Проснувшись, она поняла, что это протяяшые гудки автомобиля – Костов сигналил Виктору Ефимовичу, чтобы тот открыл большие железные ворота и пропустил машину в гараж. Лежа на кушетке, Ирина старалась удержать грустное очарование своего сна, продолжавшегося всего несколько секунд. Но оно исчезло почти мгновенно, и, как всегда, остались только нудная, холодная тоска и раздражение па тот больной и пресыщенный мир, который ее окружал и теперь жил в предчувствии своей гибели. Она слышала, как Костов ввел машину в гараж. Потом – как он вместе с Борисом вошел в столовую и как наконец Виктор Ефимович подал им ужин.
Ирина встала, небрежно поправила волосы и спустилась к мужчинам. Теперь, когда волнующий сон отлетел, ее лицо приняло обычное любезное и равнодушное выражение.
– Закончили дела? – спросила она.
– Нет еще, – ответил Борис – Но все идет как нельзя лучше.
По его громкому и самоуверенному голосу она поняла, что к ночи он, как всегда, успел изрядно напиться, но против обыкновения был в хорошем расположении духа. Вместе с ним и Костовым ездил и Кондояпис, чтобы осмотреть табак, и сделка, вероятно, была уже заключена.
– Когда же ты покончишь со всеми делами? – раздраженно спросила Ирина.
– Терпение, милая, терпение! – Борис погладил ее по руке, пытаясь быть нежным, но движение получилось только слащавым. – Мне нужно еще несколько дней, чтобы проверить свои расчеты, а потом мы поедем в Салоники осмотреть фабрику и подписать договор.
– Да, но я не намерена жариться здесь. – Она повернулась к Костову: – В вашем доме, как в печке! Кажется, тут и клопы водятся.
– Да, здесь жарко, – равнодушно согласился эксперт, – Но клопы – плод вашего воображения! Налить вам вина?
– Нет, – ответила Ирина.
Костов налил себе стакан вина, проклиная угрожающий ему приступ грудной жабы – расплату за удовольствие.
– Надо будет развлечь вас чем-нибудь, – сказал он, нащупывая в кармане коробочку с нитроглицериновыми пилюлями.
– Я уже сама позаботилась об этом, – отозвалась Ирина. – Завтра еду на остров.
– С кем? – спросил эксперт.
– С фон Гайером.
Наступило молчание, предвещавшее бурю. Костов пожелал супругам спокойной ночи и поспешил уйти из столовой.
– А фон Гайер почему увязался за тобой? – хмуро спросил Борис.
– Ты опять за свое! Я не могу ехать на остров одна. Кто-то должен меня проводить.
И она рассмеялась. Теперь она всегда была с ним дерзкой и циничной и не хотела его обманывать, а только старалась избежать скандала.
– Не позволю! – грубо отрезал Борис.
– Но отказаться сейчас было бы глупо и невежливо. Я сама попросила фон Гайера взять у Фришмута катер.
– Не позволю! – дико завопил Борис, угрожающе вскакивая со стула. – Я не позволю делать из меня посмешище на глазах служащих… Вся София уже говорит о твоем поведении. Мало тебе того, что ты три года была его любовницей?
Но Ирина холодно осадила его словами:
– Кстати, по твоему поручению.
Болезненная судорога, как от удара кнутом, пробежала по обезображенному яростью лицу Бориса. Ирина, глядя на пего в упор, безжалостно рассмеялась, хотя и знала, что он до сих пор испытывает к ней чувство, приковавшее его к ней еще в тот далекий день, когда он впервые поцеловал ее у часовни. За все годы его могущества у него не было другой женщины. Но чувство это было искалечено его алчностью и дважды попрано им самим ради «Никотианы». И потому Ирина не испытывала к нему ни капли жалости и только холодно наблюдала, как он кривится от боли, как его измученный и жадный взгляд пытается найти в ней то, что навсегда ушло из их жизни. Вспышка гнева и душевная боль истощили его силы, он грохнулся на стул и хрипло прошептал, словно говоря самому себе:
– Не пущу… Будь что будет… Устрою скандал на улице… на самой пристани…
Взбешенная его угрозой, Ирина бросила злобно:
– Попробуй! Только тогда тебе не придется больше бегать за Кондоянисом.
– Что? – взревел Борис, теряя самообладание. – Значит, запугивать меня думаешь?
– Я только предупреждаю тебя.
– О чем? Что меня арестует гестапо?
– Не тебя, а Кондояниса.
Бориса это немного удивило – спьяну он не сразу сообразил.
– Ты хочешь сорвать нашу сделку, – отупело пробормотал он.
– Это ты ее сорвешь, если учинишь скандал, понятно? Именно сейчас надо отвлечь внимание фон Гайера от Кондояниса.
В мутных глазах Бориса мелькнул проблеск понимания.
– А-а! – протянул он. – Ты хочешь сказать, что будешь действовать, как и раньше?
– Нет, не так, как раньше! – гневно воскликнула Ирина. – Теперь фон Гайер мне правится. Я только хочу сказать, что твои интересы совпадают с моим желанием.
– Вот как? – прохрипел Борис.
В глазах его блуждала тупая беспомощная растерянность. Затуманенный алкоголем рассудок работал медленно и неуверенно. Ирина подумала, что даже сейчас, когда Борис походит на одинокою обессилевшего хищника, алчность его снова восторжествует над чувством к единственной женщине, которую он любил. Даже в этот миг. когда его терзали страхи и он топил в алкоголе страшные воспоминания о своих преступлениях, когда предчувствовал свою гибель и нуждался в помощи близкого человека. – даже теперь перед ним неотступно стоял золотой призрак «Никотианы», искалечившей ему жизнь. По так только казалось – замедленная восприимчивость пьяиипы была обманчива. На самом деле Борис понял, что «Никотиана» увлекла его на дно пропасти, спохватился, осознал свое страшное одиночество в мире, где правит только один закон – закон прибыли. У него не было ни семьи, ни близких. В ею опустошенной, отравленной табаком душе не было места для человеческих чувств, свойственных простым людям. Он отринул больную жену, почти забыл родителей, свел в могилу брата, продал любовницу, притеснял, запугивал, унижал сотни людей, обрекал на хронический голод тысячи рабочих. Он был одним из тех подлинных властителей, которые вот уже много лет управляли страной. Все ему подчинялись, но никто его не побил. И вот теперь основы мира, который вознес его на вершину. могущества, пошатнулись. Угнетенные готовились к решительному удару, и надвигался всеобщий крах, который грозил смести и «Никотиану». Будущее рисовалось Борису в смутном и неясном свете, оно сулило только страхи, бездействие, неврастению, против которых оставалось единственное средство – алкоголь, а он неминуемо должен был привести к безумию и гибели. Никогда, никогда в жизни Борис так не тосковал по близкой живой душе, которая любила бы его и спасала от невыносимого одиночества! Близкой душой для пего могла быть только Ирина. Вся «Никотиана» и все его успехи ничего не стоили по сравнению с этой женщиной. Впервые в жизни он понял, в чем его ошибка. Но жизнь его была разбита, искалечена, и признание своих ошибок уже потеряло всякий смысл. Даже запоздалый, мрачный порыв его внезапно пробудившейся. любви был осквернен эгоизмом – чувством, которое всегда руководило Борисом. Секундой позже он уже не кричал, а ревел в исступлении:
– Вот как?… Вот что ты задумала, гадина? Собралась, значит, прогуляться с любовником па остров. Но я не позволю, слышишь?… Не позволю тебе и шагу ступить отсюда!.. К чертям Кондояниса… и сделку… и Германский папиросный концерн… и гестапо!.. Ничего я не боюсь.
И он несколько раз прокричал во весь голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
Ирина встала, небрежно поправила волосы и спустилась к мужчинам. Теперь, когда волнующий сон отлетел, ее лицо приняло обычное любезное и равнодушное выражение.
– Закончили дела? – спросила она.
– Нет еще, – ответил Борис – Но все идет как нельзя лучше.
По его громкому и самоуверенному голосу она поняла, что к ночи он, как всегда, успел изрядно напиться, но против обыкновения был в хорошем расположении духа. Вместе с ним и Костовым ездил и Кондояпис, чтобы осмотреть табак, и сделка, вероятно, была уже заключена.
– Когда же ты покончишь со всеми делами? – раздраженно спросила Ирина.
– Терпение, милая, терпение! – Борис погладил ее по руке, пытаясь быть нежным, но движение получилось только слащавым. – Мне нужно еще несколько дней, чтобы проверить свои расчеты, а потом мы поедем в Салоники осмотреть фабрику и подписать договор.
– Да, но я не намерена жариться здесь. – Она повернулась к Костову: – В вашем доме, как в печке! Кажется, тут и клопы водятся.
– Да, здесь жарко, – равнодушно согласился эксперт, – Но клопы – плод вашего воображения! Налить вам вина?
– Нет, – ответила Ирина.
Костов налил себе стакан вина, проклиная угрожающий ему приступ грудной жабы – расплату за удовольствие.
– Надо будет развлечь вас чем-нибудь, – сказал он, нащупывая в кармане коробочку с нитроглицериновыми пилюлями.
– Я уже сама позаботилась об этом, – отозвалась Ирина. – Завтра еду на остров.
– С кем? – спросил эксперт.
– С фон Гайером.
Наступило молчание, предвещавшее бурю. Костов пожелал супругам спокойной ночи и поспешил уйти из столовой.
– А фон Гайер почему увязался за тобой? – хмуро спросил Борис.
– Ты опять за свое! Я не могу ехать на остров одна. Кто-то должен меня проводить.
И она рассмеялась. Теперь она всегда была с ним дерзкой и циничной и не хотела его обманывать, а только старалась избежать скандала.
– Не позволю! – грубо отрезал Борис.
– Но отказаться сейчас было бы глупо и невежливо. Я сама попросила фон Гайера взять у Фришмута катер.
– Не позволю! – дико завопил Борис, угрожающе вскакивая со стула. – Я не позволю делать из меня посмешище на глазах служащих… Вся София уже говорит о твоем поведении. Мало тебе того, что ты три года была его любовницей?
Но Ирина холодно осадила его словами:
– Кстати, по твоему поручению.
Болезненная судорога, как от удара кнутом, пробежала по обезображенному яростью лицу Бориса. Ирина, глядя на пего в упор, безжалостно рассмеялась, хотя и знала, что он до сих пор испытывает к ней чувство, приковавшее его к ней еще в тот далекий день, когда он впервые поцеловал ее у часовни. За все годы его могущества у него не было другой женщины. Но чувство это было искалечено его алчностью и дважды попрано им самим ради «Никотианы». И потому Ирина не испытывала к нему ни капли жалости и только холодно наблюдала, как он кривится от боли, как его измученный и жадный взгляд пытается найти в ней то, что навсегда ушло из их жизни. Вспышка гнева и душевная боль истощили его силы, он грохнулся на стул и хрипло прошептал, словно говоря самому себе:
– Не пущу… Будь что будет… Устрою скандал на улице… на самой пристани…
Взбешенная его угрозой, Ирина бросила злобно:
– Попробуй! Только тогда тебе не придется больше бегать за Кондоянисом.
– Что? – взревел Борис, теряя самообладание. – Значит, запугивать меня думаешь?
– Я только предупреждаю тебя.
– О чем? Что меня арестует гестапо?
– Не тебя, а Кондояниса.
Бориса это немного удивило – спьяну он не сразу сообразил.
– Ты хочешь сорвать нашу сделку, – отупело пробормотал он.
– Это ты ее сорвешь, если учинишь скандал, понятно? Именно сейчас надо отвлечь внимание фон Гайера от Кондояниса.
В мутных глазах Бориса мелькнул проблеск понимания.
– А-а! – протянул он. – Ты хочешь сказать, что будешь действовать, как и раньше?
– Нет, не так, как раньше! – гневно воскликнула Ирина. – Теперь фон Гайер мне правится. Я только хочу сказать, что твои интересы совпадают с моим желанием.
– Вот как? – прохрипел Борис.
В глазах его блуждала тупая беспомощная растерянность. Затуманенный алкоголем рассудок работал медленно и неуверенно. Ирина подумала, что даже сейчас, когда Борис походит на одинокою обессилевшего хищника, алчность его снова восторжествует над чувством к единственной женщине, которую он любил. Даже в этот миг. когда его терзали страхи и он топил в алкоголе страшные воспоминания о своих преступлениях, когда предчувствовал свою гибель и нуждался в помощи близкого человека. – даже теперь перед ним неотступно стоял золотой призрак «Никотианы», искалечившей ему жизнь. По так только казалось – замедленная восприимчивость пьяиипы была обманчива. На самом деле Борис понял, что «Никотиана» увлекла его на дно пропасти, спохватился, осознал свое страшное одиночество в мире, где правит только один закон – закон прибыли. У него не было ни семьи, ни близких. В ею опустошенной, отравленной табаком душе не было места для человеческих чувств, свойственных простым людям. Он отринул больную жену, почти забыл родителей, свел в могилу брата, продал любовницу, притеснял, запугивал, унижал сотни людей, обрекал на хронический голод тысячи рабочих. Он был одним из тех подлинных властителей, которые вот уже много лет управляли страной. Все ему подчинялись, но никто его не побил. И вот теперь основы мира, который вознес его на вершину. могущества, пошатнулись. Угнетенные готовились к решительному удару, и надвигался всеобщий крах, который грозил смести и «Никотиану». Будущее рисовалось Борису в смутном и неясном свете, оно сулило только страхи, бездействие, неврастению, против которых оставалось единственное средство – алкоголь, а он неминуемо должен был привести к безумию и гибели. Никогда, никогда в жизни Борис так не тосковал по близкой живой душе, которая любила бы его и спасала от невыносимого одиночества! Близкой душой для пего могла быть только Ирина. Вся «Никотиана» и все его успехи ничего не стоили по сравнению с этой женщиной. Впервые в жизни он понял, в чем его ошибка. Но жизнь его была разбита, искалечена, и признание своих ошибок уже потеряло всякий смысл. Даже запоздалый, мрачный порыв его внезапно пробудившейся. любви был осквернен эгоизмом – чувством, которое всегда руководило Борисом. Секундой позже он уже не кричал, а ревел в исступлении:
– Вот как?… Вот что ты задумала, гадина? Собралась, значит, прогуляться с любовником па остров. Но я не позволю, слышишь?… Не позволю тебе и шагу ступить отсюда!.. К чертям Кондояниса… и сделку… и Германский папиросный концерн… и гестапо!.. Ничего я не боюсь.
И он несколько раз прокричал во весь голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251