Геракли заметил это, и в груди у него захолонуло от злобы и отчаяния. В порту невозможно было найти работу. Вот уже три дня, как у Геракли не было ни крошки во рту и он жаждал хмельного… Не хлеба он хотел, нет, – только хмельного!.. Без этого и день и ночь сливались для Геракли в одни тяжкий непрерывный приступ мучительной неврастении, и тогда он с трудом: удерживался от того, чтобы не сунуть голову в петлю. При мысли о ночных часах, когда холодно мерцают звезды, а тишина и голод превращают жажду водки в невыносимую муку, лицо его искривила страдальческая гримаса. Водки, только водки!.. Но счастливая возможность продать Аликс – больше продать было нечего – отодвинулась, а вместе с нею исчез и мираж – десятки бутылок водки, которую он мог бы пить день и ночь, забыв о судорогах своей омерзительной, пропащей жизни.
– Господин, – прохрипел он. – Присядьте, поговорим!
– Нет, – сказал эксперт. – Я уезжаю, а девочку ты возьмешь у Кристалло.
– Господин! Ну присядьте же!
Теперь Геракли умолял, жалкой улиткой ползал у ног эксперта, но тот смотрел на него холодно. Маска произвела впечатление, опытность торгаша победила слабые нервы вымогателя. Но Костов почувствовал угрызение совести оттого, что добывал бедную маленькую Аликс, торгуясь, как при покупке партии табака.
– Господин!.. – продолжал скулить Геракли. – У меня на душе легче станет, если вы позаботитесь о ребенке… Я и малой толикой доволен буду… хватило бы только прожить еще несколько месяцев.
На это Костов сказал:
– Приходи завтра в общинное управление – дашь подписку, что ты согласен.
Мрачный и подавленный, фон Гайер вернулся в поселок, когда уже совсем стемнело. В таверне на набережной он не застал ни Ирины, ни Костова; здесь сидела только шумная компания болгарских туристов, прибывших на моторном катере, который курсировал через день между Тасосом и Каваллой. Аристидес сказал ему, что госпожа с господином еще не приходили, и спросил, не хочет ли он поужинать. Фон Гайер решил немного подождать и, приказав подать себе греческой водки, стал пить ее не спеша. В это время к его столу подошел какой-то немецкий унтер-офицер в форменной гимнастерке и шортах. Это был молодой человек с невеселым лицом. Он носил роговые очки, а кожа у него стала коричневой от атебрина и субтропического солнца.
– Извините! – сказал он. – Вы – майор запаса барон фон Гайер?
– Да, – ответил бывший летчик.
– Документы, пожалуйста, – вежливо попросил унтер-офицер.
Фон Гайер достал пропуск, полученный в штабе Фришмута и дававший ему право свободно передвигаться по всему Беломорью. Унтер-офицер внимательно прочитал его, затем аккуратно сложил и вернул обратно.
– Я здесь для связи с расположенным на острове германским противовоздушным дивизионом, – объяснил он. – Сегодня мы получили указание из штаба дивизии предупредить вас, что вам следует вернуться в Каваллу. Положение опять стало напряженным.
– Кто дал это указание?
– Майор Франк, адъютант генерала Фришмута. Моторка придет завтра.
– Благодарю, – сказал фон Гайер. – Выпейте стопку водки!
На тонких губах унтер-офицера дрогнула улыбка сожаления. Он отказался, так как должен был немедленно уйти. Только что был получен приказ свертывать дивизион.
– На острове, в горах, появился большой отряд красных андартов, – сказал он.
– Но ведь тут стоит целый батальон болгарской пехоты!.. – проговорил фон Гайер.
– Мы не можем на него рассчитывать.
– Почему?
– Между нами и болгарами, по-видимому, начались трения. Вчера в Халкидике совершено нападение на немецкую батарею. Солдаты соседней болгарской части отказались прийти па помощь… В Софии создано новое правительство – вы об этом слышали?
– Нет, – угрюмо ответил фон Гайер.
– Передавали по радио.
– Кто новые министры?
– Не могу сказать. Плохо запоминаю болгарские фамилии.
Наступило молчание, и послышался глухой шум моторов. Где-то далеко в тихой ночи десятки, сотни самолетов несли смертоносный груз на север. Рев моторов был равномерный, бесперебойный, зловещий; в нем рокотала беспощадная механическая жестокость бездушных машин.
– Похоже, положение скверное, – сказал унтер-офицер.
– Да, – подтвердил фон Гайер. – Очень скверное.
Они молча переглянулись, словно осознав вдруг, в какую пропасть ввергла германский народ правящая клика владельцев концернов. Оба думали почти одинаково: «Погиб цвет пашей молодежи, достижения наших ученых, плоды труда и чудесного мастерства миллионов наших рабочих… Мы во всей Европе разрушали города и убивали людей, а теперь пас ждет поражение… Что же будет?» Но ни один из них не посмел сказать этих слов другому, потому что их разделяли взаимное недоверие и призрак гестапо.
– Покойной ночи, господин майор, – произнес унтер-офицер.
– Покойной ночи, – глухо отозвался бывший летчик.
А потом он увидел, как унтер-офицер привычным движением передвинул кобуру револьвера вперед, чтобы можно было сразу вытащить оружие, если на него нападут в темноте. Высокая его фигура растворилась во тьме.
Фон Гайер опять остался один. Мысли его путались. Почему ему советуют уехать? Неужели положение и в самом деле настолько тревожно? Ведь он должен успеть переправить в Германию весь табак до последнего килограмма!.. Ничего другого от пего не требуют – он должен только отправлять табак. Оп обязан исполнить свой долг по отношению к Германскому папиросному концерну, как этот унтер-офицер – по отношению к дивизиону, кате любой немецкий солдат, которому эта клика приказала воевать, – по отношению к танку, орудию или пулемету, который ему дала в руки эта шайка… Шайка?… Разумеется, шайка, кто же еще?… И вдруг он почувствовал весь ужас своих страшных мыслей и попытался бежать от них.
Нет, никакой шайки нет!.. Есть только каста избранных и чувство долга, о котором говорят, и мрачная поэма о Нибелунгах, и блеск звезд, и сама вечность! Концерны – это душа, мозг, истинная сущность Германии. После поражения они создадут на крови, на трупах, на пепелищах немецких городов новые города, новые фабрики, новые армии, с тем чтобы впоследствии начать новую, еще более грандиозную войну за господство над миром. Ибо такова судьба немецкого парода – или погибнуть, или господствовать над миром. Три поколения философов разгадывали, толковали и объясняли его судьбу, а Вагнер воплотил ее в музыке. В поражении нет ничего страшного. Катастрофа будет лишь незначительным эпизодом в тысячелетней истории немецкого духа.
Но, рассуждая подобным образом, фон Гайер опять-таки сознавал, что он только пытается бежать от сегодняшней действительности, которую не могут оправдать никакой разум и никакая философия. Как это бессмысленно – убивать миллионы мирных евреев, поляков, русских. как чудовищно глупо ополчаться против всего мира, какое безумие – расстреливать по пятьдесят или по сто заложников за одного убитого из засады немецкого солдата, Ни одна цивилизованная нация никогда не совершала подобных злодеянии. Ни одни парод не выбирал более страшного способа самоубийства. Потому что эта война для Германии не что иное, как самоубийство. За смертью миллионов немецких мужчин па фронтах следует смерть миллионов немецких женщин и детей в разрушенных городах – медленная смерть от нищеты, голода, холода, от хронических болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
– Господин, – прохрипел он. – Присядьте, поговорим!
– Нет, – сказал эксперт. – Я уезжаю, а девочку ты возьмешь у Кристалло.
– Господин! Ну присядьте же!
Теперь Геракли умолял, жалкой улиткой ползал у ног эксперта, но тот смотрел на него холодно. Маска произвела впечатление, опытность торгаша победила слабые нервы вымогателя. Но Костов почувствовал угрызение совести оттого, что добывал бедную маленькую Аликс, торгуясь, как при покупке партии табака.
– Господин!.. – продолжал скулить Геракли. – У меня на душе легче станет, если вы позаботитесь о ребенке… Я и малой толикой доволен буду… хватило бы только прожить еще несколько месяцев.
На это Костов сказал:
– Приходи завтра в общинное управление – дашь подписку, что ты согласен.
Мрачный и подавленный, фон Гайер вернулся в поселок, когда уже совсем стемнело. В таверне на набережной он не застал ни Ирины, ни Костова; здесь сидела только шумная компания болгарских туристов, прибывших на моторном катере, который курсировал через день между Тасосом и Каваллой. Аристидес сказал ему, что госпожа с господином еще не приходили, и спросил, не хочет ли он поужинать. Фон Гайер решил немного подождать и, приказав подать себе греческой водки, стал пить ее не спеша. В это время к его столу подошел какой-то немецкий унтер-офицер в форменной гимнастерке и шортах. Это был молодой человек с невеселым лицом. Он носил роговые очки, а кожа у него стала коричневой от атебрина и субтропического солнца.
– Извините! – сказал он. – Вы – майор запаса барон фон Гайер?
– Да, – ответил бывший летчик.
– Документы, пожалуйста, – вежливо попросил унтер-офицер.
Фон Гайер достал пропуск, полученный в штабе Фришмута и дававший ему право свободно передвигаться по всему Беломорью. Унтер-офицер внимательно прочитал его, затем аккуратно сложил и вернул обратно.
– Я здесь для связи с расположенным на острове германским противовоздушным дивизионом, – объяснил он. – Сегодня мы получили указание из штаба дивизии предупредить вас, что вам следует вернуться в Каваллу. Положение опять стало напряженным.
– Кто дал это указание?
– Майор Франк, адъютант генерала Фришмута. Моторка придет завтра.
– Благодарю, – сказал фон Гайер. – Выпейте стопку водки!
На тонких губах унтер-офицера дрогнула улыбка сожаления. Он отказался, так как должен был немедленно уйти. Только что был получен приказ свертывать дивизион.
– На острове, в горах, появился большой отряд красных андартов, – сказал он.
– Но ведь тут стоит целый батальон болгарской пехоты!.. – проговорил фон Гайер.
– Мы не можем на него рассчитывать.
– Почему?
– Между нами и болгарами, по-видимому, начались трения. Вчера в Халкидике совершено нападение на немецкую батарею. Солдаты соседней болгарской части отказались прийти па помощь… В Софии создано новое правительство – вы об этом слышали?
– Нет, – угрюмо ответил фон Гайер.
– Передавали по радио.
– Кто новые министры?
– Не могу сказать. Плохо запоминаю болгарские фамилии.
Наступило молчание, и послышался глухой шум моторов. Где-то далеко в тихой ночи десятки, сотни самолетов несли смертоносный груз на север. Рев моторов был равномерный, бесперебойный, зловещий; в нем рокотала беспощадная механическая жестокость бездушных машин.
– Похоже, положение скверное, – сказал унтер-офицер.
– Да, – подтвердил фон Гайер. – Очень скверное.
Они молча переглянулись, словно осознав вдруг, в какую пропасть ввергла германский народ правящая клика владельцев концернов. Оба думали почти одинаково: «Погиб цвет пашей молодежи, достижения наших ученых, плоды труда и чудесного мастерства миллионов наших рабочих… Мы во всей Европе разрушали города и убивали людей, а теперь пас ждет поражение… Что же будет?» Но ни один из них не посмел сказать этих слов другому, потому что их разделяли взаимное недоверие и призрак гестапо.
– Покойной ночи, господин майор, – произнес унтер-офицер.
– Покойной ночи, – глухо отозвался бывший летчик.
А потом он увидел, как унтер-офицер привычным движением передвинул кобуру револьвера вперед, чтобы можно было сразу вытащить оружие, если на него нападут в темноте. Высокая его фигура растворилась во тьме.
Фон Гайер опять остался один. Мысли его путались. Почему ему советуют уехать? Неужели положение и в самом деле настолько тревожно? Ведь он должен успеть переправить в Германию весь табак до последнего килограмма!.. Ничего другого от пего не требуют – он должен только отправлять табак. Оп обязан исполнить свой долг по отношению к Германскому папиросному концерну, как этот унтер-офицер – по отношению к дивизиону, кате любой немецкий солдат, которому эта клика приказала воевать, – по отношению к танку, орудию или пулемету, который ему дала в руки эта шайка… Шайка?… Разумеется, шайка, кто же еще?… И вдруг он почувствовал весь ужас своих страшных мыслей и попытался бежать от них.
Нет, никакой шайки нет!.. Есть только каста избранных и чувство долга, о котором говорят, и мрачная поэма о Нибелунгах, и блеск звезд, и сама вечность! Концерны – это душа, мозг, истинная сущность Германии. После поражения они создадут на крови, на трупах, на пепелищах немецких городов новые города, новые фабрики, новые армии, с тем чтобы впоследствии начать новую, еще более грандиозную войну за господство над миром. Ибо такова судьба немецкого парода – или погибнуть, или господствовать над миром. Три поколения философов разгадывали, толковали и объясняли его судьбу, а Вагнер воплотил ее в музыке. В поражении нет ничего страшного. Катастрофа будет лишь незначительным эпизодом в тысячелетней истории немецкого духа.
Но, рассуждая подобным образом, фон Гайер опять-таки сознавал, что он только пытается бежать от сегодняшней действительности, которую не могут оправдать никакой разум и никакая философия. Как это бессмысленно – убивать миллионы мирных евреев, поляков, русских. как чудовищно глупо ополчаться против всего мира, какое безумие – расстреливать по пятьдесят или по сто заложников за одного убитого из засады немецкого солдата, Ни одна цивилизованная нация никогда не совершала подобных злодеянии. Ни одни парод не выбирал более страшного способа самоубийства. Потому что эта война для Германии не что иное, как самоубийство. За смертью миллионов немецких мужчин па фронтах следует смерть миллионов немецких женщин и детей в разрушенных городах – медленная смерть от нищеты, голода, холода, от хронических болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251