- Так ли это? - повторил я громче.
- Так! - испуганно выдавил из себя плантатор.
И тут на помощь ему решил прийти управляющий. Резко, чуть ли не
гневно, как человек, которого незаслуженно обидели, он вскрикнул:
- Мы купили их законно и недешево за них заплатили!
- Ах так! У кого же вы их купили?
- У карибов...
- Ага, у карибов, у этих отъявленных разбойников и ловцов живого
товара! Ваше имя?
- Ван Пиир, управляющий плантации Вольвегат. Все покупают пленников у
карибов! - добавил он с вызовом в голосе.
- На ком лежит вина за покупку макуши - на вас или на вашем хозяине?
- Я убедил минхера Риддербока купить макуши! - ничуть не смущаясь,
самоуверенно и даже надменно ответил ван Пиир.
- Я - Белый Ягуар, друг и защитник мирных индейцев. Я освобождаю
макуши, а вы, господин ван Пиир, отправитесь в качестве нашего пленника на
реку Бербис к тамошним джукам!
Протесты, возмущение и даже открытое сопротивление наглого
управляющего ни к чему не привели. Два аравака схватили ван Пиира и крепко
связали ему руки за спиной. Мартину я поручил доставить его на Бербис и
там сдать кому надо. Я попросил Мартина включить в свою группу и тех
двадцать невольников ц невольниц, которые не захотели остаться в
Вольвегате.
Освобожденным макуши мы роздали оружие и боеприпасы, отобранные у
стражников плантации, и две отличные лодки, пожелав им поскорее добраться
до родных мест на реке Бурро-Бурро в саваннах Рупунуни. Остальные лодки,
принадлежавшие Вольвегату, мы забрали себе. Попрощавшись с плантатором
Риддербоком и его женой и еще раз заверив их в полной безопасности детей и
гувернантки Моники, мы, не теряя более времени, поспешили в Бленхейм.
Здесь все оказалось в порядке: несколько сот освобожденных негров, щедро
снабженных провизией и, что еще важнее, большим количеством оружия, были
уже готовы в путь на восток, к реке Бербис, под руководством Мартина. Было
отрадно видеть, с какой радостью и надеждой отправлялись они навстречу
новой жизни.
Солнце клонилось к западу - самое время нам покинуть эти окрестности.
Пепелища двух плантаций были грозным предостережением и свидетельством
бесчеловечной колониальной политики голландцев в Гвиане.
Всем пятерым взрослым заложникам: двум плантаторам, их женам и Монике
- на время путешествия по реке мы завязали глаза, не желая показывать им
путь к нашему убежищу в окрестностях плантации Бленхейм. Здесь мы
дождались ночи, а потом на лодках переплыли на другую сторону Эссекибо,
где в укрытии стояла на якорях наша славная шхуна. Прибыв на место и
разместив заложников в просторной каюте, мы сняли с их глаз повязки.
Поручив верным своим друзьям - Арнаку, Вагуре, Уаки и Фуюди - стеречь
пленников, а лучшим воинам - охрану шхуны, я бросился в гамак и после
целых суток сверхчеловеческого напряжения почти мгновенно уснул как
убитый. Сон мой, как всегда, охраняла Симара.

БЕРЕЧЬ КАК ЗЕНИЦУ ОКА!
Проспав более десяти часов кряду, я проснулся бодрым и отдохнувшим.
Здоровый организм быстро восстановил свои силы. Симара приготовила сытный
обед, а Арнак доложил мне, что ночь прошла спокойно: никаких лодок из
столицы на реке не появлялось - похоже, туда еще не дошли вести об
уничтожении двух плантаций и карибской деревни Боровай. Пока я спал, как
видно, шел сильный дождь - над шхуной были растянуты для защиты насквозь
промокшие паруса.
Вечерело. В лесу разноголосым хором заливались птицы, над рекой с
берега на берег пролетали попугаи, и среди них порой величественные ара.
После прошедшего ливня из-за туч выглянуло солнце и окрасило
противоположный берег яркими красками. Эта идиллическая картина
действовала на меня успокаивающе, словно целительное лекарство, и робко,
как бы пугаясь, освобождала душу от тягостных воспоминаний о пролитой
крови и всех ужасах истекшего дня.
Воспрянув духом, я созвал своих ближайших соратников и объявил, что
хочу сегодня же, еще до наступления темноты, со всей серьезностью
побеседовать с нашими заложниками, устроив нечто вроде торжественного
приема или, быть может, даже суда. Для вящей важности на церемонии должны
присутствовать все, кроме дозорных, в полном боевом снаряжении. Я в
мундире капитана буду сидеть. За мною стоя расположатся предводители
отрядов и Симара, которая тоже будет стоять, Заложников разместить
напротив, разрешив женщинам и детям сесть на палубу, а плантаторы пусть
стоят.
Прежде чем вывести голландцев из каюты на палубу, я распорядился
натянуть вдоль борта шхуны паруса с таким расчетом, чтобы закрыть вид на
реку и не дать пленникам возможности сориентироваться на местности.
Итак, мы заняли места: я - сидя, за мной стоя в одном ряду: Арнак,
Вагура, Уаки, Мендука, Мигуэль и Арасибо, а рядом, чуть в стороне, -
Симара. Фуюди как переводчик встал рядом со мной.
Из каюты на палубу вывели заложников. Надо было видеть гневные лица
Хендриха Рейната и Лоренса Зеегелаара, когда им велено было стоять, а
женщинам и детям разрешили сесть на палубу.
- Мы тоже стоим! - миролюбиво заметил Фуюди, показывая на себя и всех
остальных.
- Я пригласил вас, - начал я, - чтобы внести ясность в некоторые
вопросы, непосредственно вас касающиеся. Итак, первое: все вы, двенадцать
человек, мужчины, женщины и дети, являетесь нашими пленниками-заложниками,
и вам ничто не угрожает, если вы будете вести себя благоразумно, а
колониальные власти в столице не проявят безразличия к вашим жизням...
Хендрих Рейнат, отличавшийся непомерной спесью я врожденной
грубостью, вскипел от бешенства.
- Я протестую против насилия! - вскричал он, теряя всякое
самообладание. - Негодяй! Тебя ждет за это виселица!
- Вполне возможно, но в таком случае прежде лишатся жизни все
заложники.
- Подлец! Я свободный гражданин...
- Минхер Рейнат! Еще одно оскорбление, и вы будете наказаны, как
непослушный мальчишка...
Рейнат побагровел, но счел за благо умолкнуть.
- Надеюсь на ваше благоразумие и трезвый подход к сложившейся
ситуации, - продолжал я. - А сейчас попрошу кратко рассказать о себе.
Господин Лоренс Зеегелаар, где и когда вы родились?
- В Амстердаме, в 1693 году.
Ему было тридцать пять лет. Никаких школ он не кончал. Отец его -
купец и единственный учитель - послал его в Гвиану заложить плантацию
сахарного тростника.
Хендрих Рейнат, сорока лет, точно так же не имел образования и вообще
каких-либо признаков принадлежности к цивилизованной нации. Алчное
стремление к обогащению на плантациях сахарного тростника за счет
чудовищной эксплуатации рабов с помощью кнута, террора и пыток - вот его
единственный принцип и жизненное кредо.
- Все системы колониального угнетения позорны и унизительны для
человека, - прервал я разглагольствования плантаторов, - но ваша,
голландская, - самая гнусная и бесчеловечная из всех: она основана на
беспощадной, изуверской эксплуатации раба, который после двух-трех лет
изнурительного труда вышвыривается вами как ненужная тряпка, если не
умирает сам от голода и побоев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166