Но по правую руку от Иосифа сидел Розенберг, а вот это ничего хорошего не предвещало.
За время войны Иосиф сильно состарился, отметил про себя Вольфганг, и взгляд у императора был рассеянный.
– Розенберг доложил мне, что «Дон-Жуан» не нравится публике. В Вене он провалился. Ни одно из пятнадцати представлений не дало полного сбора, – сказал Иосиф.
– Ваше величество, а какая опера последнее время давала полный сбор? Вы же знаете, идет война, – заметил да Понте.
– Знаю. Я закрыл бы итальянскую оперу, если бы не ваши уговоры.
– Ваше величество, публике не понравился «Дон-Жуан» потому, что она идет в театр с целью посмеяться, а вместо этого ей преподносят одни мучения и мрак, – вставил Розенберг. – История Дон-Жуана забавна, и только. А Моцарт изо всех сил старался придать ей серьезность, и получилось непристойно и бессмысленно.
Вольфганг спросил:
– Ваше величество, а что думаете об опере вы?
– Музыка красива. Красивее, чем в «Фигаро».
– Значит, вам нравится «Дон-Жуан», ваше величество? Вы одобряете оперу?
– Мне она нравится, Моцарт. А одобряю ли я, это другой вопрос.
– Ваше величество, мы ведь писали оперу прежде всего для вас, – сказал да Понте.
– И поставили сначала в Праге. «Дон-Жуан» не для Вены, Моцарт. Ваша музыка не по зубам венцам.
– В таком случае, ваше величество, дадим им время ее пережевать.
– Нет, опера – слишком дорогое удовольствие. Мы должны думать в первую очередь о войне.
– Я тоже сделал свой вклад, ваше величество.
– Да, ваша боевая песня принесла пользу империи.
– Что же вы мне посоветуете, ваше величество?
– Вы имели бы больше успеха, если бы сочиняли музыку попроще, приятные, легко запоминающиеся мелодии, чтобы все их могли напевать.
– Я постараюсь, ваше величество.
– Прекрасно. Я собираюсь дать ряд балов-маскарадов для поднятия духа своих подданных. Сочините для них подходящую танцевальную музыку, и мы будем вами вполне довольны.
С этим император удалился, все так же в сопровождении Розенберга.
– Да Понте, в чем же дело, почему он вдруг так ополчился на оперу? – спросил Вольфганг.
– На войне дела идут плохо. А во Франции начались восстания, хотя здесь об этом стараются помалкивать и винят во всем его сестрицу, что огорчает императора. Французы говорят, что сумасбродства Марии Антуанетты и бесхарактерность ее супруга превратили Францию в австрийскую колонию.
– Неужели мы и за нее будем воевать?
– Трудно сказать. Но забот у Иосифа немало. Только вы не беспокойтесь, я сумею его уговорить, он еще закажет нам новую оперу.
Вольфганг уже привык ничего хорошего не ждать и потому не поверил да Понте. Он так и не рассказал императору о своих трех симфониях. Какая разница, думал он, ничего бы не изменилось.
85
Основным источником дохода стали деньги, которые платил ему ван Свитен за переложение гонделевских ораторий «Апис и Галатея» и «Мессия» дли концертов, устраиваемых дворянским обществом любителей классической музыки. Вольфганг аранжировал оратории Генделя без особой охоты: хотя мощь генделевской музыки и принципы ее развития по-прежнему восхищали его, но оратории казались ему недостаточно драматичными. Однако полученные от барона гульдены позволили им переехать на другую квартиру. Как только Констанца поправилась, и Карл Томас вернулся домой, они переселились в центр Вены, поближе к музыкальному миру. Вольфганг снял второй этаж дома на Юденплац, по соседству с тем домом, где они когда-то жили у Ветцлара.
И вот теперь, в начале апреля 1789 года, Вольфганг стоял в дверях своей новой музыкальной комнаты с таким взволнованным видом, будто получил заказ на оперу, и говорил Констанце:
– Князь Карл Лихновский предложил мне поехать с ним в Берлин, где он хочет представить меня новому прусскому королю Фридриху Вильгельму.
– Наследнику Фридриха Великого? Он тоже любит музыку?
– Он прекрасный виолончелист, Станци, и страстный любитель музыки.
– И по этому случаю он даст тебе один-два заказа. Разве такая помощь тебе нужна?
– А вдруг он предложит мне место придворного капельмейстера? Лихновский знаком с королем и говорит, что тот отзывался обо мне благосклонно.
– И ты покинешь Вену?
– Разумеется, если мне предложат хорошее жалованье. А по словам Лихновского, Фридрих Вильгельм гораздо щедрее платит музыкантам, нежели Иосиф.
Таким оживленным Вольфганг давно не был, подавленное настроение как рукой сняло. И все-таки Констанца спросила:
– А ты не боишься? Ведь турки уже под стенами Белграда и во Франции восстание. К тому же пруссаки как-никак наши враги.
– Были. А теперь Иосиф в восторге от их деловитости. И Лихновский едет в собственной карете. Путешествие обойдется мне совсем недорого. Ты же знаешь, его теща Вильгельмина Тун – мой лучший друг.
– Где же она была все последние месяцы, когда ты так нуждался в помощи?
– Денег у нее просить неудобно. А вот таким путем она готова мне помочь.
Констанца помолчала, а потом призналась:
– Вольфганг, я снова беременна.
Вопреки ее ожиданию Вольфганг, вместо того чтобы проявить беспокойство, нежно обнял ее и воскликнул:
– Чудесно! Как давно, Станци?
– Три месяца.
– Прекрасно! Я вернусь задолго до родов. И с деньгами, которых хватит на все. Или с назначением на новое место, где мы сможем жить прилично. Лихновский хочет сам представить меня Фридриху Вильгельму.
Констанца больше не пыталась его отговаривать. Мысль повидать Дрезден, Лейпциг, Берлин – города, где он никогда раньше не бывал, – влила в него новые силы. На дорожные расходы пришлось одолжить сотню гульденов у брата масона Гофдемеля, но Вольфганг твердо верил, что предпринимаемый им рискованный шаг сулит удачу.
Лихновский оказался приятнейшим попутчиком. Брат Вольфганга по масонской ложе и его бывший ученик был одного с ним возраста, беззаботный, красивый, благожелательный человек, а в такой роскошной карете Вольфганг уже и не помнил, когда ездил. Все было так, как в те счастливые времена, когда он путешествовал с Папой и считался баловнем всей Европы.
В Дрездене его пригласили выступить при дворе курфюрста Фридриха Августа III Саксонского, что считалось большой честью, потому что сей монарх редко удостаивал своим вниманием заезжих музыкантов. Выступление Моцарта было встречено бурными аплодисментами, и ему заплатили сотню дукатов и подарили великолепную серебряную табакерку.
А затем он вместе с Лихновским был приглашен на завтрак к русскому послу князю Белосельскому-Белозерскому, большому меломану. После завтрака посол предложил Вольфгангу состязаться в игре на органе, и фортепьяно со знаменитым дрезденским виртуозом Вильгельмом Геслером. Хотя Вольфганг уже много лет не играл на органе, отказаться от такого предложения было неразумно.
Превзойти Геслера ему не стоило никакого труда, даже в игре на органе, потому что органист Геслер был довольно бесцветный, а в игре на фортепьяно был скорее подражателем, и выступление Вольфганга встретили гораздо восторженнее.
Он слышал, как посол сказал Лихновскому:
– Господин Моцарт просто прелесть, остроумный, любезный, он может служить украшением любого двора.
Вольфганг подошел к послу и предложил:
– Ваше сиятельство, я счел бы за честь выступить перед русской императрицей. Я слышал, она большой знаток музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
За время войны Иосиф сильно состарился, отметил про себя Вольфганг, и взгляд у императора был рассеянный.
– Розенберг доложил мне, что «Дон-Жуан» не нравится публике. В Вене он провалился. Ни одно из пятнадцати представлений не дало полного сбора, – сказал Иосиф.
– Ваше величество, а какая опера последнее время давала полный сбор? Вы же знаете, идет война, – заметил да Понте.
– Знаю. Я закрыл бы итальянскую оперу, если бы не ваши уговоры.
– Ваше величество, публике не понравился «Дон-Жуан» потому, что она идет в театр с целью посмеяться, а вместо этого ей преподносят одни мучения и мрак, – вставил Розенберг. – История Дон-Жуана забавна, и только. А Моцарт изо всех сил старался придать ей серьезность, и получилось непристойно и бессмысленно.
Вольфганг спросил:
– Ваше величество, а что думаете об опере вы?
– Музыка красива. Красивее, чем в «Фигаро».
– Значит, вам нравится «Дон-Жуан», ваше величество? Вы одобряете оперу?
– Мне она нравится, Моцарт. А одобряю ли я, это другой вопрос.
– Ваше величество, мы ведь писали оперу прежде всего для вас, – сказал да Понте.
– И поставили сначала в Праге. «Дон-Жуан» не для Вены, Моцарт. Ваша музыка не по зубам венцам.
– В таком случае, ваше величество, дадим им время ее пережевать.
– Нет, опера – слишком дорогое удовольствие. Мы должны думать в первую очередь о войне.
– Я тоже сделал свой вклад, ваше величество.
– Да, ваша боевая песня принесла пользу империи.
– Что же вы мне посоветуете, ваше величество?
– Вы имели бы больше успеха, если бы сочиняли музыку попроще, приятные, легко запоминающиеся мелодии, чтобы все их могли напевать.
– Я постараюсь, ваше величество.
– Прекрасно. Я собираюсь дать ряд балов-маскарадов для поднятия духа своих подданных. Сочините для них подходящую танцевальную музыку, и мы будем вами вполне довольны.
С этим император удалился, все так же в сопровождении Розенберга.
– Да Понте, в чем же дело, почему он вдруг так ополчился на оперу? – спросил Вольфганг.
– На войне дела идут плохо. А во Франции начались восстания, хотя здесь об этом стараются помалкивать и винят во всем его сестрицу, что огорчает императора. Французы говорят, что сумасбродства Марии Антуанетты и бесхарактерность ее супруга превратили Францию в австрийскую колонию.
– Неужели мы и за нее будем воевать?
– Трудно сказать. Но забот у Иосифа немало. Только вы не беспокойтесь, я сумею его уговорить, он еще закажет нам новую оперу.
Вольфганг уже привык ничего хорошего не ждать и потому не поверил да Понте. Он так и не рассказал императору о своих трех симфониях. Какая разница, думал он, ничего бы не изменилось.
85
Основным источником дохода стали деньги, которые платил ему ван Свитен за переложение гонделевских ораторий «Апис и Галатея» и «Мессия» дли концертов, устраиваемых дворянским обществом любителей классической музыки. Вольфганг аранжировал оратории Генделя без особой охоты: хотя мощь генделевской музыки и принципы ее развития по-прежнему восхищали его, но оратории казались ему недостаточно драматичными. Однако полученные от барона гульдены позволили им переехать на другую квартиру. Как только Констанца поправилась, и Карл Томас вернулся домой, они переселились в центр Вены, поближе к музыкальному миру. Вольфганг снял второй этаж дома на Юденплац, по соседству с тем домом, где они когда-то жили у Ветцлара.
И вот теперь, в начале апреля 1789 года, Вольфганг стоял в дверях своей новой музыкальной комнаты с таким взволнованным видом, будто получил заказ на оперу, и говорил Констанце:
– Князь Карл Лихновский предложил мне поехать с ним в Берлин, где он хочет представить меня новому прусскому королю Фридриху Вильгельму.
– Наследнику Фридриха Великого? Он тоже любит музыку?
– Он прекрасный виолончелист, Станци, и страстный любитель музыки.
– И по этому случаю он даст тебе один-два заказа. Разве такая помощь тебе нужна?
– А вдруг он предложит мне место придворного капельмейстера? Лихновский знаком с королем и говорит, что тот отзывался обо мне благосклонно.
– И ты покинешь Вену?
– Разумеется, если мне предложат хорошее жалованье. А по словам Лихновского, Фридрих Вильгельм гораздо щедрее платит музыкантам, нежели Иосиф.
Таким оживленным Вольфганг давно не был, подавленное настроение как рукой сняло. И все-таки Констанца спросила:
– А ты не боишься? Ведь турки уже под стенами Белграда и во Франции восстание. К тому же пруссаки как-никак наши враги.
– Были. А теперь Иосиф в восторге от их деловитости. И Лихновский едет в собственной карете. Путешествие обойдется мне совсем недорого. Ты же знаешь, его теща Вильгельмина Тун – мой лучший друг.
– Где же она была все последние месяцы, когда ты так нуждался в помощи?
– Денег у нее просить неудобно. А вот таким путем она готова мне помочь.
Констанца помолчала, а потом призналась:
– Вольфганг, я снова беременна.
Вопреки ее ожиданию Вольфганг, вместо того чтобы проявить беспокойство, нежно обнял ее и воскликнул:
– Чудесно! Как давно, Станци?
– Три месяца.
– Прекрасно! Я вернусь задолго до родов. И с деньгами, которых хватит на все. Или с назначением на новое место, где мы сможем жить прилично. Лихновский хочет сам представить меня Фридриху Вильгельму.
Констанца больше не пыталась его отговаривать. Мысль повидать Дрезден, Лейпциг, Берлин – города, где он никогда раньше не бывал, – влила в него новые силы. На дорожные расходы пришлось одолжить сотню гульденов у брата масона Гофдемеля, но Вольфганг твердо верил, что предпринимаемый им рискованный шаг сулит удачу.
Лихновский оказался приятнейшим попутчиком. Брат Вольфганга по масонской ложе и его бывший ученик был одного с ним возраста, беззаботный, красивый, благожелательный человек, а в такой роскошной карете Вольфганг уже и не помнил, когда ездил. Все было так, как в те счастливые времена, когда он путешествовал с Папой и считался баловнем всей Европы.
В Дрездене его пригласили выступить при дворе курфюрста Фридриха Августа III Саксонского, что считалось большой честью, потому что сей монарх редко удостаивал своим вниманием заезжих музыкантов. Выступление Моцарта было встречено бурными аплодисментами, и ему заплатили сотню дукатов и подарили великолепную серебряную табакерку.
А затем он вместе с Лихновским был приглашен на завтрак к русскому послу князю Белосельскому-Белозерскому, большому меломану. После завтрака посол предложил Вольфгангу состязаться в игре на органе, и фортепьяно со знаменитым дрезденским виртуозом Вильгельмом Геслером. Хотя Вольфганг уже много лет не играл на органе, отказаться от такого предложения было неразумно.
Превзойти Геслера ему не стоило никакого труда, даже в игре на органе, потому что органист Геслер был довольно бесцветный, а в игре на фортепьяно был скорее подражателем, и выступление Вольфганга встретили гораздо восторженнее.
Он слышал, как посол сказал Лихновскому:
– Господин Моцарт просто прелесть, остроумный, любезный, он может служить украшением любого двора.
Вольфганг подошел к послу и предложил:
– Ваше сиятельство, я счел бы за честь выступить перед русской императрицей. Я слышал, она большой знаток музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205