В тот вечер серые каменные стены дворца, припорошенные только что выпавшим снегом, величественно серебрились и поблескивали. У парадного подъезда стояло много закрытых карет; здесь был вход в личные покои императора, и над массивными, окованными железом дверьми красовались королевские эмблемы Габсбургов – крест, корона и императорский орел.
Фон Штрак, встретивший Вольфганга, поздоровался и проводил его в музыкальный салон, что Вольфганг воспринял как знак особого расположения со стороны его величества.
Как хорошо, что он уделил столько внимания своему внешнему виду – на камергере был точно такой же жилет и тоже белые шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками. Ничего, что могло бы затмить особу императора или оскорбить его взор. И поскольку костюм фон Штрака не мог не соответствовать вкусу Иосифа II, Вольфганг удовлетворенно отметил, что и сам он одет прилично случаю.
Фон Штрак – худощавый, подтянутый человек с резкими чертами лица, обычно веселый и общительный, был сегодня на редкость молчалив.
Почти все комнаты, через которые его вел камергер в музыкальный салон, были отделаны в одном стиле: белые стены с панелями, обтянутыми темно-красной парчой с позолотой. Вольфгангу нравилось пышное великолепие дворцовых комнат, высокие потолки и окна, паркетные полы, массивные канделябры и облицованные белым кафелем печи – причудливо-красивые, как скульптура барокко. Однако при всем великолепии убранство дворца отличалось суровой простотой. Шёнбрунн гораздо роскошнее и оригинальнее Гофбурга, подумал Вольфганг. Но Иосиф II предпочитал Гофбург, будто из желания подчеркнуть, что вкус матери, так любившей свой загородный дворец, для него не закон.
У входа в музыкальный салон фон Штрак вдруг остановился.
– Господин Моцарт, я полагаю, вы хорошо подготовились и сумеете показать себя с лучшей стороны?
– Как всегда.
– Это событие особое. Император заключил лари с нашими русскими гостями, что ни один итальянец не способен превзойти немца в игре на фортепьяно. Он будет недоволен, если проиграет пари.
– Вы же знаете, на что я способен, господин фон Штрак.
– Потому-то мы вас и пригласили. И все же Клементи – подлинный виртуоз. А гости из России весьма обрадуются, если мы окажемся в неловком положении.
– Господин фон Штрак, я буду счастлив служить своим талантом императору.
Но камергер не клюнул на приманку и ни словом не обмолвился, собирается ли Иосиф II взять Моцарта к себе на службу.
Вольфганг вошел в музыкальный салон и сразу почувствовал, что перед ним не публика, готовая его слушать, а сборище судей. Он-то будет играть так же легко и естественно, как дышит, но вот оценка этих людей будет зависеть от их настроения.
Ему стало легче, когда он увидел князя Кобенцла, графа Пальфи, барона ван Свитена и барона Ветцлара. Да и музыкальный салон ему понравился. Комната достаточно просторная, и акустика здесь, должно быть, неплохая. Мягкие кресла казались удобными – значит, слушатели не устанут слишком быстро. А огромная кафельная печь будет поддерживать тепло в комнате и не даст озябнуть ни публике, ни пианистам.
Император появился в салоне неожиданно, в сопровождении великого князя и великой княгини. Они вошли через высокую белую дверь, хитроумно скрытую в деревянной панели.
Насупленный и мрачный, великий князь Павел, казалось, был чем-то недоволен, словно находился здесь против собственного желания, и Вольфганг припомнил слухи, ходившие о нем: великий князь, совсем как Гамлет, ушел в себя после кончины отца – Петра III, когда Екатерина, его мать не последовала примеру Марии Терезии, отказалась разделить с сыном престол и стала единовластной правительницей России.
Великая княгиня, женщина необычайно красивая, напротив была очень оживлена.Она стояла рядом с Иосифом II, император был с ней чрезвычайно любезен. Вольфганга представили, и Иосиф сказал, обращаясь к своим русским гостям:
– Моцарт – большой талант, настоящий гений.
– А я слышала, Клементи лучше! – воскликнула великая княгиня.
– Давайте прежде послушаем, – весело отозвался император, – а тогда уж решим.
Муцио Клементи, стоявший сзади в ожидании, чтоб его представили, увидел маленького, элегантно одетого человека, с изяществом отвешивающего поклоны императору, и принял его за камергера. Узнав, что это и есть Моцарт, Клементи поразился.
Клементи оказался удивительно хорош собой, и Вольфганг подумал: это даст его сопернику мгновенное, преимущество. Кроме того, итальянец был всего несколькими годами старше, и Вольфганг рядом с ним уже не казался юным дарованием.
Музыканты, представленные друг другу, стали обмениваться любезностями и комплиментами, пока император, которого, казалось, утомила их светская вежливость, не объявил:
– Пора начинать. Ее высочество великая княгиня ставит пари на Клементи, а я – на Моцарта.
Великая княгиня сказала:
– Вы не хотели бы повысить ставку, Иосиф?
– С величайшим удовольствием.
Они удвоили, а затем утроили ставку, хотя условия и сумма пари держались в тайне, и Вольфганг заметил, что император волнуется, словно победа Моцарта в этом состязании была для него делом чести.
В мире не найти равного ему пианиста, но почему, собственно, их состязанию придают такое значение, с неприязнью подумал Вольфганг и облегченно вздохнул, увидев, что «штейн» графини Тун благополучно доставили во дворец. Клементи предстояло играть на императорском фортепьяно.
Знак начинать император дал Клементи, поскольку тот считался гостем. Три клавиши заедало, но итальянец любезно заметил:
– Это сущий пустяк! – и продолжал играть с большим техническим совершенством и уверенностью. Чтобы скрыть недостатки инструмента, Клементи играл свою сонату presto и prestissimo, в темпе, гораздо более быстром, чем она была написана, неодобрительно отметил про себя Вольфганг.
Не успели смолкнуть аплодисменты, как император повелительно крикнул Моцарту:
– Начинайте!
Стоило Вольфгангу коснуться клавиш «штейна», как для него перестало существовать все на свете, кроме музыки и инструмента.
Он играл одну из своих сонат, и Клементи думал, что ему еще не приходилось слышать подобного исполнения. Хотя он знал о похвалах, расточаемых Моцарту и как композитору, и как исполнителю, игра его оказалась для Клементи неожиданной. Моцарт играл без всякой манерности, без эффектных жестов и излишней нервозности; свобода и изящество, с какими пальцы его бегали по клавишам, поражали и совершенно завораживали. И в то же время игра его отличалась удивительной четкостью и чистотой, благодаря чему музыка обретала волшебную, целомудренную ясность. Исполнение было предельно точным и естественным.
Моцарт – замечательный музыкант, думал Клементи, в равной степени владеющий музыкой, инструментом и самим собой. Подобную игру не забудешь до конца своих дней.
Тем не менее, когда они приступили к последнему номеру программы, Клементи – при всем своем восхищении Моцартом – изо всех сил стремился превзойти соперника. В импровизации Клементи показал себя настоящим виртуозом. И если Моцарт играл грациозно, с вдохновением, легкостью, простотой и чрезвычайным самообладанием, то Клементи делал упор на технику, демонстрируя великолепный удар. Он играл в невероятно быстром темпе, труднейшие замысловатые пассажи были рассчитаны на внешний эффект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Фон Штрак, встретивший Вольфганга, поздоровался и проводил его в музыкальный салон, что Вольфганг воспринял как знак особого расположения со стороны его величества.
Как хорошо, что он уделил столько внимания своему внешнему виду – на камергере был точно такой же жилет и тоже белые шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками. Ничего, что могло бы затмить особу императора или оскорбить его взор. И поскольку костюм фон Штрака не мог не соответствовать вкусу Иосифа II, Вольфганг удовлетворенно отметил, что и сам он одет прилично случаю.
Фон Штрак – худощавый, подтянутый человек с резкими чертами лица, обычно веселый и общительный, был сегодня на редкость молчалив.
Почти все комнаты, через которые его вел камергер в музыкальный салон, были отделаны в одном стиле: белые стены с панелями, обтянутыми темно-красной парчой с позолотой. Вольфгангу нравилось пышное великолепие дворцовых комнат, высокие потолки и окна, паркетные полы, массивные канделябры и облицованные белым кафелем печи – причудливо-красивые, как скульптура барокко. Однако при всем великолепии убранство дворца отличалось суровой простотой. Шёнбрунн гораздо роскошнее и оригинальнее Гофбурга, подумал Вольфганг. Но Иосиф II предпочитал Гофбург, будто из желания подчеркнуть, что вкус матери, так любившей свой загородный дворец, для него не закон.
У входа в музыкальный салон фон Штрак вдруг остановился.
– Господин Моцарт, я полагаю, вы хорошо подготовились и сумеете показать себя с лучшей стороны?
– Как всегда.
– Это событие особое. Император заключил лари с нашими русскими гостями, что ни один итальянец не способен превзойти немца в игре на фортепьяно. Он будет недоволен, если проиграет пари.
– Вы же знаете, на что я способен, господин фон Штрак.
– Потому-то мы вас и пригласили. И все же Клементи – подлинный виртуоз. А гости из России весьма обрадуются, если мы окажемся в неловком положении.
– Господин фон Штрак, я буду счастлив служить своим талантом императору.
Но камергер не клюнул на приманку и ни словом не обмолвился, собирается ли Иосиф II взять Моцарта к себе на службу.
Вольфганг вошел в музыкальный салон и сразу почувствовал, что перед ним не публика, готовая его слушать, а сборище судей. Он-то будет играть так же легко и естественно, как дышит, но вот оценка этих людей будет зависеть от их настроения.
Ему стало легче, когда он увидел князя Кобенцла, графа Пальфи, барона ван Свитена и барона Ветцлара. Да и музыкальный салон ему понравился. Комната достаточно просторная, и акустика здесь, должно быть, неплохая. Мягкие кресла казались удобными – значит, слушатели не устанут слишком быстро. А огромная кафельная печь будет поддерживать тепло в комнате и не даст озябнуть ни публике, ни пианистам.
Император появился в салоне неожиданно, в сопровождении великого князя и великой княгини. Они вошли через высокую белую дверь, хитроумно скрытую в деревянной панели.
Насупленный и мрачный, великий князь Павел, казалось, был чем-то недоволен, словно находился здесь против собственного желания, и Вольфганг припомнил слухи, ходившие о нем: великий князь, совсем как Гамлет, ушел в себя после кончины отца – Петра III, когда Екатерина, его мать не последовала примеру Марии Терезии, отказалась разделить с сыном престол и стала единовластной правительницей России.
Великая княгиня, женщина необычайно красивая, напротив была очень оживлена.Она стояла рядом с Иосифом II, император был с ней чрезвычайно любезен. Вольфганга представили, и Иосиф сказал, обращаясь к своим русским гостям:
– Моцарт – большой талант, настоящий гений.
– А я слышала, Клементи лучше! – воскликнула великая княгиня.
– Давайте прежде послушаем, – весело отозвался император, – а тогда уж решим.
Муцио Клементи, стоявший сзади в ожидании, чтоб его представили, увидел маленького, элегантно одетого человека, с изяществом отвешивающего поклоны императору, и принял его за камергера. Узнав, что это и есть Моцарт, Клементи поразился.
Клементи оказался удивительно хорош собой, и Вольфганг подумал: это даст его сопернику мгновенное, преимущество. Кроме того, итальянец был всего несколькими годами старше, и Вольфганг рядом с ним уже не казался юным дарованием.
Музыканты, представленные друг другу, стали обмениваться любезностями и комплиментами, пока император, которого, казалось, утомила их светская вежливость, не объявил:
– Пора начинать. Ее высочество великая княгиня ставит пари на Клементи, а я – на Моцарта.
Великая княгиня сказала:
– Вы не хотели бы повысить ставку, Иосиф?
– С величайшим удовольствием.
Они удвоили, а затем утроили ставку, хотя условия и сумма пари держались в тайне, и Вольфганг заметил, что император волнуется, словно победа Моцарта в этом состязании была для него делом чести.
В мире не найти равного ему пианиста, но почему, собственно, их состязанию придают такое значение, с неприязнью подумал Вольфганг и облегченно вздохнул, увидев, что «штейн» графини Тун благополучно доставили во дворец. Клементи предстояло играть на императорском фортепьяно.
Знак начинать император дал Клементи, поскольку тот считался гостем. Три клавиши заедало, но итальянец любезно заметил:
– Это сущий пустяк! – и продолжал играть с большим техническим совершенством и уверенностью. Чтобы скрыть недостатки инструмента, Клементи играл свою сонату presto и prestissimo, в темпе, гораздо более быстром, чем она была написана, неодобрительно отметил про себя Вольфганг.
Не успели смолкнуть аплодисменты, как император повелительно крикнул Моцарту:
– Начинайте!
Стоило Вольфгангу коснуться клавиш «штейна», как для него перестало существовать все на свете, кроме музыки и инструмента.
Он играл одну из своих сонат, и Клементи думал, что ему еще не приходилось слышать подобного исполнения. Хотя он знал о похвалах, расточаемых Моцарту и как композитору, и как исполнителю, игра его оказалась для Клементи неожиданной. Моцарт играл без всякой манерности, без эффектных жестов и излишней нервозности; свобода и изящество, с какими пальцы его бегали по клавишам, поражали и совершенно завораживали. И в то же время игра его отличалась удивительной четкостью и чистотой, благодаря чему музыка обретала волшебную, целомудренную ясность. Исполнение было предельно точным и естественным.
Моцарт – замечательный музыкант, думал Клементи, в равной степени владеющий музыкой, инструментом и самим собой. Подобную игру не забудешь до конца своих дней.
Тем не менее, когда они приступили к последнему номеру программы, Клементи – при всем своем восхищении Моцартом – изо всех сил стремился превзойти соперника. В импровизации Клементи показал себя настоящим виртуозом. И если Моцарт играл грациозно, с вдохновением, легкостью, простотой и чрезвычайным самообладанием, то Клементи делал упор на технику, демонстрируя великолепный удар. Он играл в невероятно быстром темпе, труднейшие замысловатые пассажи были рассчитаны на внешний эффект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205