п., так как этот индивидуалистический
метод исследования естественным образом переносится с литера-
турных произведений также и на другие создания духа челове-
ческого, на саги, мифы, обычаи и, наконец, на самый язык,
служащий органом всех этих продуктов духовного творчества.
Таким образом, когда Пауль допускает, что виновником вся-
кого новообразования, изменения в языке является индивидуум
или ограниченное число индивидуумов, на общество же не обра-
щает при этом никакого внимания,- он поступает совершенно в
духе вышеприведенного определения филологической интерпре-
тации. Он высказал такой взгляд уже в первом издании своих
<Рппг1р1еп (1ег 8ргасЬ езсЫсЬ1;е>, появившемся в 1880 г., и
оставил неизмененным в вышедшем в 1909 г. четвертом изда-
нии. Судя по многочисленным заявлениям, взгляд этот пользу-
ется сочувствием круга весьма почтенных языковедов.
Но неправильно трактовать этот вопрос, как это часто делается,
конечно, в интересах именно филологического ограничения и су-
жения проблем, исключительно с точки зрения истории языка
или даже литературы. Эти объекты филологии, как ни важны
могут они быть сами по себе, никогда не стоят обособленно. Даже
сага и миф, вследствие трудности отграничить их от форм литера-
турного предания, лишь несовершенно дополняют то представле-
ние, которое составляется обыкновенно о возникновении продук-
тов духа на основании филологического исследования. Но то, что
собственно нужно выдвинуть на первый план, когда речь идет
именно о проблемах общества, - это сама общественная жизнь и
её формы: право, государство и подготовляющие или дополняю-
щие их общественные союзы. Это как раз тот пункт, в котором с
исторической точки зрения интеллектуализм и индивидуализм
современной филологии очевидно является возвратом к воззрени-
ям рационалистического просвещения. Как и всякое другое ре-
грессивное движение в истории культуры, этот филологический
интеллектуализм и индивидуализм хотя и повторяют прошлое,
однако на более высокой ступени интеллектуального развития.
Эпоха Просвещения была во власти конструктивной метафизики,
современный же филолог находится под гнетом принципа разде-
ления труда. Таким образом, язык представляется ему суммою
индивидуальных словообразований, миф - суммою повествований
и былин неизвестных сказателей. Как эти продуты творчества
духа относятся к другим общим созданиям, к обычаям, праву,
государству этот вопрос мало заботит лингвиста и исследователя
мифов по специальности. В виду указанных условий точка зрения
философов Просвещения хотя и осталось по существу той же, од-
нако несколько видоизменилась. По их учению, в начале всего
существовал отдельно живущий естественный человек. Встретив-
шись впервые со своими ближними, он изобрел язык. Для соб-
ственной безопасности он основал, по договору с другими людьми,
руководимыми теми же потребностями, государство и правовой
порядок, и для упрочения всех этих институтов установил, нако-
нец, общий религиозный культ. Таковы идеи философии просве-
щения, в наиболее резкой форме высказанные крайним предста-
вителем эгоистического рационализма, Фомою Гоббсом. В нес-
колько смягченной, благодаря примеси симпатических чувствова-
ний, форме они вновь встречаются, однако, у Руссо и его совре-
менников.
Происхождение психологии народов
2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ
Именно в этом пункте романтизм - в языковедении в лице
Якова Гримма, в правоведении в лице Савиньи и Пухта -
выступает против индивидуализма предшествующей эпохи и
проводит ту мысль, что народ, порождающий язык, нравы и
право, сам представляет собою личность, <исторический инди-
видуум>. В этом, в то же время, корень того понятия <нацио-
нального духа>, который у Гегеля и у представителей истори-
ческой школы права служит дополнением и завершением тради-
ционного понятия индивидуальной души. В особенности Гегель
не без намерения употреблял в применении к человеческому об-
ществу общее слово <дух*, которое заставляет нас отвлечься
мысленно от телесной основы душевной жизни. Конечно, он не
думал при этом, что материальные условия в данном случае со-
вершенно отсутствуют. Он ясно высказывается в том смысле, что
общество составляется из индивидуумов, а национальный дух -
из отдельных душ. Но чем больший круг охватывает духовная
жизнь, тем более её идеальное содержание возвышается по своей
ценности и непреходящему значению над неизбежным материаль-
ным субстратом жизненных процессов. Следовательно, общий
национальный дух противополагается отдельным душам не в
смысле качественного различия, но в смысле измененного пре-
диката ценности; равным образом и представители исторической
школы права пользуются этим термином в том же значении.
При этом в понимании государства они, конечно, все еще оста-
вались замкнутыми в рамки старой теории договора, так что
идея национального духа оставалась у них погруженною в мис-
тический полумрак, тем более что как раз право, в силу того
выдающегося значения, которое имеет отдельная личность для
точного определения юридических понятий, легко вело к слиш-
ком тесному сближению того индивидуума высшей степени, ко-
торого считали носителем национального духа, с действитель-
ным индивидуумом. Эта неопределенность понятия повлияла и
на зачатки новой психологии народов. В обосновании этой новой
дисциплины Штейнталь исходил из философии Гегеля и срод-
ных с нею идей Вильгельма Гумбольдта. Когда он впоследствии
сошелся с гербартианцем Лацарусом, то счел нужным подчи-
ниться в своих суждениях своему более сведущему в философии
коллеге. Таким образом и случилось, что мысль Гегеля о нацио-
нальном духе была облечена в одеяния совершенно неподходя-
щей к ней философии. Для создания действительно оправды-
вающей возлагаемые на нее надежды психологии народов необ-
ходимо было претворить гегельянскую диалектику понятий в
эмпирическую психологию актуальных душевных процессов.
Гербартианская же атомистика души и <национальный дух>
Гегеля относились друг к другу, как вода и огонь. Индивидуаль-
ная субстанция души в её косной замкнутости оставляла место
лишь для индивидуальной психологии. Понятие о ней могло
быть перенесено на общество разве лишь с помощью сомнитель-
ной аналогии. Подобно тому как в своей механике представле-
ний Гербарт выводит душевную жизнь из игры воображаемых
представлений, так по этому образу, можно было, конечно, мыс-
лить отдельных членов общества, как нечто аналогичное пред-
ставлениям в индивидуальном сознании.
В смысле этой сомнительной аналогии можно было затем го-
ворить, конечно, о <душе народа> - аналогия, разумеется, столь
же бессодержательная и внешняя, как и аналогия представлений
с членами человеческого общества. Таким образом, и более глу-
бокое основание безрезультатности психологии народов в её пер-
воначальном виде можно усматривать в этом соединении непри-
миримых друг с другом предпосылок. А так как Лацарус в сущ-
ности никогда не шел дальше невыполненной пока программы
будущей науки, то и Штейнталь - как ученый, несравненно
более значительный и влиятельный, чем Лацарус, - оставался
всегда в границах индивидуально-психологических исследова-
ний, с которыми его занятия в области языковедения и мифоло-
гии не имеют никакой связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
метод исследования естественным образом переносится с литера-
турных произведений также и на другие создания духа челове-
ческого, на саги, мифы, обычаи и, наконец, на самый язык,
служащий органом всех этих продуктов духовного творчества.
Таким образом, когда Пауль допускает, что виновником вся-
кого новообразования, изменения в языке является индивидуум
или ограниченное число индивидуумов, на общество же не обра-
щает при этом никакого внимания,- он поступает совершенно в
духе вышеприведенного определения филологической интерпре-
тации. Он высказал такой взгляд уже в первом издании своих
<Рппг1р1еп (1ег 8ргасЬ езсЫсЬ1;е>, появившемся в 1880 г., и
оставил неизмененным в вышедшем в 1909 г. четвертом изда-
нии. Судя по многочисленным заявлениям, взгляд этот пользу-
ется сочувствием круга весьма почтенных языковедов.
Но неправильно трактовать этот вопрос, как это часто делается,
конечно, в интересах именно филологического ограничения и су-
жения проблем, исключительно с точки зрения истории языка
или даже литературы. Эти объекты филологии, как ни важны
могут они быть сами по себе, никогда не стоят обособленно. Даже
сага и миф, вследствие трудности отграничить их от форм литера-
турного предания, лишь несовершенно дополняют то представле-
ние, которое составляется обыкновенно о возникновении продук-
тов духа на основании филологического исследования. Но то, что
собственно нужно выдвинуть на первый план, когда речь идет
именно о проблемах общества, - это сама общественная жизнь и
её формы: право, государство и подготовляющие или дополняю-
щие их общественные союзы. Это как раз тот пункт, в котором с
исторической точки зрения интеллектуализм и индивидуализм
современной филологии очевидно является возвратом к воззрени-
ям рационалистического просвещения. Как и всякое другое ре-
грессивное движение в истории культуры, этот филологический
интеллектуализм и индивидуализм хотя и повторяют прошлое,
однако на более высокой ступени интеллектуального развития.
Эпоха Просвещения была во власти конструктивной метафизики,
современный же филолог находится под гнетом принципа разде-
ления труда. Таким образом, язык представляется ему суммою
индивидуальных словообразований, миф - суммою повествований
и былин неизвестных сказателей. Как эти продуты творчества
духа относятся к другим общим созданиям, к обычаям, праву,
государству этот вопрос мало заботит лингвиста и исследователя
мифов по специальности. В виду указанных условий точка зрения
философов Просвещения хотя и осталось по существу той же, од-
нако несколько видоизменилась. По их учению, в начале всего
существовал отдельно живущий естественный человек. Встретив-
шись впервые со своими ближними, он изобрел язык. Для соб-
ственной безопасности он основал, по договору с другими людьми,
руководимыми теми же потребностями, государство и правовой
порядок, и для упрочения всех этих институтов установил, нако-
нец, общий религиозный культ. Таковы идеи философии просве-
щения, в наиболее резкой форме высказанные крайним предста-
вителем эгоистического рационализма, Фомою Гоббсом. В нес-
колько смягченной, благодаря примеси симпатических чувствова-
ний, форме они вновь встречаются, однако, у Руссо и его совре-
менников.
Происхождение психологии народов
2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ
Именно в этом пункте романтизм - в языковедении в лице
Якова Гримма, в правоведении в лице Савиньи и Пухта -
выступает против индивидуализма предшествующей эпохи и
проводит ту мысль, что народ, порождающий язык, нравы и
право, сам представляет собою личность, <исторический инди-
видуум>. В этом, в то же время, корень того понятия <нацио-
нального духа>, который у Гегеля и у представителей истори-
ческой школы права служит дополнением и завершением тради-
ционного понятия индивидуальной души. В особенности Гегель
не без намерения употреблял в применении к человеческому об-
ществу общее слово <дух*, которое заставляет нас отвлечься
мысленно от телесной основы душевной жизни. Конечно, он не
думал при этом, что материальные условия в данном случае со-
вершенно отсутствуют. Он ясно высказывается в том смысле, что
общество составляется из индивидуумов, а национальный дух -
из отдельных душ. Но чем больший круг охватывает духовная
жизнь, тем более её идеальное содержание возвышается по своей
ценности и непреходящему значению над неизбежным материаль-
ным субстратом жизненных процессов. Следовательно, общий
национальный дух противополагается отдельным душам не в
смысле качественного различия, но в смысле измененного пре-
диката ценности; равным образом и представители исторической
школы права пользуются этим термином в том же значении.
При этом в понимании государства они, конечно, все еще оста-
вались замкнутыми в рамки старой теории договора, так что
идея национального духа оставалась у них погруженною в мис-
тический полумрак, тем более что как раз право, в силу того
выдающегося значения, которое имеет отдельная личность для
точного определения юридических понятий, легко вело к слиш-
ком тесному сближению того индивидуума высшей степени, ко-
торого считали носителем национального духа, с действитель-
ным индивидуумом. Эта неопределенность понятия повлияла и
на зачатки новой психологии народов. В обосновании этой новой
дисциплины Штейнталь исходил из философии Гегеля и срод-
ных с нею идей Вильгельма Гумбольдта. Когда он впоследствии
сошелся с гербартианцем Лацарусом, то счел нужным подчи-
ниться в своих суждениях своему более сведущему в философии
коллеге. Таким образом и случилось, что мысль Гегеля о нацио-
нальном духе была облечена в одеяния совершенно неподходя-
щей к ней философии. Для создания действительно оправды-
вающей возлагаемые на нее надежды психологии народов необ-
ходимо было претворить гегельянскую диалектику понятий в
эмпирическую психологию актуальных душевных процессов.
Гербартианская же атомистика души и <национальный дух>
Гегеля относились друг к другу, как вода и огонь. Индивидуаль-
ная субстанция души в её косной замкнутости оставляла место
лишь для индивидуальной психологии. Понятие о ней могло
быть перенесено на общество разве лишь с помощью сомнитель-
ной аналогии. Подобно тому как в своей механике представле-
ний Гербарт выводит душевную жизнь из игры воображаемых
представлений, так по этому образу, можно было, конечно, мыс-
лить отдельных членов общества, как нечто аналогичное пред-
ставлениям в индивидуальном сознании.
В смысле этой сомнительной аналогии можно было затем го-
ворить, конечно, о <душе народа> - аналогия, разумеется, столь
же бессодержательная и внешняя, как и аналогия представлений
с членами человеческого общества. Таким образом, и более глу-
бокое основание безрезультатности психологии народов в её пер-
воначальном виде можно усматривать в этом соединении непри-
миримых друг с другом предпосылок. А так как Лацарус в сущ-
ности никогда не шел дальше невыполненной пока программы
будущей науки, то и Штейнталь - как ученый, несравненно
более значительный и влиятельный, чем Лацарус, - оставался
всегда в границах индивидуально-психологических исследова-
ний, с которыми его занятия в области языковедения и мифоло-
гии не имеют никакой связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87