– спокойно спросил Борис.
– Наши!.. – торжественно ответил Барутчиев. – Мол и ваша. Мы получим львиную долю поставок, а другие будут подбирать крохи.
– Это вопрос будущего, – равнодушно проговорил Борис. – Меня больше интересует, что именно вы можете сделать для «Никотианы» сегодня.
Глаза Барутчиева испытующе впились в хитрого «волчонка».
– Не разумнее ли подумать о завтрашнем дне? – спросил он.
– Я привык рассчитывать только на то, что можно сделать сегодня.
– То же самое я могу сказать о себе.
– Тот, кто хочет, чтобы ему доверяли, первым представляет доказательства, что он достоин доверия, – заметил Борис.
– Доверия?… – Барутчиев надменно взглянул на него. – Вы сомневаетесь в моих связях с немцами?
– Ничуть!.. Но они чисто платонические.
На губах Бориса опять заиграла холодная улыбка.
– Вы рассуждаете поверхностно, дорогой мой! Моральный фактор для немцев важнее.
– Может быть, завтра – да, но сегодня – нет… Чтобы влиять на нас в политике, они должны сначала привести в действие материальные факторы.
– Вы правы, – сказал Барутчиев, немного задумавшись. – Но что вы хотите этим сказать?
– Нечто совсем простое. Вы не сможете сейчас занять место Коэна, несмотря на симпатии, которыми пользуетесь у немцев.
– Почему?
– Вы не овладели политической стороной дела.
Барутчиев опять задумался, и лицо его сделалось глуповатым. Эта мысль еще не приходила ему в голову.
– Овладею, – сказал он немного погодя.
– Не сможете. У вас не хватит денег.
– Деньги я получу от немцев.
– Не выйдет… Немцы ни за что не раскошелятся сами, если они имеют возможность принудить к этому кого-то другого. Разве не ясно?
Барутчиев не понял этого или притворился, что не понял. Борис решил высказаться определеннее:
– Давайте поговорим, как коммерсанты нашего ранга, господин Барутчиев! Речь идет о политических деятелях и о ниточках, за которые их дергают… У вас нет кукольного театра, а мой работает безупречно. Немцы смогут использовать его, если обеспечат сбыт моего табака через свой папиросный концерн.
Седовласый делец только рот раскрыл, а «мальчишка» смотрел на него своими угрюмыми глазами спокойно, холодно, невозмутимо. Какой цинизм! Какая дерзость!.. Неужели он не стыдится или хотя бы не опасается так говорить? Вот оно, новое поколение! Оно даже не дает себе труда лицемерить. Но вслед за охватившим его изумлением Барутчиев почувствовал гнев и злобу. Теперь ему было совершенно ясно, какие условия ставит Борис.
– Вы хотите… – голос Барутчиева стал болезненно хриплым, – занять место Коэна… и чтобы «Никотиана» получила львиную долю поставок для Германского папиросного концерна?… Вы этого хотите, да?
– Именно, господин Барутчиев. Вы можете предложить это немцам, и на этом выгадаем и вы и я. Можете использовать и дворцовую линию.
– Никогда! – злобно прошипел Барутчиев.
– Почему?
Голос Бориса ничуть не изменился.
– Потому что я вот уже целых два года жду этого для себя. Гм… Слушайте, юноша! Вы стали слишком дерзки – вы принижаете других и переоцениваете себя. А вам не страшно? Ваш тон становится опасным.
В глазах Барутчиева вспыхнула скрытая угроза.
– Если он опасен, то прежде всего для вас. – «Волчонок» вдруг рассмеялся, и его резкий смех прозвенел, как металл. – Вы, пожалуй, потеряете всякую возможность выиграть дело.
– Завтра я буду сильным, – глухо прорычал Барутчиев.
– Не больше, чем сегодня, потому что вам не хватает некоторых качеств. – Голос Бориса зазвучал громче и стал неимоверно дерзким. – Вы будете указывать фон Гайеру ту или другую фирму, протаскивать мелкие, плохо обработанные партии, но львиная доля всегда будет от вас ускользать, ибо торговец вы неспособный. Немцы знают, что вы ничего не понимаете в табаке, в его качестве и обработке. Они видят, что вы обыкновенный хвастун, одержимый манией величия, и угощаете их одной болтовней, не обладая ни настоящей финансовой мощью, ни влиянием на политических деятелей.
Барутчиев вскочил с кресла.
– Это наглость!.. – крикнул он. – Вы меня оскорбляете!
– Я говорю правду для вашей же пользы.
– А я скажу ее там, где потребуется, вам во вред!.. Все знают, что у вас братья – коммунисты.
– Ну так что?
Голос Бориса чуть дрогнул, но только на миг.
– Подумайте о моих когтях!
– Суд обкорнает их. Если вы не выиграете процесса, вы погибли. Неужели вы думаете, что ваши немецкие друзья за ним не следят?… Или допускаете, что Германский папиросный концерн предоставит вам кредит на закупку десяти миллионов килограммов табака, если выяснится, что деньги, отпущенные банком вашего брата, вы употребили на постройку самого роскошного особняка в Софии и на приобретение квартиры для своей любовницы?
Барутчиев внезапно побледнел.
– Это подлость!.. – осипшим от гнева голосом выкрикнул он. – Ничего подобного не было.
– А такие разговоры идут среди судей и в обществе.
– Я подам в суд и на вас!
– Отлично. А я тогда скажу, от кого слышал обо всем этом.
– Говорите немедленно!
– Не сейчас. На суде.
– Вы нечестный… подлый человек!.. – Барутчиев брызгал слюной. – Вы интриган!.. Вы разрушитель… антиобщественный тип!..
– Тут уж вам никто не поверит.
– Я вас скомпрометирую… я скажу, что братья у вас коммунисты! Я разоблачу вас перед немцами… при дворе… Всюду!
– Но свое дело против банка вы проиграете. Будьте в этом уверены. Я знаю, какие факты мне в качестве эксперта нужно подчеркнуть на суде. И не забывайте, что министр юстиции – акционер «Никотианы» и что… Впрочем, вы знаете, что именно!.. Даже самые честные судьи развязывают глаза Фемиде, когда рассматривается дело о тридцати миллионах.
– Жалкое правосудие!.. Презренные судьи!..
– Они члены демократической партии, лидер которой – ваш брат.
Барутчиев стиснул голову руками и как безумный принялся шагать взад и вперед по комнате.
– Успокойтесь и сядьте, господин Барутчиев!.. – вежливо проговорил Борис – Давайте закончим разговор спокойно.
Барутчиев грузно опустился в кожаное кресло. Он тяжело дышал. Лицо его посинело, по щекам текли капли пота. Он вынул платок и отер лицо. Борис наблюдал за ним с холодностью существа, неспособного испытывать гнев, ненависть или сочувствие. Только по черному блеску его зрачков можно было угадать, как он торжествует, стоя над поверженным противником.
– Что вы предлагаете? – глухо спросил Барутчиев.
– Объяснимся до конца, и вы увидите, что и вам это будет на пользу. Я говорю не только об исходе дела… Ведь если вы даже займете место Коэна, вам не удастся справиться с огромными поставками Германскому папиросному концерну. Вам недостает хватки, организационных способностей, технического персонала… На будущий год немцы отдадут поставки другому. Да, так и будет!.. Вы сами это прекрасно чувствуете. Это лишь техническая сторона вопроса. Но немцы хотят оказывать и политическое давление, а вы не располагаете для этого никакими средствами, кроме ваших людей во дворце, однако эти люди еще не желают выступать открыто. «Никотиана», напротив, имеет связи с правительством, депутатами, оппозицией… с прессой и генералами запаса… везде!.. Глупо думать, что вы можете завоевать этих людей сами. Работа трудная и во многих отношениях опасная. Я имею дело с людьми, которых получил вместе с «Никотианой», так сказать, по наследству от папаши Пьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
– Наши!.. – торжественно ответил Барутчиев. – Мол и ваша. Мы получим львиную долю поставок, а другие будут подбирать крохи.
– Это вопрос будущего, – равнодушно проговорил Борис. – Меня больше интересует, что именно вы можете сделать для «Никотианы» сегодня.
Глаза Барутчиева испытующе впились в хитрого «волчонка».
– Не разумнее ли подумать о завтрашнем дне? – спросил он.
– Я привык рассчитывать только на то, что можно сделать сегодня.
– То же самое я могу сказать о себе.
– Тот, кто хочет, чтобы ему доверяли, первым представляет доказательства, что он достоин доверия, – заметил Борис.
– Доверия?… – Барутчиев надменно взглянул на него. – Вы сомневаетесь в моих связях с немцами?
– Ничуть!.. Но они чисто платонические.
На губах Бориса опять заиграла холодная улыбка.
– Вы рассуждаете поверхностно, дорогой мой! Моральный фактор для немцев важнее.
– Может быть, завтра – да, но сегодня – нет… Чтобы влиять на нас в политике, они должны сначала привести в действие материальные факторы.
– Вы правы, – сказал Барутчиев, немного задумавшись. – Но что вы хотите этим сказать?
– Нечто совсем простое. Вы не сможете сейчас занять место Коэна, несмотря на симпатии, которыми пользуетесь у немцев.
– Почему?
– Вы не овладели политической стороной дела.
Барутчиев опять задумался, и лицо его сделалось глуповатым. Эта мысль еще не приходила ему в голову.
– Овладею, – сказал он немного погодя.
– Не сможете. У вас не хватит денег.
– Деньги я получу от немцев.
– Не выйдет… Немцы ни за что не раскошелятся сами, если они имеют возможность принудить к этому кого-то другого. Разве не ясно?
Барутчиев не понял этого или притворился, что не понял. Борис решил высказаться определеннее:
– Давайте поговорим, как коммерсанты нашего ранга, господин Барутчиев! Речь идет о политических деятелях и о ниточках, за которые их дергают… У вас нет кукольного театра, а мой работает безупречно. Немцы смогут использовать его, если обеспечат сбыт моего табака через свой папиросный концерн.
Седовласый делец только рот раскрыл, а «мальчишка» смотрел на него своими угрюмыми глазами спокойно, холодно, невозмутимо. Какой цинизм! Какая дерзость!.. Неужели он не стыдится или хотя бы не опасается так говорить? Вот оно, новое поколение! Оно даже не дает себе труда лицемерить. Но вслед за охватившим его изумлением Барутчиев почувствовал гнев и злобу. Теперь ему было совершенно ясно, какие условия ставит Борис.
– Вы хотите… – голос Барутчиева стал болезненно хриплым, – занять место Коэна… и чтобы «Никотиана» получила львиную долю поставок для Германского папиросного концерна?… Вы этого хотите, да?
– Именно, господин Барутчиев. Вы можете предложить это немцам, и на этом выгадаем и вы и я. Можете использовать и дворцовую линию.
– Никогда! – злобно прошипел Барутчиев.
– Почему?
Голос Бориса ничуть не изменился.
– Потому что я вот уже целых два года жду этого для себя. Гм… Слушайте, юноша! Вы стали слишком дерзки – вы принижаете других и переоцениваете себя. А вам не страшно? Ваш тон становится опасным.
В глазах Барутчиева вспыхнула скрытая угроза.
– Если он опасен, то прежде всего для вас. – «Волчонок» вдруг рассмеялся, и его резкий смех прозвенел, как металл. – Вы, пожалуй, потеряете всякую возможность выиграть дело.
– Завтра я буду сильным, – глухо прорычал Барутчиев.
– Не больше, чем сегодня, потому что вам не хватает некоторых качеств. – Голос Бориса зазвучал громче и стал неимоверно дерзким. – Вы будете указывать фон Гайеру ту или другую фирму, протаскивать мелкие, плохо обработанные партии, но львиная доля всегда будет от вас ускользать, ибо торговец вы неспособный. Немцы знают, что вы ничего не понимаете в табаке, в его качестве и обработке. Они видят, что вы обыкновенный хвастун, одержимый манией величия, и угощаете их одной болтовней, не обладая ни настоящей финансовой мощью, ни влиянием на политических деятелей.
Барутчиев вскочил с кресла.
– Это наглость!.. – крикнул он. – Вы меня оскорбляете!
– Я говорю правду для вашей же пользы.
– А я скажу ее там, где потребуется, вам во вред!.. Все знают, что у вас братья – коммунисты.
– Ну так что?
Голос Бориса чуть дрогнул, но только на миг.
– Подумайте о моих когтях!
– Суд обкорнает их. Если вы не выиграете процесса, вы погибли. Неужели вы думаете, что ваши немецкие друзья за ним не следят?… Или допускаете, что Германский папиросный концерн предоставит вам кредит на закупку десяти миллионов килограммов табака, если выяснится, что деньги, отпущенные банком вашего брата, вы употребили на постройку самого роскошного особняка в Софии и на приобретение квартиры для своей любовницы?
Барутчиев внезапно побледнел.
– Это подлость!.. – осипшим от гнева голосом выкрикнул он. – Ничего подобного не было.
– А такие разговоры идут среди судей и в обществе.
– Я подам в суд и на вас!
– Отлично. А я тогда скажу, от кого слышал обо всем этом.
– Говорите немедленно!
– Не сейчас. На суде.
– Вы нечестный… подлый человек!.. – Барутчиев брызгал слюной. – Вы интриган!.. Вы разрушитель… антиобщественный тип!..
– Тут уж вам никто не поверит.
– Я вас скомпрометирую… я скажу, что братья у вас коммунисты! Я разоблачу вас перед немцами… при дворе… Всюду!
– Но свое дело против банка вы проиграете. Будьте в этом уверены. Я знаю, какие факты мне в качестве эксперта нужно подчеркнуть на суде. И не забывайте, что министр юстиции – акционер «Никотианы» и что… Впрочем, вы знаете, что именно!.. Даже самые честные судьи развязывают глаза Фемиде, когда рассматривается дело о тридцати миллионах.
– Жалкое правосудие!.. Презренные судьи!..
– Они члены демократической партии, лидер которой – ваш брат.
Барутчиев стиснул голову руками и как безумный принялся шагать взад и вперед по комнате.
– Успокойтесь и сядьте, господин Барутчиев!.. – вежливо проговорил Борис – Давайте закончим разговор спокойно.
Барутчиев грузно опустился в кожаное кресло. Он тяжело дышал. Лицо его посинело, по щекам текли капли пота. Он вынул платок и отер лицо. Борис наблюдал за ним с холодностью существа, неспособного испытывать гнев, ненависть или сочувствие. Только по черному блеску его зрачков можно было угадать, как он торжествует, стоя над поверженным противником.
– Что вы предлагаете? – глухо спросил Барутчиев.
– Объяснимся до конца, и вы увидите, что и вам это будет на пользу. Я говорю не только об исходе дела… Ведь если вы даже займете место Коэна, вам не удастся справиться с огромными поставками Германскому папиросному концерну. Вам недостает хватки, организационных способностей, технического персонала… На будущий год немцы отдадут поставки другому. Да, так и будет!.. Вы сами это прекрасно чувствуете. Это лишь техническая сторона вопроса. Но немцы хотят оказывать и политическое давление, а вы не располагаете для этого никакими средствами, кроме ваших людей во дворце, однако эти люди еще не желают выступать открыто. «Никотиана», напротив, имеет связи с правительством, депутатами, оппозицией… с прессой и генералами запаса… везде!.. Глупо думать, что вы можете завоевать этих людей сами. Работа трудная и во многих отношениях опасная. Я имею дело с людьми, которых получил вместе с «Никотианой», так сказать, по наследству от папаши Пьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251