и если
приобрести знание вещей - значит приобрести знание видов, сообразно с
которыми вещи получают свое название, то роды во всяком случае начала для
видов. И некоторые из тех, кто признает элементами вещей единое и сущее или
большое и малое, также, по-видимому, рассматривают их как роды.
Однако нельзя, конечно, говорить о началах и в том и в другом смысле:
обозначение (logos) сущности одно; а между тем определение через роды и
определение, указывающее составные части [вещи], разные.
Кроме того, если роды уж непременно начала, то следует ли считать началами
первые роды или же те, что как последние сказываются о единичном? Ведь и
это спорно. Если общее всегда есть начало в большей мере, то, очевидно,
началами будут высшие роды: такие роды оказываются ведь обо всем. Поэтому у
существующего будет столько же начал, сколько есть первых родов, так что и
сущее и единое будут началами и сущностями: ведь в особенности они
сказываются обо всем существующем. А между тем ни единое, ни сущее не может
быть родом для вещей. Действительно, у каждого рода должны быть видовые
отличия, и каждое такое отличие должно быть одним, а между тем о своих
видовых отличиях не могут сказываться ни виды рода, ни род отдельно от
своих видов, так что если единое или сущее - род, то ни одно видовое
отличие не будет ни сущим, ни единым. Но не будучи родами, единое и сущее
не будут и началами, если только роды действительно начала.
Далее, и каждое промежуточное, взятое вместе с видовыми отличиями, должно
быть, согласно этому взгляду, родом, вплоть до неделимых [видов] (теперь же
некоторое такое промежуточное считается родами, некоторое нет); кроме того,
видовые отличия были бы началами в еще большей мере, чем роды; но если и
они начала, то, можно сказать, получится бесчисленное множество начал, в
особенности если признавать началом первый род.
Если, с другой стороны, единое в большей мере начало, единое же неделимо, а
неделимым что бы то ни было бывает или по количеству, или по виду, причем
неделимое по виду первое, а роды делимы на виды, то в большей мере единым
было бы скорее то, что сказывается как последнее, ибо "человек" не род для
отдельных людей.
Далее, у тех вещей, которые имеют нечто предшествующее и нечто последующее,
сказываемое о них не может быть чем-либо помимо них самих; например, если
первое из чисел - двойка, то не может быть числа помимо видов чисел; и
подобным же образом не будет Фигуры помимо видов фигур. А если у них роды
не существуют помимо видов, то тем более у других: ведь кажется, что больше
всего у них существуют роды. Что же касается единичных вещей, то не бывает
одна из них первое другой. Далее, там, где одно лучше, другое хуже, лучшее
всегда первое. Поэтому и для таких вещей нет никакого рода, [помимо видов].
В силу этого сказываемое о единичном скорее представляется началами, нежели
роды. По с другой стораны, в каком смысле считать это началами, сказать
нелегко. Действительно, начало и причина должны быть вне тех вещей, начало
которых они есть, т. е. быть в состоянии существовать отдельно от них. А на
каком же еще основании можно было бы признать для чего-то подобного
существование вне единичной вещи, если не на том, что оно сказывается как
общее и обо всем? Но если именно на этом основании, то скорее следует
признавать началами более общее; так что началами были бы первые роды.
.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С этим связан и наиболее трудный вопросе, особенно настоятельно требующий
рассмотрения, и о нем у нас пойдет теперь речь. А именно: если ничего не
существует помимо единичных вещей, - а таких вещей бесчисленное множество,
- то как возможно достичь знания об этом бесчисленном множестве? Ведь мы
познаем все вещи постольку, поскольку у них имеется что-то единое и
тождественное и поскольку им присуще нечто общее.
Но если это необходимо и что-то должно существовать помимо единичных вещей,
то, надо полагать, необходимо, чтобы помимо этих вещей существовали роды -
или последние или первые; между тем мы только что разобрали, что это
невозможно.
Далее, если уж непременно существует что-то помимо составного целого,
[получающегося], когда что- то сказывается о материи, то спрашивается,
должно ли в таком случае существовать что-то помимо всех единичных вещей,
или помимо одних существовать, а помимо других нет, или же помимо ни одной.
Если помимо единичных вещей ничего не существует, то, надо полагать, нет
ничего, что постигалось бы умом, а все воспринимаемо чувствами, и нет
знания ни о чем, если только не подразумевать под знанием чувственное
восприятие.
Далее, в таком случае не было бы ничего вечного и неподвижного (ибо все
чувственно воспринимаемое преходяще и находится в движении). Но если нет
ничего вечного, то невозможно и возникновение: в самом деле, при
возникновении должно быть что-то, что возникает, и что-то, из чего оно
возникает, а крайний [член ряда] (eschaton) должен быть не возникшим, если
только ряд прекращается, а из во-сущего возникнуть невозможно. Кроме того,
там, где есть возникновение и движение, там должен быть и предел; в самом
деле, ай одно движение не беспредельно, а каждое имеет завершение; и не
может возникать то, что не в состоянии быть возникшим; а возникшее
необходимо должно быть, как только оно возникло.
Далее, если материя есть именно потому, что она невозникшая, то тем более
обоснованно, чтобы была сущность - то, чем материя всякий раз становится:
ведь если не будет ни сущности, ни материи, то вообще ничего не будет; а
так как это невозможно, то необходимо должно существовать что-то помимо
составного целого, именно образ, или форма.
Но если и принять нечто такое, то возникает затруднение: в каких случаях
принять его и в каких нет. Что это невозможно для всего, очевидно: ведь мы
не можем принять, что есть некий Дом помимо отдельных домов. И кроме того,
будет ли сущность одна у всех, например у всех людей? Это было бы нелепо:
ведь все, сущность чего одна, - одно. Так что же, таких сущностей имеется
много и они разные? Но и это лишено основания. И притом как же материя
становится каждой единичной вещью и каким образом составное целое есть и то
и другое - [материя и форма]?
Далее, относительно начал может возникнуть и такое затруднение: если они
составляют одно [только] по виду, то ни одно [начало], даже
само-по-себе-единое и само-по-себе-сущее, не будет одним по числу. И как
будет возможно познание, если не будет чего-либо единого, объемлющего все?
Но если [начала составляют] одно по числу, и каждое из начал - одно, а не
так, как у чувственно воспринимаемых вещей - у разных разные начала
(например, у тождественных по виду слогов и начала те же по виду, а по
числу они, конечно, разные),-так вот, если это не так, [как у чувственно
воспринимаемого], а начала вещей составляют одно по числу, то, кроме
элементов, ничего другого существовать не будет (ибо нет никакой разницы -
сказать ли "единое по числу" или "единичная вещь": ведь единичным мы
называем именно то, что одно по числу, а общим - то, что сказывается о
единичных вещах). Поэтому [здесь дело обстоит точно так же], как если бы
элементы звуков речи были ограничены по числу, тогда всего букв необходимо
было бы столько же, сколько этих элементов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
приобрести знание вещей - значит приобрести знание видов, сообразно с
которыми вещи получают свое название, то роды во всяком случае начала для
видов. И некоторые из тех, кто признает элементами вещей единое и сущее или
большое и малое, также, по-видимому, рассматривают их как роды.
Однако нельзя, конечно, говорить о началах и в том и в другом смысле:
обозначение (logos) сущности одно; а между тем определение через роды и
определение, указывающее составные части [вещи], разные.
Кроме того, если роды уж непременно начала, то следует ли считать началами
первые роды или же те, что как последние сказываются о единичном? Ведь и
это спорно. Если общее всегда есть начало в большей мере, то, очевидно,
началами будут высшие роды: такие роды оказываются ведь обо всем. Поэтому у
существующего будет столько же начал, сколько есть первых родов, так что и
сущее и единое будут началами и сущностями: ведь в особенности они
сказываются обо всем существующем. А между тем ни единое, ни сущее не может
быть родом для вещей. Действительно, у каждого рода должны быть видовые
отличия, и каждое такое отличие должно быть одним, а между тем о своих
видовых отличиях не могут сказываться ни виды рода, ни род отдельно от
своих видов, так что если единое или сущее - род, то ни одно видовое
отличие не будет ни сущим, ни единым. Но не будучи родами, единое и сущее
не будут и началами, если только роды действительно начала.
Далее, и каждое промежуточное, взятое вместе с видовыми отличиями, должно
быть, согласно этому взгляду, родом, вплоть до неделимых [видов] (теперь же
некоторое такое промежуточное считается родами, некоторое нет); кроме того,
видовые отличия были бы началами в еще большей мере, чем роды; но если и
они начала, то, можно сказать, получится бесчисленное множество начал, в
особенности если признавать началом первый род.
Если, с другой стороны, единое в большей мере начало, единое же неделимо, а
неделимым что бы то ни было бывает или по количеству, или по виду, причем
неделимое по виду первое, а роды делимы на виды, то в большей мере единым
было бы скорее то, что сказывается как последнее, ибо "человек" не род для
отдельных людей.
Далее, у тех вещей, которые имеют нечто предшествующее и нечто последующее,
сказываемое о них не может быть чем-либо помимо них самих; например, если
первое из чисел - двойка, то не может быть числа помимо видов чисел; и
подобным же образом не будет Фигуры помимо видов фигур. А если у них роды
не существуют помимо видов, то тем более у других: ведь кажется, что больше
всего у них существуют роды. Что же касается единичных вещей, то не бывает
одна из них первое другой. Далее, там, где одно лучше, другое хуже, лучшее
всегда первое. Поэтому и для таких вещей нет никакого рода, [помимо видов].
В силу этого сказываемое о единичном скорее представляется началами, нежели
роды. По с другой стораны, в каком смысле считать это началами, сказать
нелегко. Действительно, начало и причина должны быть вне тех вещей, начало
которых они есть, т. е. быть в состоянии существовать отдельно от них. А на
каком же еще основании можно было бы признать для чего-то подобного
существование вне единичной вещи, если не на том, что оно сказывается как
общее и обо всем? Но если именно на этом основании, то скорее следует
признавать началами более общее; так что началами были бы первые роды.
.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С этим связан и наиболее трудный вопросе, особенно настоятельно требующий
рассмотрения, и о нем у нас пойдет теперь речь. А именно: если ничего не
существует помимо единичных вещей, - а таких вещей бесчисленное множество,
- то как возможно достичь знания об этом бесчисленном множестве? Ведь мы
познаем все вещи постольку, поскольку у них имеется что-то единое и
тождественное и поскольку им присуще нечто общее.
Но если это необходимо и что-то должно существовать помимо единичных вещей,
то, надо полагать, необходимо, чтобы помимо этих вещей существовали роды -
или последние или первые; между тем мы только что разобрали, что это
невозможно.
Далее, если уж непременно существует что-то помимо составного целого,
[получающегося], когда что- то сказывается о материи, то спрашивается,
должно ли в таком случае существовать что-то помимо всех единичных вещей,
или помимо одних существовать, а помимо других нет, или же помимо ни одной.
Если помимо единичных вещей ничего не существует, то, надо полагать, нет
ничего, что постигалось бы умом, а все воспринимаемо чувствами, и нет
знания ни о чем, если только не подразумевать под знанием чувственное
восприятие.
Далее, в таком случае не было бы ничего вечного и неподвижного (ибо все
чувственно воспринимаемое преходяще и находится в движении). Но если нет
ничего вечного, то невозможно и возникновение: в самом деле, при
возникновении должно быть что-то, что возникает, и что-то, из чего оно
возникает, а крайний [член ряда] (eschaton) должен быть не возникшим, если
только ряд прекращается, а из во-сущего возникнуть невозможно. Кроме того,
там, где есть возникновение и движение, там должен быть и предел; в самом
деле, ай одно движение не беспредельно, а каждое имеет завершение; и не
может возникать то, что не в состоянии быть возникшим; а возникшее
необходимо должно быть, как только оно возникло.
Далее, если материя есть именно потому, что она невозникшая, то тем более
обоснованно, чтобы была сущность - то, чем материя всякий раз становится:
ведь если не будет ни сущности, ни материи, то вообще ничего не будет; а
так как это невозможно, то необходимо должно существовать что-то помимо
составного целого, именно образ, или форма.
Но если и принять нечто такое, то возникает затруднение: в каких случаях
принять его и в каких нет. Что это невозможно для всего, очевидно: ведь мы
не можем принять, что есть некий Дом помимо отдельных домов. И кроме того,
будет ли сущность одна у всех, например у всех людей? Это было бы нелепо:
ведь все, сущность чего одна, - одно. Так что же, таких сущностей имеется
много и они разные? Но и это лишено основания. И притом как же материя
становится каждой единичной вещью и каким образом составное целое есть и то
и другое - [материя и форма]?
Далее, относительно начал может возникнуть и такое затруднение: если они
составляют одно [только] по виду, то ни одно [начало], даже
само-по-себе-единое и само-по-себе-сущее, не будет одним по числу. И как
будет возможно познание, если не будет чего-либо единого, объемлющего все?
Но если [начала составляют] одно по числу, и каждое из начал - одно, а не
так, как у чувственно воспринимаемых вещей - у разных разные начала
(например, у тождественных по виду слогов и начала те же по виду, а по
числу они, конечно, разные),-так вот, если это не так, [как у чувственно
воспринимаемого], а начала вещей составляют одно по числу, то, кроме
элементов, ничего другого существовать не будет (ибо нет никакой разницы -
сказать ли "единое по числу" или "единичная вещь": ведь единичным мы
называем именно то, что одно по числу, а общим - то, что сказывается о
единичных вещах). Поэтому [здесь дело обстоит точно так же], как если бы
элементы звуков речи были ограничены по числу, тогда всего букв необходимо
было бы столько же, сколько этих элементов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85