– Вот видишь!.. Неплохо иметь брата-миллионера. Может быть, выпьешь чего-нибудь?
– Нет, – отказался Павел.
– А я не прочь выпить, – проговорила Ирина.
Она подошла к буфету и в полутьме начала перебирать бутылки. Но бутылок было такое множество, что она не знала, па какой остановить свой выбор.
– Тебе что больше нравится? – спросила она, разглядывая этикетки. – Есть греческий коньяк, анисовка, сливянка и вина разных сортов… Ах, вспомнила, ты ведь любишь испанские вина!
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты был в Испании… Во время гражданской войны.
– Кто тебе сказал?
– Борис.
– Ты, оказывается, много знаешь обо мне.
– Да, больше, чем нужно, – рассмеялась Ирина.
Она поставила на стол два стакана и бутылку какого-то французского вина – часто гостивший здесь Лихтенфельд давно уже выпил все испанские. Не дожидаясь, пока ее собеседник догадается откупорить бутылку, Ирина сделала это сама и, еще более уязвленная его недоверием, налила вино в стаканы.
– Выпьем! – сказала она с усмешкой. – За наше знакомство.
Павел даже не прикоснулся к стакану и только сказал:
– Пить я не буду. Голова у меня должна быть ясной.
– Почему? – спросила Ирина сердито. – Опасность почуял?
– Может быть, да.
– Успокойся! Ведь револьвер у тебя в кармане.
Она негромко рассмеялась. Ей стало ясно, что она не в силах рассеять его оскорбительное недоверие; остается только уйти в свою комнату. Но она не поняла, что этому виной и ее заверенный паспорт и многое другое. Она быстро поднялась с места, а он схватился за карман, в котором лежал револьвер.
– Куда ты? – спросил он сурово.
– В свою комнату.
– Сиди здесь!
– Что это значит?
– Приказ. Пока я тут, будь у меня на глазах.
– О!.. – с болью простонала опа.
Но он, не обратив внимания на ее стоп, подошел к телефону и сильным рывком оборвал провод.
– Наверху есть другой телефон, – сказала Ирина язвительно. – Надо испортить и его.
Павел снова повторил свое приказание:
– Сиди на месте!
– Не буду! – огрызнулась она. – Стреляй в спину.
И она стала подниматься по лестнице, саркастически спрашивая себя, не вонзится ли ей в спину пуля. Но Павел, видимо, понял, что она не собирается его выдать, и не стал преследовать ее.
Ирина вошла в свою комнату с знакомым смешанным чувством гнева и тоски, которое овладевало ею всякий раз, когда она стремилась к чему-нибудь, но безуспешно или же упускала то, что получила. И сейчас ей было жаль своего мучительного и сладостного порыва, который разбился о недоверие этого мужчины, вызвав у нее чувство горькой обиды и на него, и на весь мир. Комната – прохладная, свежая, залитая лунным светом – казалась Ирине похожей на роскошный склеп, в котором замуровано ее омертвевшее сердце. Она чувствовала себя униженной, и ее обуяла бессильная злоба на всю свою прошлую жизнь. Бросившись на кровать, она зарылась лицом в подушку, истерически кусая себе руку. А когда припадок прошел, тихо заплакала.
Немного погодя она услышала стук в дверь и голос, который звучал покаянно:
– Можно войти?
– Нет, – ответила Ирина.
Но так как настойчивый стук не прекращался, она поднялась, вытерла слезы и, приоткрыв дверь, спросила сердито:
– Чего тебе надо?
– Давай поговорим еще немного, – сказал Павел. И затем, чтобы успокоить ее подозрения, быстро добавил: – Сойдем вниз.
– Нет, не пойду. Наш разговор окончен.
При свете ламп, горевших в коридоре, он заметил, что ее глаза покраснели от слез.
– Я не мог поступить иначе, – объяснил он. – Мне все время приходится быть начеку. Если я попадусь, меня будут зверски пытать, да и Борис может пострадать.
– Борис? – быстро переспросила она. – Неужели ты беспокоишься за Бориса?
– Да, ведь он как-никак мой брат.
– Брат!.. – повторила она язвительно. – Нет! Никакой он тебе не брат. Борис – это ядовитая змея, и рано или поздно он тебя ужалит.
Павел бросил на нее испытующий взгляд.
– Отчего ты плакала?
– Я не плакала.
– У тебя кровь на руке.
– Никакой крови нет.
Он взял Ирину за локоть и бережно приподнял ее руку.
– Нервы у тебя не в порядке, – сказал он с сочувствием.
– Нет, у меня все в порядке.
– Оно и видно!.. Этот мир здорово тебя опустошил.
Ирина обмотала кисть руки носовым платком и, открыв дверь, пропустила Павла. Он сел на стул за круглый столик, а Ирина подошла к тумбочке и что-то проглотила.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Не могу заснуть и принимаю снотворное.
Через открытое окно из леса доносился протяжный вой ветра. На небе ярко сияла луна. Где-то вдалеке жужжал одинокий самолет. Из лабиринта хребтов и ущелий вырвалась красная ракета и бесшумно, как падающая звезда, пролетела над гребнем гор. Все вокруг таило в себе какую-то тихую, тревожную и жгучую неизвестность, в которой было что-то опьяняющее.
Павел снова заговорил:
– Все еще не могу решить, с которой из двух братниных любовниц сейчас имею дело – с хорошей или с плохой.
– Брат у тебя вовсе не развратник, – сказала Ирина. – У него только одна любовница.
– Ты в этом уверена? – спросил Павел с улыбкой.
– Да, – равнодушно ответила она.
– Должно быть, ему времени не хватает?
– Скорее всего, желания… Его сильнейшая страсть – копить деньги и глумиться над людьми.
Павел сдвинул брови, помолчал, потом спросил:
– А что представляет собой Зара?
– Она занимается торговым шпионажем среди немцев и за это получает деньги от Бориса.
– Красива?
– Похожа на бедуинскую принцессу.
– Мать мне писала о вас обеих… Но я не знал, кого зовут Зарой, кого Ириной.
– Между нами нет существенной разницы.
– Довольно об этом!.. Почему ты назвала брата ядовитой змеей?
– Потому что на миг испугалась за тебя.
– Только на миг?
– Да, большего ты не заслуживаешь. Ты груб и ничего не понимаешь.
– Может быть, только груб, – усмехнулся он. – А огрубел я по многим причинам, о которых ты и не подозреваешь.
Ирина ничего не ответила и только смотрела грустно, с каким-то сдержанным волнением в красивые темные глаза Павла. Лицо его было покрыто здоровым загаром, а в черной шевелюре не было ни одного седого волоса. Он выглядел молодо, хотя был на пять или шесть лет старше Бориса. Черты лица у него были резкие и правильные, без плавных переходов и полутеней. Их освещали огонь мужества, пламя страстного характера, немного сурового, но честного и открытого. Он был почти на голову выше Бориса. В каждом движении его широких плеч, его сильных рук и ног была какая-то особенная, кошачья ловкость. Его можно было бы принять за красавца спортсмена, чемпиона по плаванию или теннису, если бы не одухотворявший его лицо интеллект, который придавал всему его облику что-то драматичное, что-то бодрое, самоуверенное и твердое как скала. Но эта твердость не была похожа на узость, упрямство и безрассудное самоотрицание тех коммунистов, с которыми Ирина была знакома но медицинскому факультету. Этот человек тоже был коммунист, по другого масштаба, другой школы, пришедший из другого, далекого, огромного, неведомого и свободного мира, где всем управляют предвидение и разум, где нет места слепому фанатизму. И тут Ирина подумала, что если бы судьба свела их на десять лет раньше, то не было бы для нее ни Бориса, ни «Никотианы», ни фон Гайера, ни многих других встреч, страстей, наслаждений и извращенных удовольствий, которые успели опустошить ее душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251