- Арнак, - обратился я к юноше, - сколько у нас в запасе
огнестрельного оружия?
- Почти тридцать ружей и двадцать пистолетов.
- Если нам удастся уцелеть в этой истории с испанцами, - а это вилами
на воде писано, - надо будет срочно обучить еще группу воинов.
- В нашем роду нет больше мужчин.
- Зато у нас есть друзья в Сериме. Пригласим их к нам в род, не
считаясь с Конесо. А теперь пойдем к ним и посмотрим, так ли уж страшен
черт, как его малюют...
Прежде чем отправиться в путь, я искупался в реке, тщательно побрился
и велел подстричь себе волосы, а затем облачился в начищенный Ласаной
капитанский мундир. Теперь я уже не клял ни грубое сукно, ни тяжелые
башмаки: приходилось терпеть ради достойной случая представительности.
Выглядел я, кажется, и впрямь богато; во всяком случае, так говорили,
прищелкивая языками, мои друзья, а у Ласаны глаза увлажнились от восторга.
Арнака, Вагуру, Арасибо, воина Кокуя и Ласану я пригласил в хижину,
чтобы доверительно отдать им последние указания:
- У нас, к сожалению, мало воинов, а испанцы и их союзники - сила
внушительная. Надо их обмануть, создав впечатление, что нас значительно
больше. Оружия у нас достаточно. Сделаем так. Ты, Арасибо, ты, Кокуй, и
ты, Ласана, возьмите по шесть, а то и по семь ружей - Ласана возьмет
только охотничьи ружья, которые полегче, - зарядите их холостыми зарядами
и встаньте вдоль опушки леса, окружающего Сериму, на расстоянии друг от
друга. По моему сигналу - какой будет сигнал, мы еще договоримся - каждый
быстро начнет стрелять из всех своих ружей по порядку, чтобы испанцы
думали, будто в лесу находятся целые вооруженные отряды. Потом вы быстро
перебежите на другие места вдоль опушки, зарядите ружья и снова будете
ждать моего сигнала. Во второй раз ружья зарядите по-настоящему, пулями...
- А мы? - вмешался Вагура. - Арнак и я, что будем делать мы?
- Вы со всеми воинами пойдете в Сериму в качестве моего эскорта...
Уточнив детали и сигналы, мы двинулись навстречу решающим событиям.
Было душно. Небо затянули низко нависшие опаловые облака
ослепительной белизны. Солнце не проникало сквозь них, зато из этого
туманного свода над нами, словно из раскаленной печи, на землю дышало
невыносимым зноем. Входя в лес, отделявший нашу поляну от Серимы, я бросил
взгляд назад, на хижины. За последние недели они стали для меня родными и
близкими. Их мирного покоя и счастья я не позволю нарушить ненавистным
захватчикам!
Проходя через лес, я указал на опушке позицию Ласаны, сопровождавшей
нас до этого места с Арасибо и Коку ем. Им тоже предстояло укрыться здесь,
но Арасибо на пятьсот шагов дальше, а Кокую на тысячу шагов - так, чтобы
цепь их как бы полукругом охватывала Сериму.
Я не переставал дивиться спокойствию и хладнокровию Ласаны.
Мужественная женщина владела собой не хуже опытного воина. В глазах ее я
читал безграничное доверие ко мне.
- Я не обману тебя, Чарующая Пальма! - улыбнулся я.
- Я знаю! - ответила она серьезно, без тени улыбки.
Не слишком ли много я обещал?
В Сериме творилось что-то неладное. Это заметно было издалека.
Испанцы и индейцы чаима с оружием в руках рыскали среди хижин. Крики
мужчин, плач детей, вопли женщин мешались с резкими словами команд,
явственно доносившихся до нас. Испанцы на выбор вытаскивали людей из
шалашей и сгоняли их на центральную поляну Серимы. Большинство араваков
взирало на это молча, опустив руки, ничего не предпринимая для защиты
несчастных.
- Кажется, уже началось! - с горькой усмешкой взглянул я на своих
спутников. - Друзья! Кто не переносит запаха крови, пусть лучше сразу
уйдет в лес помогать там Ласане. Ну! Здесь будет жарко.
- Белый Ягуар! Ты шутишь! - обиженно проговорил Арнак.
- Мы выдержим любую жару! - выкрикнул кто-то из отряда.
- Веди нас, Ян! Нам не страшны испанцы, здесь наша земля! - добавил
другой.
- Я горжусь вами, друзья! Но не забывайте: глаза и уши держать
открытыми, следите за тем, что делаю я...

ЧЕТЫРЕ ВЫСТРЕЛА В СЕРИМЕ
Едва в Сериме нас заметили, крики тут же стихли, и люди застыли как
вкопанные. Все взгляды были обращены к нам. Замерли даже испанцы,
вытаращив на нас глаза. Над селением повисла гробовая, тревожная тишина.
Несколько сот людей оцепенели в напряженном ожидании новых, необычных
событий.
Не обращая внимания на всеобщее изумление, мы не торопясь шли вперед.
Под обширным тольдо, навесом без стен, под которым несколько недель назад
Конесо приветствовал наше прибытие в Сериму, сейчас стояли старейшины
племени и испанский офицер. Мы направились к ним. Вагура во главе девяти
воинов остановился в отдалении от тольдо, держа в поле зрения и группу
старейшин, и всю площадь до самого берега реки, а Арнак и один из воинов
шествовали сзади, прикрывая меня на случай неожиданного нападения.
Когда я приблизился к тольдо на расстояние выстрела из лука,
предводитель испанцев вышел мне навстречу и, церемонно поклонившись, еще
издалека рассыпался в любезностях:
- Позволь мне, о благородный кабальеро, с должным восхищением
приветствовать пришельца, что, не страшась, явился сюда, в этот пустынный
край, и чело которого увенчано ореолом славы, славы завидной и... грозной!
Столь нежданно учтивые слова, произнесенные к тому же сердечным
тоном, до такой степени поразили меня, что на мгновение я буквально
онемел. Но, тут же взяв себя в руки, так же учтиво, как и он, отвесил
низкий поклон и ответил:
- Почтительнейше приветствую вашу милость. И мне доставляет
удовольствие в этой дикой глухомани иметь честь встретить мужа столь
учтивого. Однако ж позволь в ответ на твои проникновенные слова заметить,
что попал я в эти края не по доброй воле и не по своей воле обрел ту
славу, что ваша милость назвал грозной.
Я произнес эти слова по-испански с ошибками и не столь изысканно, как
мне бы хотелось, но дон Эстебан прекрасно меня понял и тут же живо
возразил:
- Мне ведомо о выпавших на долю вашей милости испытаниях и
злоключениях, и знаю я - не по твоей вине пути испанцев и твои
пересекались в недобрый час, родив события печальные, не вполне сообразные
с поведением людей доброй воли.
Рассыпаясь в таких любезностях, мы приблизились друг к другу и
обменялись рукопожатием. Испанцу было, вероятно, лет тридцать пять. Лицо
его так и сияло благожелательностью, а рот уж и вовсе растянулся в
широчайшей улыбке. Однако, внимательней присмотревшись к нему, я невольно
изумился: глаза его оставались холодными и никак не вязались с любезностью
слов и сладостью улыбок. Казалось, они принадлежали совсем другому
человеку, и странно-ледяной его взгляд поражал какой-то жуткой
жестокостью. Одним словом, глаза выражали нечто совсем иное, чем губы, но
что из них выражало подлинные чувства?
Я даже испугался, что так легкомысленно готов был поначалу поверить
красивой лжи и клюнул на удочку медоточивых речей. "Уж не волк ли это в
овечьей шкуре? - подумалось мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166