У него на зависть нежная кожа, большая, внушительная голова и высокий, выпуклый лоб. Однако, если учесть неправильные черты лица – слишком пухлые щеки и чуть искривленный нос, – его трудно назвать красивым. Впрочем оживляясь, он становился вполне привлекательным. Вот как сейчас, подумала Констанца: стоило экипажу тронуться – и Вольфганг сразу сделался веселым и безмятежным.
– До чего я люблю путешествовать! – воскликнул он. – Люблю стук колес, их ритм. Вам, Констанца, первой я в этом признаюсь.
– Вам это помогает писать музыку?
– Не совсем. Но езда вдохновляет меня, рождает желание сочинять. Вероятно, потому, что мне пришлось много поездить в детстве.
– А тогда вы тоже любили путешествовать?
– Очень, когда задумывался над этим. Чаще всего мне казалось, иначе и жить нельзя, да и слишком я бывал всегда занят.
Они въехали в Пратер, и Вольфганг показывал Констанце великолепную аллею, обрамленную по обеим сторонам огромными каштанами.
– Ну разве можно не любить Вену?
– Я почти не знаю город. Мне редко приходится бывать дальше Петерплац.
– Мы это наверстаем. Я покажу вам Дунай и Гринцинг.
– Люди осадят.
– Они и так осудят, видя нас вместе. Чего вы боитесь? Ей не понравился оттенок пренебрежения в его голосе, и она промолчала. А потом, приятнее было смотреть по сторонам, а не разговаривать – экипажи знатных господ вызывали у Констанцы восторг и изумление. Говорят, иногда сам император выезжает кататься по Пратеру, желая показать свою демократичность и готовность разделить с подданными их радости. Когда Вольфганг приветливо улыбнулся красивой женщине средних лет, проехавшей мимо в просторном голубом экипаже, в Констанце заговорила ревность.
– Кто это? – отрывисто спросила она.
– Графиня Тун. Мой близкий друг.
– Какая старая!
– В тридцать семь лет? Многим мужчинам нравятся женщины в этом возрасте.
Она вдруг спросила:
– Вам непременно надо ехать завтра к князю Кобенцлу?
– Я думал, вы не против моей поездки. По крайней мepе, какое-то время отдохнете от меня, разве вы так не говорили?
– То было ни прошлой неделе.
– Но я еду туда отдохнуть и писать музыку.
– Почему мы не пишите музыку дома? Ведь мама взяла напрокат фортепьяно.
– Очень мило с ее стороны, но как откажешь Кобенцлу? – Ему важно поскорее закончить шесть сонат для скрипки фортепьяно; Артариа, музыкальный издатель, кажется, всерьез заинтересован, а деньги сейчас очень нужны. Он не сомневался: и загородном имении Кобенцла работа пойдет на лад.
Мне будет скучно без вас, – призналась Констанца.
– Я вернусь и конце июля.
– Вы думаете, Артариа понравятся сонаты? – В голосе девушки слышалась искренняя озабоченность.
– А вам они нравятся? Вольфганг, вы еще спрашиваете! – Я привезу вам оттуда подарок.
– Браслет? Кружева? Ленты?
Oн уклонился от ответа.
– Известно ли вам, что Пратер был королевским охотничьим заповедником, пока Иосиф не открыл его для широкой публики? Когда я ребенком играл с Марией Антуанеттой, принцесса думала, что у меня, как и у нее, есть свой собственный охотничий парк.
– Вы были с ней так хорошо знакомы? – с благоговейным трепетом спросила Констанца.
– Она смотрела на меня как на игрушку.
– Но вы и вправду играли для королей Франции и Англии? Он замялся:
– Да. Не такой уж великий подвиг, как представляется некоторым. Ни настоящей музыкальностью, ни вкусом они не отличались.
Вольфганг почувствовал, как рука девушки сильнее сжалась в его руке, и в той части Пратера, где никого вокруг не было, Констанца дала себя поцеловать. А потом, высвободившись, сказала:
– Не надо. О нас могут плохо подумать.
Уже смеркалось, когда они вернулись на Петерплац. Вольфганг пытался объяснить причину опоздания – на Пратере не протолкнешься, но госпожа Вебер смерила его скептическим взглядом и сказала:
– Я знаю, господин Моцарт, вы не обманете честную девушку, но ваша неосторожность может вызвать ненужные толки.
Он залился краской и с жаром ответил:
– Честью Констанцы я дорожу больше, чем кто бы то ни было, и первый готов оберегать ее.
– Надеюсь. В противном случае мне самой придется сопровождать вас повсюду.
Констанца скорчила гримасу и тайком от матери сунула Вольфгангу под дверь записку. В записке говорилось:
«Запомните, Вольфганг, я жду от Вас по возвращении подарок. Хороший подарок».
В Рейзенберге, летней резиденции князя Кобенцла, Вольфганг чувствовал себя как дома. Расположено поместье было прекрасно, и из окон открывался чудесный вид на горную гряду Каленберг, подступавшую к Вене с востока и; почти граничившую с Леопольдсбергом, где около ста лет назад была прорвана турецкая осада. Поместье находилось в часе езды от Вены, и в ясный день вдалеке различались очертания города.
Кобенцл обеспечил Вольфгангу все удобства. Князь сам отвозил его письма в город на почту, предоставил в распоряжение композитора музыкальную комнату и штейновское фортепьяно, купил нотную бумагу, перья, чернила и утверждал, что почитает за честь служить его таланту. Кроме того, князя очень интересовало, как пройдет встреча Вольфганга со Стефани, намеченная на август. Как-то раз, сидя после обеда за чашкой кофе с пирожными, Кобенцл сказал:
– Конечно, Стефани может добиться постановки оперы по своему либретто, и все же не разумнее ли поискать либреттиста получше?
– Кого бы вы предложили? – спросил Вольфганг. Князь отличался хорошим вкусом и имел большие связи.
– Самых лучших. Шекспира или Мольера. Мольер идеально подошел бы для оперы-буффа, и представляете, как подошел бы «Гамлет» или «Отелло» для оперы-сериа.
– Их стихи затмят любую музыку.
– Только но вашу.
– Спасибо, князь Кобенцл, надо писать либретто для музыки, а не приспосабливать музыку к стихам. Были бы Шекспир или Мольер сейчас живы, мы бы работали вместе. Но где я найду человека, который сможет подогнать их стихи под мою музыку?
– А вам нигогда не приходило и голову попробовать это самому, Вольфганг?
– Случалось. Но и не либреттист, хотя некоторые находят у меня литературный дар. Я композитор и должен сочиним, музыку на готовый текст.
– Чтобы выразить определенную идею.
– И чтобы подчеркнуть драматизм действия. В этом суть. В опере поэзия должна всегда быть послушной слугой музыки. Иначе нельзя.
– Глюк с вами не согласился бы.
– Уходя с его оперы, что вы помните – сюжет или музыку?
– Разумеется, музыку. И все-таки мне кажется, у вас могло бы получиться интереснейшее соединение.
– А я боюсь, скорее недоразумение.
– Моцарт и Мольер. Или Моцарт и Шекспир. Нет, я не согласен с вами.
– Ваше сиятельство, суждение ваше весьма для меня лестно. Я высоко ценю обоих поэтов, в особенности Мольера. Но Мольера сейчас нет с нами, а живого либреттиста, по крайней мере, всегда можно заставить переделать либретто так, чтобы оно соответствовало музыке.
– И вы действительно рассчитываете добиться этого от Стефани или от кого-либо другого?
– Я всегда надеюсь на лучшее и готов к худшему.
Вольфганг снова решительно взялся за работу. Нужно было написать еще две сонаты, но он так скучал без Констанцы! Ее не назовешь красавицей, как Алоизию, и не так она остроумна, как графиня Тун, и не так изысканна, как Кобенцл, но все-таки воскресенье, проведенное с ней в Пратере, было одним из счастливейших дней в его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
– До чего я люблю путешествовать! – воскликнул он. – Люблю стук колес, их ритм. Вам, Констанца, первой я в этом признаюсь.
– Вам это помогает писать музыку?
– Не совсем. Но езда вдохновляет меня, рождает желание сочинять. Вероятно, потому, что мне пришлось много поездить в детстве.
– А тогда вы тоже любили путешествовать?
– Очень, когда задумывался над этим. Чаще всего мне казалось, иначе и жить нельзя, да и слишком я бывал всегда занят.
Они въехали в Пратер, и Вольфганг показывал Констанце великолепную аллею, обрамленную по обеим сторонам огромными каштанами.
– Ну разве можно не любить Вену?
– Я почти не знаю город. Мне редко приходится бывать дальше Петерплац.
– Мы это наверстаем. Я покажу вам Дунай и Гринцинг.
– Люди осадят.
– Они и так осудят, видя нас вместе. Чего вы боитесь? Ей не понравился оттенок пренебрежения в его голосе, и она промолчала. А потом, приятнее было смотреть по сторонам, а не разговаривать – экипажи знатных господ вызывали у Констанцы восторг и изумление. Говорят, иногда сам император выезжает кататься по Пратеру, желая показать свою демократичность и готовность разделить с подданными их радости. Когда Вольфганг приветливо улыбнулся красивой женщине средних лет, проехавшей мимо в просторном голубом экипаже, в Констанце заговорила ревность.
– Кто это? – отрывисто спросила она.
– Графиня Тун. Мой близкий друг.
– Какая старая!
– В тридцать семь лет? Многим мужчинам нравятся женщины в этом возрасте.
Она вдруг спросила:
– Вам непременно надо ехать завтра к князю Кобенцлу?
– Я думал, вы не против моей поездки. По крайней мepе, какое-то время отдохнете от меня, разве вы так не говорили?
– То было ни прошлой неделе.
– Но я еду туда отдохнуть и писать музыку.
– Почему мы не пишите музыку дома? Ведь мама взяла напрокат фортепьяно.
– Очень мило с ее стороны, но как откажешь Кобенцлу? – Ему важно поскорее закончить шесть сонат для скрипки фортепьяно; Артариа, музыкальный издатель, кажется, всерьез заинтересован, а деньги сейчас очень нужны. Он не сомневался: и загородном имении Кобенцла работа пойдет на лад.
Мне будет скучно без вас, – призналась Констанца.
– Я вернусь и конце июля.
– Вы думаете, Артариа понравятся сонаты? – В голосе девушки слышалась искренняя озабоченность.
– А вам они нравятся? Вольфганг, вы еще спрашиваете! – Я привезу вам оттуда подарок.
– Браслет? Кружева? Ленты?
Oн уклонился от ответа.
– Известно ли вам, что Пратер был королевским охотничьим заповедником, пока Иосиф не открыл его для широкой публики? Когда я ребенком играл с Марией Антуанеттой, принцесса думала, что у меня, как и у нее, есть свой собственный охотничий парк.
– Вы были с ней так хорошо знакомы? – с благоговейным трепетом спросила Констанца.
– Она смотрела на меня как на игрушку.
– Но вы и вправду играли для королей Франции и Англии? Он замялся:
– Да. Не такой уж великий подвиг, как представляется некоторым. Ни настоящей музыкальностью, ни вкусом они не отличались.
Вольфганг почувствовал, как рука девушки сильнее сжалась в его руке, и в той части Пратера, где никого вокруг не было, Констанца дала себя поцеловать. А потом, высвободившись, сказала:
– Не надо. О нас могут плохо подумать.
Уже смеркалось, когда они вернулись на Петерплац. Вольфганг пытался объяснить причину опоздания – на Пратере не протолкнешься, но госпожа Вебер смерила его скептическим взглядом и сказала:
– Я знаю, господин Моцарт, вы не обманете честную девушку, но ваша неосторожность может вызвать ненужные толки.
Он залился краской и с жаром ответил:
– Честью Констанцы я дорожу больше, чем кто бы то ни было, и первый готов оберегать ее.
– Надеюсь. В противном случае мне самой придется сопровождать вас повсюду.
Констанца скорчила гримасу и тайком от матери сунула Вольфгангу под дверь записку. В записке говорилось:
«Запомните, Вольфганг, я жду от Вас по возвращении подарок. Хороший подарок».
В Рейзенберге, летней резиденции князя Кобенцла, Вольфганг чувствовал себя как дома. Расположено поместье было прекрасно, и из окон открывался чудесный вид на горную гряду Каленберг, подступавшую к Вене с востока и; почти граничившую с Леопольдсбергом, где около ста лет назад была прорвана турецкая осада. Поместье находилось в часе езды от Вены, и в ясный день вдалеке различались очертания города.
Кобенцл обеспечил Вольфгангу все удобства. Князь сам отвозил его письма в город на почту, предоставил в распоряжение композитора музыкальную комнату и штейновское фортепьяно, купил нотную бумагу, перья, чернила и утверждал, что почитает за честь служить его таланту. Кроме того, князя очень интересовало, как пройдет встреча Вольфганга со Стефани, намеченная на август. Как-то раз, сидя после обеда за чашкой кофе с пирожными, Кобенцл сказал:
– Конечно, Стефани может добиться постановки оперы по своему либретто, и все же не разумнее ли поискать либреттиста получше?
– Кого бы вы предложили? – спросил Вольфганг. Князь отличался хорошим вкусом и имел большие связи.
– Самых лучших. Шекспира или Мольера. Мольер идеально подошел бы для оперы-буффа, и представляете, как подошел бы «Гамлет» или «Отелло» для оперы-сериа.
– Их стихи затмят любую музыку.
– Только но вашу.
– Спасибо, князь Кобенцл, надо писать либретто для музыки, а не приспосабливать музыку к стихам. Были бы Шекспир или Мольер сейчас живы, мы бы работали вместе. Но где я найду человека, который сможет подогнать их стихи под мою музыку?
– А вам нигогда не приходило и голову попробовать это самому, Вольфганг?
– Случалось. Но и не либреттист, хотя некоторые находят у меня литературный дар. Я композитор и должен сочиним, музыку на готовый текст.
– Чтобы выразить определенную идею.
– И чтобы подчеркнуть драматизм действия. В этом суть. В опере поэзия должна всегда быть послушной слугой музыки. Иначе нельзя.
– Глюк с вами не согласился бы.
– Уходя с его оперы, что вы помните – сюжет или музыку?
– Разумеется, музыку. И все-таки мне кажется, у вас могло бы получиться интереснейшее соединение.
– А я боюсь, скорее недоразумение.
– Моцарт и Мольер. Или Моцарт и Шекспир. Нет, я не согласен с вами.
– Ваше сиятельство, суждение ваше весьма для меня лестно. Я высоко ценю обоих поэтов, в особенности Мольера. Но Мольера сейчас нет с нами, а живого либреттиста, по крайней мере, всегда можно заставить переделать либретто так, чтобы оно соответствовало музыке.
– И вы действительно рассчитываете добиться этого от Стефани или от кого-либо другого?
– Я всегда надеюсь на лучшее и готов к худшему.
Вольфганг снова решительно взялся за работу. Нужно было написать еще две сонаты, но он так скучал без Констанцы! Ее не назовешь красавицей, как Алоизию, и не так она остроумна, как графиня Тун, и не так изысканна, как Кобенцл, но все-таки воскресенье, проведенное с ней в Пратере, было одним из счастливейших дней в его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205