Она искала глазами нечто впереди себя.
Клоусон не находился даже на том жалком лестничном уровне
юрисконсульта. Он вообще сейчас не имел какого-нибудь уровня. Как и все
студенты, изучающие юриспруденцию, которых Доди встречала когда-либо (в
основном, как арендаторов комнат или квартир, поскольку она никогда не
имела желания сходиться с ними даже, как она говорила, в той ее "другой
жизни"), он отличался горячими желаниями и жалкими доходами. Доди почти
никогда не смешивала эти два компонента. Если у тебя нет денег, то и
нечего переть по этой жизни подобно тупому быку, увидевшему где-то вдали
смазливую телку. Если ты не покончишь с таким поведением, то вполне
возможно, тебя повесят за задницу за то, что ты не платишь в срок.
Конечно, фигурально выражаясь.
До сих пор Фредерику Клоусону как-то удавалось увертываться от ее
нападок и упреков. Он уже задолжал за четыре месяца, и она терпела это
потому, что он сумел ее убедить, что в его случае даже старое священное
писание свидетельствует об истине его утверждений (или может
засвидетельствовать): он действительно должен получить деньги,
переведенные на его счет.
Ему бы не удалось наобещать ей что-либо, если бы он перепутал Сиднея
Шелдона с Робертом Ладлэмом или Викторию Хольт с Розмари Роджерс,
поскольку она бы тогда не дала этому человеку ломаного гроша. Но она
увлекалась криминальными романами, и чем они были ближе к документальным,
тем больше она их ценила. Она предполагала, что в мире немало людей,
которые побегут за книгой, только если в воскресном выпуске "Пост" ее
авторы будут перечислены в списках бестселлеров по разряду романтических
саг или шпионских романов. Что же касается ее, то она прочитала почти
всего Элмора Леонарда задолго до тех лет, когда он стал возглавлять
книжные хиты, а также отлично знала книги таких парней, как Джим Томпсон,
Дэвид Гудис, Хорас Маккой, Чарльз Уиллефорд, да и других. Если говорить
коротко, то Доди Эберхарт особо любила романы, где мужчины грабили банки,
стреляли друг в друга и демонстрировали любовь к женщинам, главным
образом, вышибая из них дерьмо.
Джордж Старк, по ее мнению, был - или должен был быть - самым лучшим
из всех писателей. Ей чрезвычайно нравились все его вещи от "Пути Мэшина"
и "Оксфордских голубых" до "Дороги на Вавилон", которая была последним из
его шедевров.
"Большой кадр" был окружен записями и романами Старка во время ее
первого визита к нему по поводу задолженной арендной платы (тогда
просрочка составляла всего три дня, но если им дать хотя бы дюйм, они
возьмут и целую милю), и после проявленного ею законного беспокойства о
своих доходах и его обещаниях выдать ей чек завтра пополудни, она
поинтересовалась, являются ли все эти издания романов Старка необходимыми
для его карьеры в юриспруденции.
"Нет, - отвечал Клоусон с лучезарной и хищной улыбкой, - но они могут
как раз финансировать одну такую карьеру".
Именно улыбка более всего прочего сразила тогда ее. Это заставило
Доди несколько поменять линию своего поведения в его случае, тогда как со
всеми прочими должниками она оставалась столь же грубой и жесткой, какой
все привыкли ее видеть. Эту улыбку она много раз видала раньше в своем
зеркале. Она тогда верила, что такая улыбка не может быть притворной, и
верила в это и поныне. Клоусон действительно имел виды на Тадеуша Бомонта;
его ошибка заключалась лишь в слишком большой вере в то, что Бомонт будет
всегда шагать бок о бок с мистером "Большой кадр" типа Фредерика Клоусона.
А это было и ее ошибкой.
Она прочла одну вещь Бомонта "Мгла бездны", пользуясь объяснениями
Клоусона о том, что он открыл в этом романе, и решила, что это
исключительно глупая книга. Несмотря на все письма и фотокопии, которые
мистер "Большой кадр" показал ей, она считала очень трудной или почти
невозможной для себя мысль о том, что двумя этими писателями был один и
тот же человек. За исключением... когда она одолела три четверти писанины
Бомонта и собиралась уже забросить эту дерьмовую книжонку в угол, чтобы
забыть о ней навсегда, ей вдруг попалась на глаза сцена, где фермер
пристреливает лошадь. Лошадь сломала две ноги и, конечно, ее следовало
пристрелить. Но вся штука была в том, что фермер Джон наслаждался этим. Он
ведь спустил курок, лишь насладившись мучениями несчастной лошади.
Это выглядело так, словно Бомонт вышел на кухню за чашечкой кофе,
дойдя до этого места... а Джордж Старк вошел и написал эту сцену, ожив,
как сказочный Щелкунчик. Конечно, это единственный золотник в этой куче
навоза.
Ну, да ладно, теперь все это не играет никакой роли. Это лишь
доказывает, что никто не может всегда устоять перед мужским напором.
"Большой кадр" сумел подурить ей голову, но эта канитель, по крайней мере,
была весьма короткой. И с ней давно покончено.
Доди Эберхарт достигла площадки третьего этажа, ее ладонь сжалась в
некое подобие кулака, которым она собиралась воспользоваться вместо
дверного молотка - времена вежливых постукиваний давно закончились. И тут
она заметила, что ее дверной молоток сейчас не понадобится. Дверь была
незаперта.
- Иисус оплаканный, - пробормотала Доди, округлив губы. Здесь не было
поблизости гнезда наркоманов, но если им хотелось очистить какую-нибудь из
квартир, наркоманы охотнее всего пошли бы в незапертую. Парень оказался
даже глупее, чем она предполагала.
Она налегла на дверь, и та легко отворилась.
- Клоусон! - проорала она тоном, обещающим гром и молнии.
Ответа не было. Взглянув в короткий коридор, она увидела опущенные
занавески в гостиной и включенный верхний свет. Тихо играло радио.
- Клоусон, я хочу поговорить с тобой! Она прошла короткий коридор...
и остановилась. Одна из подушек софы валялась на полу.
Это было все. Нет никаких следов, что квартирку обчистил голодный
наркоман, но ее инстинкт был еще слишком силен, и весь ее гнев испарился
за одну секунду. Она чуяла что-то. Это что-то было очень слабым запахом, и
оно было здесь. Чуточку напоминает испорченную, но еще не прогнившую еду.
Это был не тот в точности запах, но самый похожий из тех, что шли на ум.
Приходилось ли ей ощущать его раньше? Она подумала, что да.
А кроме того, здесь пахло еще чем-то, хотя она не была уверена, что
это улавливает именно ее нос, а не что-то другое в ней. Здесь она легко
согласилась бы с патрульным Хэмильтоном из Коннектикута в его
предположении, что это запах беды.
Она стояла, все еще глядя на скомканную подушку и слыша радио. То,
что не смогли вызвать три лестничных пролета, запросто вызвала эта самая
невинная подушка - ее сердце громко колотилось в груди, а дыхание
сделалось трудным и прерывистым. Что-то здесь было не в порядке. И даже
еще хуже. Вопросом оставалось, стоит ли ей вмешиваться в это или нет.
Здравый смысл советовал ей уйти, уйти, пока еще есть путь назад, н
этот здравый смысл всегда был очень силен в ней. Любопытство толкало ее
оставаться здесь и поглядеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129