-
Разве он тоже радуется и спокоен?
- Он - другое дело! Он вождь, а ты молоденькая женщина.
- Вот видишь, ты сам говоришь: молоденькая женщина! - повторила она с
ноткой какого-то вызова.
- И к тому же хорошенькая, - добавил я, окидывая ее взглядом.
Нет, на этот раз Ласана против обыкновения не склонна была шутить. Ее
что-то тяготило.
- Ну хорошо, чего же ты все-таки боишься?
- Земли! Племени боюсь, законов племени... Разлуки...
Все это звучало довольно загадочно, но сейчас не оставалось ни
времени, ни возможности разбираться в сложностях индейских обычаев.
- Ян! - Голос индианки звучал чуть ли не торжественно, лицо ее было
серьезно. - Возьми меня под свою защиту.
- Тебя, Ласана?!
- Да, Ян! Меня, меня, женщину, ты, мужчина!
Она сказала это так наивно и простодушно, что я едва не рассмеялся.
Вот так задачку задала мне красавица! Ну как ей откажешь?!
- Хорошо, я беру тебя под свою защиту, Чарующая Пальма!
ВОЖДЬ КОНЕСО
Итамака, река не очень широкая, но необычайно глубокая и даже здесь
подверженная влияниям приливов и отливов далекого океана, позволила нам
подойти на шхуне почти к самому берегу. С суши перебросили на палубу
несколько бревен, и по ним мы сошли на землю.
Мы высадились в самом центре деревни. Серима застроена была редко.
Хижины по здешнему индийскому обычаю стояли разбросанно, далеко друг от
друга.
Конесо, богато украшенный перьями, бусами и ожерельями, ожидал нас в
окружении старейшин под сенью густого дерева. Все напоминало приемы у
Оронапи и Екуаны, но, когда мы прошли примерно половину пути от реки до
верховного вождя, внимание мое привлекла примечательная деталь: рядом с
Конесо, восседавшим на табурете, сидел еще один человек, старец, тогда как
все остальные старейшины стояли. Более всего, однако, меня встревожило
отсутствие свободных табуретов для нас, гостей.
Уж не хочет ли Конесо, чтобы мы стояли, когда он будет сидеть?
- Арнак, ты видишь? - шепнул я. - Нет табуретов.
- Вижу.
- Что делать?
- Может, дальше не идти? Пусть Конесо подойдет сам.
- Он не подойдет... Сделаем иначе. На шхуне есть табуреты. Вагура,
беги на палубу и принеси два. Но мигом!
Вагура понял, о чем идет речь, и помчался на корабль.
- Кто этот старик подле Конесо? - спросил я Манаури, когда мы
медленным шагом вновь двинулись вперед.
- Карапана, наш шаман.
- Он такая важная фигура, что может сидеть?
- Это правая рука и голова Конесо. Без его веления ничего не
делается...
По индейскому обычаю хозяин ожидает гостей, сидя на ритуальном
табурете, но, приветствуя их, встает. Конесо же продолжал сидеть. Он
смотрел на нас в упор и молчал! Табуретов для нас и впрямь не приготовили.
Враждебность и неучтивость верховного вождя и его свиты производили
тягостное впечатление, но в то же время и смешили меня, ибо очень уж
разительно отличались от той искренней сердечности, с какой встречало
возвращающихся соплеменников большинство подданных Конесо.
Тут как раз примчался Вагура, но лишь с одним табуретом. "Второго не
нашел, очень спешил", - объяснил он шепотом. Недолго думая, я придвинул
табурет Манаури, а сам небрежным жестом сбросил с себя шкуру ягуара,
капитанский камзол и, велев Арнаку сложить их в кучу, удобно на них
уселся.
За всеми этими действиями старейшины наблюдали с пристальным
вниманием, не лишенным доли страха. Несомненно, они, как и на приеме у
варраулов Екуаны, усматривали в этом какой-то символический ритуал, и,
бесспорно, им не давала покоя мысль, какой магической силой я наделен.
"Неужели даже большей, чем мощь самого ягуара?!"
Манаури, хитрец, знал, что делал, советуя мне облачиться в охотничий
трофей!
Конесо, статный, мускулистый, показался мне выше и крепче сложенным,
чем другие араваки. Лицо его выражало высокомерие и надменность, но более
всего в нем бросались в глаза, вызывая отвращение, явные приметы
похотливого сладострастия. Мокрые толстые губы изобличали извращенную
чувственность, глаза горели похотью. И все же в эту минуту ни кичливое
высокомерие, ни похоть не могли скрыть смятения, охватившего душу
верховного вождя.
Иное дело Карапана. Лет ему было немало, глубокие морщины избороздили
его старческое лицо, но глаза при этом сохранили удивительную молодость и
живость. Он сидел выпрямившись, не двигаясь, положив руки на колени, и мог
бы сойти за каменного идола, если бы не острый взгляд, каким он сверлил
нас, стараясь, казалось, пронзить насквозь. Невозмутимый, зловещий и
загадочный, он, чувствовалось, хладнокровно, не моргнув глазом пошел бы на
любую подлость и способен был уничтожить всякого, кто посмел бы ему
воспротивиться. В нем ощущалась душа жестокая и коварная. Недаром араваки
боялись его как огня.
Подле Конесо, по другую руку, стоял низкорослый щуплый вождь с юрким
бегающим взглядом. Он почти терялся под пышным убранством из цветастых
поясов и птичьих перьев: вероятно, богатый убор призван был скрыть
тщедушность его фигуры. Это был Пирокай, брат Манаури, завистник и
интриган. Он смотрел на своего брата, но особой радости в его глазах не
замечалось.
Так, молча, уставившись друг на друга, мы сидели довольно долго.
Наконец Конесо откашлялся и открыл рот. Но вместо цветистого приветствия,
к каким я привык уже у индейцев, раздалось нечто похожее на хрюканье,
обращенное не то к Манаури, не то ко мне:
- Вы... устали?
Ничего лучшего не придумал в такой момент!
- Нет, - буркнул в ответ Манаури.
- Вы испытываете жажду? - продолжал допытываться Конесо.
- Нет, - повторил мой спутник.
Поскольку верховный вождь, как видно, не собирался становиться
разговорчивее, не приходилось и нам особенно печься о соблюдении
вежливости.
- Я испытываю жажду! Все мы испытываем жажду! - вмешался я.
Едва Арнак перевел мои слова, Конесо приказал стоявшим в отдалении
женщинам принести еду и напитки.
- Ты плохо меня понял, вождь! - проговорил я. - Я говорю о другой
жажде.
- О какой?
- Мы жаждем теплых слов приветствия!
- Разве вас не приветствовали мои люди и не говорили вам теплых слов?
- с явным вызовом ответил Конесо. - Разве они не выходили на лодках вам
навстречу и не приветствовали вас как братья?
- Они - да, приветствовали, а ты? Ты - нет.
- Я еще успею! - хмуро буркнул вождь и повернулся к женщинам,
подносившим корзины, полные яств, и громадные кувшины с неизменным кашири.
Он внимательно следил, чтобы всем досталось поровну: и нам, тридцати
прибывшим, и его свите из старейшин племени.
С кислой миной Конесо выпил за мое здоровье, за здоровье Манаури, и
началось пиршество. Но как же отличалось оно от празднеств у гостеприимных
варраулов! Каким было тягостным, натянутым, без радостных кличей, без
веселых улыбок.
Шаман Карапана ничего не пил и не ел, он сидел невозмутимый и курил
длинную трубку из бамбука. Изредка затягиваясь, он не сводил с нас
холодного, бесстрастного, но пристального взгляда, словно стараясь
отметить все наши лица какой-то невидимой печатью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Разве он тоже радуется и спокоен?
- Он - другое дело! Он вождь, а ты молоденькая женщина.
- Вот видишь, ты сам говоришь: молоденькая женщина! - повторила она с
ноткой какого-то вызова.
- И к тому же хорошенькая, - добавил я, окидывая ее взглядом.
Нет, на этот раз Ласана против обыкновения не склонна была шутить. Ее
что-то тяготило.
- Ну хорошо, чего же ты все-таки боишься?
- Земли! Племени боюсь, законов племени... Разлуки...
Все это звучало довольно загадочно, но сейчас не оставалось ни
времени, ни возможности разбираться в сложностях индейских обычаев.
- Ян! - Голос индианки звучал чуть ли не торжественно, лицо ее было
серьезно. - Возьми меня под свою защиту.
- Тебя, Ласана?!
- Да, Ян! Меня, меня, женщину, ты, мужчина!
Она сказала это так наивно и простодушно, что я едва не рассмеялся.
Вот так задачку задала мне красавица! Ну как ей откажешь?!
- Хорошо, я беру тебя под свою защиту, Чарующая Пальма!
ВОЖДЬ КОНЕСО
Итамака, река не очень широкая, но необычайно глубокая и даже здесь
подверженная влияниям приливов и отливов далекого океана, позволила нам
подойти на шхуне почти к самому берегу. С суши перебросили на палубу
несколько бревен, и по ним мы сошли на землю.
Мы высадились в самом центре деревни. Серима застроена была редко.
Хижины по здешнему индийскому обычаю стояли разбросанно, далеко друг от
друга.
Конесо, богато украшенный перьями, бусами и ожерельями, ожидал нас в
окружении старейшин под сенью густого дерева. Все напоминало приемы у
Оронапи и Екуаны, но, когда мы прошли примерно половину пути от реки до
верховного вождя, внимание мое привлекла примечательная деталь: рядом с
Конесо, восседавшим на табурете, сидел еще один человек, старец, тогда как
все остальные старейшины стояли. Более всего, однако, меня встревожило
отсутствие свободных табуретов для нас, гостей.
Уж не хочет ли Конесо, чтобы мы стояли, когда он будет сидеть?
- Арнак, ты видишь? - шепнул я. - Нет табуретов.
- Вижу.
- Что делать?
- Может, дальше не идти? Пусть Конесо подойдет сам.
- Он не подойдет... Сделаем иначе. На шхуне есть табуреты. Вагура,
беги на палубу и принеси два. Но мигом!
Вагура понял, о чем идет речь, и помчался на корабль.
- Кто этот старик подле Конесо? - спросил я Манаури, когда мы
медленным шагом вновь двинулись вперед.
- Карапана, наш шаман.
- Он такая важная фигура, что может сидеть?
- Это правая рука и голова Конесо. Без его веления ничего не
делается...
По индейскому обычаю хозяин ожидает гостей, сидя на ритуальном
табурете, но, приветствуя их, встает. Конесо же продолжал сидеть. Он
смотрел на нас в упор и молчал! Табуретов для нас и впрямь не приготовили.
Враждебность и неучтивость верховного вождя и его свиты производили
тягостное впечатление, но в то же время и смешили меня, ибо очень уж
разительно отличались от той искренней сердечности, с какой встречало
возвращающихся соплеменников большинство подданных Конесо.
Тут как раз примчался Вагура, но лишь с одним табуретом. "Второго не
нашел, очень спешил", - объяснил он шепотом. Недолго думая, я придвинул
табурет Манаури, а сам небрежным жестом сбросил с себя шкуру ягуара,
капитанский камзол и, велев Арнаку сложить их в кучу, удобно на них
уселся.
За всеми этими действиями старейшины наблюдали с пристальным
вниманием, не лишенным доли страха. Несомненно, они, как и на приеме у
варраулов Екуаны, усматривали в этом какой-то символический ритуал, и,
бесспорно, им не давала покоя мысль, какой магической силой я наделен.
"Неужели даже большей, чем мощь самого ягуара?!"
Манаури, хитрец, знал, что делал, советуя мне облачиться в охотничий
трофей!
Конесо, статный, мускулистый, показался мне выше и крепче сложенным,
чем другие араваки. Лицо его выражало высокомерие и надменность, но более
всего в нем бросались в глаза, вызывая отвращение, явные приметы
похотливого сладострастия. Мокрые толстые губы изобличали извращенную
чувственность, глаза горели похотью. И все же в эту минуту ни кичливое
высокомерие, ни похоть не могли скрыть смятения, охватившего душу
верховного вождя.
Иное дело Карапана. Лет ему было немало, глубокие морщины избороздили
его старческое лицо, но глаза при этом сохранили удивительную молодость и
живость. Он сидел выпрямившись, не двигаясь, положив руки на колени, и мог
бы сойти за каменного идола, если бы не острый взгляд, каким он сверлил
нас, стараясь, казалось, пронзить насквозь. Невозмутимый, зловещий и
загадочный, он, чувствовалось, хладнокровно, не моргнув глазом пошел бы на
любую подлость и способен был уничтожить всякого, кто посмел бы ему
воспротивиться. В нем ощущалась душа жестокая и коварная. Недаром араваки
боялись его как огня.
Подле Конесо, по другую руку, стоял низкорослый щуплый вождь с юрким
бегающим взглядом. Он почти терялся под пышным убранством из цветастых
поясов и птичьих перьев: вероятно, богатый убор призван был скрыть
тщедушность его фигуры. Это был Пирокай, брат Манаури, завистник и
интриган. Он смотрел на своего брата, но особой радости в его глазах не
замечалось.
Так, молча, уставившись друг на друга, мы сидели довольно долго.
Наконец Конесо откашлялся и открыл рот. Но вместо цветистого приветствия,
к каким я привык уже у индейцев, раздалось нечто похожее на хрюканье,
обращенное не то к Манаури, не то ко мне:
- Вы... устали?
Ничего лучшего не придумал в такой момент!
- Нет, - буркнул в ответ Манаури.
- Вы испытываете жажду? - продолжал допытываться Конесо.
- Нет, - повторил мой спутник.
Поскольку верховный вождь, как видно, не собирался становиться
разговорчивее, не приходилось и нам особенно печься о соблюдении
вежливости.
- Я испытываю жажду! Все мы испытываем жажду! - вмешался я.
Едва Арнак перевел мои слова, Конесо приказал стоявшим в отдалении
женщинам принести еду и напитки.
- Ты плохо меня понял, вождь! - проговорил я. - Я говорю о другой
жажде.
- О какой?
- Мы жаждем теплых слов приветствия!
- Разве вас не приветствовали мои люди и не говорили вам теплых слов?
- с явным вызовом ответил Конесо. - Разве они не выходили на лодках вам
навстречу и не приветствовали вас как братья?
- Они - да, приветствовали, а ты? Ты - нет.
- Я еще успею! - хмуро буркнул вождь и повернулся к женщинам,
подносившим корзины, полные яств, и громадные кувшины с неизменным кашири.
Он внимательно следил, чтобы всем досталось поровну: и нам, тридцати
прибывшим, и его свите из старейшин племени.
С кислой миной Конесо выпил за мое здоровье, за здоровье Манаури, и
началось пиршество. Но как же отличалось оно от празднеств у гостеприимных
варраулов! Каким было тягостным, натянутым, без радостных кличей, без
веселых улыбок.
Шаман Карапана ничего не пил и не ел, он сидел невозмутимый и курил
длинную трубку из бамбука. Изредка затягиваясь, он не сводил с нас
холодного, бесстрастного, но пристального взгляда, словно стараясь
отметить все наши лица какой-то невидимой печатью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166