Леопольд нахмурился.
– Это еще успеется, – сказал он, – мы подумаем о вашем предложении, ваше сиятельство.
Во время поездки по Венгрии граф Пальфи сам представлял детей аристократии, называл их вундеркиндами, однако стояла такая плохая погода, что мало кто решался покинуть свой кров ради концерта. Путешествие оказалось трудным. Изрытые глубокими колеями дороги обледенели. Ночевать приходилось на постоялых дворах, что тоже грозило опасностью. Уборные зачастую вовсе отсутствовали, и разрешить этот вопрос бывало иногда сложнее, чем устроить концерт. Они забыли о чистых простынях и часто спали не раздеваясь, чтобы хоть как-то уберечься от насекомых. Даже Леопольд страдал от отсутствия удобств, от ветра, дождя и холода, обострившего его ревматизм.
После нескольких недель, проведенных в Венгрии, Вена показалась им сущим раем.
Но вопреки надеждам Леопольда ни одного приглашения в Вене они не получили. Он ждал, что их призовет к себе императрица, ведь время показало, что болезнь Вольферля не заразна, но и этого не произошло. Совсем недавно, хотя ее пользовали лучшие лекари, скончалась от тифа эрцгерцогиня Иоганна, по императорскому указу двор облачился в траур, и все развлечения отменили.
В конце декабря, спустя почти четыре месяца после того как Леопольд получил в Зальцбурге полуторамесячный отпуск, Моцарты распрощались с графом и графиней Тун, графом Пальфи и доктором Бернгардом и тронулись в обратный путь.
Леопольд уезжал, гордый приобретенным опытом и заработанными дукатами, но Анна Мария и Наннерль, забившиеся в самый угол дилижанса, дрожали от холода, а Вольферль с тоской смотрел на исчезающие вдали стены города.
Он было совсем опечалился, но Папа уверил его, что они еще вернутся в Вену. Воспоминания о Вене претворились в звуки разных голосов. Мария Антуанетта… Графиня Тун… Граф Пальфи… Мария Терезия… Доктор Бернгард… Господин Вагензейль… Опера. Голоса – зовущие, поющие, убаюкивающие. Он слышал их, несмотря на грохот тяжелой кареты, – эти звуки звали его назад.
11
Как только Вена осталась позади, карета покатила по замерзшей, твердой как камень дороге. Дилижанс, на котором Леопольд в целях экономии решил возвращаться в Зальцбург, продувало насквозь. Вольферль вскоре озяб и перестал различать голоса – разве только скрип колес да тяжелый топот лошадей.
– Через два-три дня мы будем дома, – объявил Леопольд. Но Анна Мария усомнилась, и действительно, лишь через неделю они увидели знакомые места.
Они ехали и ехали на запад, у всех от холода потрескались губы и замерзли уши, и Анна Мария молила: «Смилуйся, боже, мы но вынесем еще одной ночи в грязной холодной гостинице!», когда вдруг увидела Унтерсберг и сразу повеселела. Но сумерки ужо окутывали горы, и Анна Мария снова забеспокоилась: в зимнюю пору так быстро темнеет. Дорога спускалась под гору, и лошади взбодрились, словно почуяли впереди теплое стойло и отдых. Они бежали наперегонки с быстро надвигающейся темнотой. Вот они уже в Зальцбурге и едут но мосту через скованную льдом речку Зальцах. Сердце у Анны Марии забилось от радости, когда она увидела двойной шпиль собора в свете заходящего солнца. Леопольд, обычно такой сдержанный, тоже вздохнул с облегчением. На лице его было ясно написано: «Пусть теперь свирепствует зима – мы дома и по-прежнему вместе». «И давно пора», – подумала Анна Мария. Небо совсем потемнело, когда они подъехали к дому на Гетрейдегассе. Даже в темноте Зальцбург показался им прекрасным.
При виде их Тереза разрыдалась.
– Что случилось? – спросила Анна Мария. Столь бурное проявление чувств поразило ее.
– Вы мне ни разу не написали.
– Да ведь ты не умеешь читать!
– Господин Хагенауэр прочел бы ваши письма. Все смущенно молчали.
– Вы даже не передали мне привета, не спросили, как я живу.
Что правда, то правда, однако Леопольд решил отмести обвинение:
– Мы были очень заняты, – сказал он.
Но только когда Вольферль взял Терезу за руку и сказал: – Мы все ужасно любим вас, Трезль, – и потянулся поцеловать ее, служанка утерла слезы.
– Неужто ты сидел на коленях у императрицы и целовал ее? – спросила Тереза.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Анна Мария.
– В Зальцбурге все только и говорят об этом. Он и вправду ее поцеловал?
– Да, – подтвердил Леопольд. – При дворе он был всеобщим любимцем, и Наннерль тоже. Мария Терезия относилась к ним, как к родным детям.
Тереза посмотрела на Вольферля: те же пухлые щечки, широкий лоб, нежная кожа, ничуть не изменился и не вырос и все же стал совсем другим. В нем появилась уверенность, и ей вдруг почудилось, что она чего-то лишилась.
– Он уже больше не ребенок! – в отчаянии воскликнула служанка. Тереза считала себя полноправным членом семьи: она служила у Моцартов со дня рождения Наннерль, но любила больше Вольферля, хотя и скрывала это.
– А как насчет обеда? – осведомился Леопольд. Он не одобрял подобных излияний чувств, Тереза должна знать свое место.
– Господин Хагенауэр прислал нам форель.
Леопольд очень любил форель, водившуюся в озерах Залкаммергут, однако из предосторожности отнесся к этому сообщению сдержанно: Тереза, чего доброго, разойдется так, что ее не остановишь.
Он послал Наннерль к Терезе на кухню, а сам помог Анне Марии переодеть Вольферля. Затем все уселись за стол. О таком вкусном обеде они уж и думать забыли; Анна Мария обрела прежнее доброе расположение духа и смешила всех до слез.
На следующий день Леопольд получил приказание явиться к графу Арко. Гофмейстер желал знать, почему Моцарт затянул свой отпуск до четырех месяцев: его светлость весьма недоволен.
– Все из-за болезни, ваше сиятельство. Прошло несколько недель, прежде чем Вольферль окончательно оправился.
– Неужели так долго? – Граф Арко явно не верил.
– И потом у меня самого был приступ ревматизма и подагры.
– Я слышал, мальчик тяжело болел. Оспой?
– Нет, ваше сиятельство! У него не было ничего серьезного. Он обласкан императрицей. Вся Вена изумлялась его игре, и ее величество тоже.
– Ну, это покажет будущее. Вы уверены, что мальчик полностью здоров?
– Здоров, как мы с вами.
– Тут не должно быть и тени сомнения. Через месяц состоится торжественный концерт по случаю дня рождения его светлости, которому исполняется шестьдесят пять лет, и архиепископ желает, чтобы дети выступили перед ним с той же программой, что и перед императрицей. Но его светлость опасается, как бы все при дворе не перезаразились.
– Опасности нет никакой, разве что кое у кого от восторга закружится голова.
– Будем надеяться. Вам придется по-настоящему блеснуть, если хотите, чтобы его светлость забыл о вашем неповиновении.
– Ваше сиятельство, а кто будет дирижировать оркестром? – Теперь-то он узнает, кого назначат капельмейстером.
– Никто. Оркестра на торжественном концерте не будет. До свидания, Моцарт.
Леопольд не знал, что и думать, а друзья, собравшиеся отпраздновать день рождения Вольферля, которому исполнилось семь лет, окончательно сбили его с толку. Шахтнер считал, что концерт решит вопрос о новом капельмейстере; Буллингер утверждал, что все в руках божьих; Хагенауэр заявил, что концерту не придадут никакого значения, капельмейстер уже назначен, правда, неизвестно кто именно, а Венцель не сомневался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205