А если
утверждать, что сущности существуют отдельно, то каковы их элементы и
начала?
Если признать их за единичное и не общее, то существующих вещей будет
столько, сколько есть элементов, и элементы не будут предметом познания. В
самом деле, предположим, что слоги в речи - сущности, а их звуки - элементы
сущностей. Тогда необходимо, чтобы слог ба был один, и каждый из слогов
также один, раз они не общее и тождественны [лишь] по виду, а каждый один
по числу и определенное нечто и неодноименен. Да и кроме того, они всякое
само-по-себе-сущее считают одним [по числу]. Но если слоги таковы, то также
и то, из чего они состоят; значит, будет лишь один звук а, и не более, и не
будет больше одного ни один из остальных звуков на том же основании, на
каком и один и тот же слог не может повторяться. А если так, то помимо
элементов не будет другого существующего, а будут только элементы. Далее,
элементы не будут и предметом познания: ведь они не общее, между тем
предмет знания - общее. И это ясно из доказательств и определений: ведь не
получится умозаключения, что у этого вот треугольника углы равны двум
прямым, если они не у всякого треугольника два прямых, или что этот вот
человек есть лживое существо, если не всякий человек есть живое существо.
А с другой стороны, если начала действительно суть общее, то либо и
сущности, происходящие из них, общие, либо не-сущность будет первее
сущности: ведь общее не есть сущность, элемент же и начало были признаны
общими, а элемент и начало первее того, начало и элемент чего они есть. Все
эти выводы вполне естественны, когда считают идеи происходящими из
элементов и помимо одинаковых по виду сущностей и идей признают некое
отдельно существующее единое. Но если ничто не мешает, чтобы, скажем среди
звуков речи было много а и б и чтобы, помимо этого множества, не было
никакого самого-по-себе-о или самого-по-себе-б, то по этой причине будет
бесчисленное множество сходных друг с другом слогов. А что предмет всякого
познания - общее, а потому и начала существующего должны быть общими, но
вместе с тем не быть отдельно существующими сущностями,- это утверждение,
правда, вызывает наибольшую трудность из всего сказанного, однако оно в
некотором отношении истинно, а в некотором - не истинно. Дело в том, что
знание, так же как и познавание, двояко: с одной стороны, это имеющееся в
возможности, а с другой - в действительности. Так вот, возможность, будучи
как материя общей и неопределенной, относится к общему и неопределенному, а
действительность, будучи определенной, относится к определенному, есть "вот
это" и относится к "вот этому". Только привходящим образом. зрение видит
цвет вообще, потому что вот этот цвет, который оно видит, есть цвет
[вообще]; и точно так же вот это а, которое рассматривает сведующий в
языке, есть а [вообще]. Ведь если начала должны быть общими, то и
происходящее из них необходимым образом также общее, как это имеет место в
доказательствах. А если так, то не будет ничего отдельно существующего, т.
е. никакой сущности. Однако ясно, что знание в некотором отношении есть
общее знание, а в некотором - нет.
КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Итак, сказанного об этой сущности достаточно Все, однако, считают начала
противоположностями - так же как у природных вещей, так одинаково и у
неподвижных сущностей. Но если не может существовать ничего, что было бы
первее начала всего, то, надо полагать, невозможно, чтобы это начало было
началом, будучи чем-то другим; это так же, как если бы кто-то сказал, что
белое есть начало не как нечто другое, а как белое и, однако, что оно белое
по отношению к субстрату, т. е. что оно белое, будучи чем-то другим: ведь
тогда это другое будет первее его. Между тем все возникает из
противоположностей как некоего субстрата; значит, скорее всего субстрат
должен быть присущ противоположностям. Следовательно, все противоположности
всегда относятся к субстрату, и ни одна не существует отдельно. Однако, как
это очевидно и подтверждается доводами, сущности ничто не противоположно.
Таким образом, ни одна противоположность не есть начало всего в собственном
смысле слова, а нечто другое есть такое начало.
Между тем одной из двух противоположностей они объявляют материю: одни
единому как равному противопоставляют [как материю] неравное, в котором они
усматривают природу множества, а другие единому противопоставляют множество
(ибо одни выводят числа из двоицы неравного - из большого и малого, а
другой - из множества, причем в обоих случаях через посредство сущности
единого). Ведь тот, кто обозначает как элементы неравное и единое, а под
неравным разумеет двоицу из большого и малого , также утверждает, что
неравное пли большое и малое есть нечто одно, и не различает, что они одно
по определению, а но по числу Но даже начала, которые они называют
элементами, они объясняют не надлежащим образом - одни обозначают большое и
малое вместе с единым как три элемента чисел (первые два - как их материю,
а единое - как форму), другие же [объявляют началами] многое и немногое на
том основании, что большое и малое ближе по своей природе к
[пространственной] величине, а третьи - более общее у перечисленного:
превышающее и превышаемое. Все эти мнения, можно сказать, отличаются друг
от друга не в отношении тех или иных выводов, а только в отношении
трудностей обоснования, которых они остерегаются, потому что они и сами
приводят доказательства для обоснования. Впрочем, на том же основании, на
каком превышающее и превышаемое, а не большое и малое, суть начала, и число
должно происходить из элементов раньше двоицы: ведь превышающее и
превышаемое, равно как и число,- более общее. Между тем они одно
утверждают, а другое нет Далее, одни противопоставляют единому разное и
иное, другие - множество. Но если, как они этого хотят, существующее
составляется из противоположностей, а единому или ничто не противоположно,
или, раз уж так необходимо, противоположно множество, неравное же -
равному, разное - одному и тому же и иное - самому предмету (ayte),-то
наибольшее доверие внушает мнение тех, кто противопоставляет единое
множеству; однако и они делают это неудовлетворительно, ибо у них
получится, что единое есть малочисленное: ведь множество противолежит
малочисленности, а многое - малочисленному.
А что единое означает меру, это очевидно. И в каждом случае субстрат -
особый, например: у гармонии - четверть тона, у [пространственной] величины
- дактиль или стопа или что-то в этом роде, в стихотворных размерах - стопа
или слог; точно так же у тяжести - определенный вес; и у всего - таким же
образом: у качества - нечто обладающее качеством, у количества - нечто
количественное; и мера неделима, в одних случаях по виду, в других - для
чувственного восприятия, так что единое само по себе не сущность чего-либо.
И это вполне обоснованно, ибо единое означает меру некоторого множества, а
число - измеренное множество и меры, взятые много раз (поэтому также
правильно сказать, что единое не есть число: ведь и мера - это не множество
мер, и мера и единое - начало). И мера всегда должна быть присуща как нечто
одно и то же всем предметам [одного вида], например:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
утверждать, что сущности существуют отдельно, то каковы их элементы и
начала?
Если признать их за единичное и не общее, то существующих вещей будет
столько, сколько есть элементов, и элементы не будут предметом познания. В
самом деле, предположим, что слоги в речи - сущности, а их звуки - элементы
сущностей. Тогда необходимо, чтобы слог ба был один, и каждый из слогов
также один, раз они не общее и тождественны [лишь] по виду, а каждый один
по числу и определенное нечто и неодноименен. Да и кроме того, они всякое
само-по-себе-сущее считают одним [по числу]. Но если слоги таковы, то также
и то, из чего они состоят; значит, будет лишь один звук а, и не более, и не
будет больше одного ни один из остальных звуков на том же основании, на
каком и один и тот же слог не может повторяться. А если так, то помимо
элементов не будет другого существующего, а будут только элементы. Далее,
элементы не будут и предметом познания: ведь они не общее, между тем
предмет знания - общее. И это ясно из доказательств и определений: ведь не
получится умозаключения, что у этого вот треугольника углы равны двум
прямым, если они не у всякого треугольника два прямых, или что этот вот
человек есть лживое существо, если не всякий человек есть живое существо.
А с другой стороны, если начала действительно суть общее, то либо и
сущности, происходящие из них, общие, либо не-сущность будет первее
сущности: ведь общее не есть сущность, элемент же и начало были признаны
общими, а элемент и начало первее того, начало и элемент чего они есть. Все
эти выводы вполне естественны, когда считают идеи происходящими из
элементов и помимо одинаковых по виду сущностей и идей признают некое
отдельно существующее единое. Но если ничто не мешает, чтобы, скажем среди
звуков речи было много а и б и чтобы, помимо этого множества, не было
никакого самого-по-себе-о или самого-по-себе-б, то по этой причине будет
бесчисленное множество сходных друг с другом слогов. А что предмет всякого
познания - общее, а потому и начала существующего должны быть общими, но
вместе с тем не быть отдельно существующими сущностями,- это утверждение,
правда, вызывает наибольшую трудность из всего сказанного, однако оно в
некотором отношении истинно, а в некотором - не истинно. Дело в том, что
знание, так же как и познавание, двояко: с одной стороны, это имеющееся в
возможности, а с другой - в действительности. Так вот, возможность, будучи
как материя общей и неопределенной, относится к общему и неопределенному, а
действительность, будучи определенной, относится к определенному, есть "вот
это" и относится к "вот этому". Только привходящим образом. зрение видит
цвет вообще, потому что вот этот цвет, который оно видит, есть цвет
[вообще]; и точно так же вот это а, которое рассматривает сведующий в
языке, есть а [вообще]. Ведь если начала должны быть общими, то и
происходящее из них необходимым образом также общее, как это имеет место в
доказательствах. А если так, то не будет ничего отдельно существующего, т.
е. никакой сущности. Однако ясно, что знание в некотором отношении есть
общее знание, а в некотором - нет.
КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Итак, сказанного об этой сущности достаточно Все, однако, считают начала
противоположностями - так же как у природных вещей, так одинаково и у
неподвижных сущностей. Но если не может существовать ничего, что было бы
первее начала всего, то, надо полагать, невозможно, чтобы это начало было
началом, будучи чем-то другим; это так же, как если бы кто-то сказал, что
белое есть начало не как нечто другое, а как белое и, однако, что оно белое
по отношению к субстрату, т. е. что оно белое, будучи чем-то другим: ведь
тогда это другое будет первее его. Между тем все возникает из
противоположностей как некоего субстрата; значит, скорее всего субстрат
должен быть присущ противоположностям. Следовательно, все противоположности
всегда относятся к субстрату, и ни одна не существует отдельно. Однако, как
это очевидно и подтверждается доводами, сущности ничто не противоположно.
Таким образом, ни одна противоположность не есть начало всего в собственном
смысле слова, а нечто другое есть такое начало.
Между тем одной из двух противоположностей они объявляют материю: одни
единому как равному противопоставляют [как материю] неравное, в котором они
усматривают природу множества, а другие единому противопоставляют множество
(ибо одни выводят числа из двоицы неравного - из большого и малого, а
другой - из множества, причем в обоих случаях через посредство сущности
единого). Ведь тот, кто обозначает как элементы неравное и единое, а под
неравным разумеет двоицу из большого и малого , также утверждает, что
неравное пли большое и малое есть нечто одно, и не различает, что они одно
по определению, а но по числу Но даже начала, которые они называют
элементами, они объясняют не надлежащим образом - одни обозначают большое и
малое вместе с единым как три элемента чисел (первые два - как их материю,
а единое - как форму), другие же [объявляют началами] многое и немногое на
том основании, что большое и малое ближе по своей природе к
[пространственной] величине, а третьи - более общее у перечисленного:
превышающее и превышаемое. Все эти мнения, можно сказать, отличаются друг
от друга не в отношении тех или иных выводов, а только в отношении
трудностей обоснования, которых они остерегаются, потому что они и сами
приводят доказательства для обоснования. Впрочем, на том же основании, на
каком превышающее и превышаемое, а не большое и малое, суть начала, и число
должно происходить из элементов раньше двоицы: ведь превышающее и
превышаемое, равно как и число,- более общее. Между тем они одно
утверждают, а другое нет Далее, одни противопоставляют единому разное и
иное, другие - множество. Но если, как они этого хотят, существующее
составляется из противоположностей, а единому или ничто не противоположно,
или, раз уж так необходимо, противоположно множество, неравное же -
равному, разное - одному и тому же и иное - самому предмету (ayte),-то
наибольшее доверие внушает мнение тех, кто противопоставляет единое
множеству; однако и они делают это неудовлетворительно, ибо у них
получится, что единое есть малочисленное: ведь множество противолежит
малочисленности, а многое - малочисленному.
А что единое означает меру, это очевидно. И в каждом случае субстрат -
особый, например: у гармонии - четверть тона, у [пространственной] величины
- дактиль или стопа или что-то в этом роде, в стихотворных размерах - стопа
или слог; точно так же у тяжести - определенный вес; и у всего - таким же
образом: у качества - нечто обладающее качеством, у количества - нечто
количественное; и мера неделима, в одних случаях по виду, в других - для
чувственного восприятия, так что единое само по себе не сущность чего-либо.
И это вполне обоснованно, ибо единое означает меру некоторого множества, а
число - измеренное множество и меры, взятые много раз (поэтому также
правильно сказать, что единое не есть число: ведь и мера - это не множество
мер, и мера и единое - начало). И мера всегда должна быть присуща как нечто
одно и то же всем предметам [одного вида], например:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85