– Все юноши думают, что умрут рано. Это болезнь молодости. В вашем возрасте я тоже так думал. Но вам я предсказываю долгую жизнь. Маленькие люди не так скоро изнашивают свой организм, как большие. Амадео, приглашаю вас на обед с вашей очаровательной матушкой. Скажем, на следующей неделе?
– Мы сочтем за честь, барон.
– К тому времени я подготовлю для вас рекомендательные письма.
Обед прошел великолепно. Барон Гримм и госпожа д'Эпинэ говорили по-немецки, чтобы Анна Мария не чувствовала себя стесненно, и заверили ее, что как только Вольфганг приспособится к новой среде и завоюет какую-то известность, он добьется в Париже блестящего успеха.
Госпожа д'Эпинэ не отличалась здоровьем и редко выходила из дому, но ей все же удалось подыскать для Моцартов две солнечные большие комнаты на улице Гро Шенэ, выходившие окнами на улицу. Анна Мария нашла, что они значительно лучше их прежнего жилища, хотя здесь было холодно, даже когда топился камин, по ради Вольфганга, она мирилась с любыми неудобствами. Новая квартира находилась поблизости от особняка барона, от театров и аристократического квартала, и Маме нравилась чистая улица, свежий воздух, а также то, что хозяин говорил по-немецки. Часто ей целыми днями приходилось довольствоваться его обществом, так как Вольфганг пропадал с утра до вечера, устраивая свою судьбу.
Первое рекомендательное письмо Гримма было адресовано герцогине де Шабо. Вольфганг узнал, что герцогиня принадлежит к одному из знатнейших родов Франции, который к тому же, как ему сказали, мог позволить себе роскошь держать капельмейстером музыканта его масштаба. Он оставил секретарю письмо барона и через неделю получил приглашение посетить герцогиню.
Чтобы произвести наилучшее впечатление, Вольфганг не опоздал ни на минуту. Но его провели в большую комнату с нетопившимся камином, где гуляли сквозняки, и началось бесконечное ожидание. К тому времени, когда герцогиня наконец вошла, Вольфганг промерз до костей, но она сказала:
– Сначала мне придется заняться моими гостями. А потом вы сыграете.
Герцогиня – некрасивая, толстая женщина, на вид лет тридцати – без дальнейших слов уселась за стол и принялась рисовать. Ее окружили четыре неизвестно откуда появившихся кавалера. Никто не обращал на Вольфганга внимания. Его ни с кем не познакомили, и ему оставалось лишь ждать. Окна и двери были распахнуты настежь, и Вольфганг совсем окоченел, да и голова разболелась. Герцогиня продолжала рисовать в глубоком молчании.
Остальные неотрывно следили за ней, и Вольфгангу казалось, что все, кроме него, сошли с ума. Герцогиня рисовала целый час. Если бы не барон Гримм, Вольфганг ушел бы. Когда холод, головная боль и скука стали совсем нестерпимыми, герцогиня подняла голову и сказала:
– Если хотите, можете теперь сыграть.
Вольфганга так измучило ожидание, что он чуть не бегом бросился к фортепьяно. Инструмент оказался никуда не годный, но больше всего раздражало Вольфганга, что, пока он играл, герцогиня ни на минуту не прекращала своего занятия; кавалеры по-прежнему следили только за ней, и Вольфганг играл для стен, для стульев и столов.
Наконец Вольфганг не выдержал и встал. Герцогиня подняла голову. Значит, она все-таки слушала, с удовлетворением отметил он.
– Сыграйте мне ваши фишеровские вариации, – предложила она. – Я слышала, они забавны.
– Я предпочел бы сыграть их в другой раз, когда будет потеплее.
Но она чуть не силой подвела его обратно к фортепьяно, уселась рядом, подав знак свите, чтобы и они последовали ее примеру, и стала внимательно слушать.
Вольфганг позабыл про холод, про головную боль и, несмотря на плохонький инструмент, играл с обычным воодушевлением.
– Я вижу, руки у вас согрелись, – сказала герцогиня. Но он совсем огорчился, когда герцогиня не соизволила ему заплатить.
– Посадите меня за лучший в Европе клавесин, – сказал Вольфганг Гримму, – но, если слушатели ничего не понимают в музыке, игра не доставит мне никакого удовольствия.
– Вы слишком обидчивы, Амадео, стоит ли сердиться на герцогиню. Хорошо еще, что она не резалась в карты, пока вы играли.
Гримм послал его к герцогу де Гиню, близкому другу Марии Антуанетты, пользовавшемуся при дворе известным влиянием и к тому же одному из самых больших любителей музыки среди парижских вельмож. Герцог прекрасно играет на флейте, заверил Гримм Вольфганга, дочь его – способная арфистка, и это редкий случай, которым следует воспользоваться. Но Вольфганг, настроенный недоверчиво, без особой надежды отправился к герцогу.
Герцог де Гинь, к удивлению Моцарта, приветливо и совсем не свысока встретил его. Одет он был элегантно, без показной роскоши и не нарумянен – редкость в Париже, где большинство аристократов сильно румянились. В молодости, сообщил герцог, он брал уроки музыки у Рамо. Услышав это, Вольфганг смягчился.
Дочь герцога оказалась хорошенькой молодой женщиной, правда, на взгляд Вольфганга, излишне полной. Она была одного возраста с Алоизией, но далеко не такая очаровательная; нахлынувшие воспоминания повергли Вольфганга в грусть. Мадемуазель хотела научиться сочинять музыку. Герцог нанял Вольфганга без промедлений, и тот сообщил добрую весть Папе: «Для аристократов они музыкальны. Герцог совсем недурно играет на флейте, а его дочь – отличная арфистка. Герцог много наслышан обо мне, и, не будь он столь погружен в заботы о дочери, более сильного покровителя мне бы не сыскать. Все его мысли – о том, как сделать из дочери композитора, хотя я сомневаюсь, способна ли она к этому. Я буду два часа ежедневно давать ей уроки композиции, за что мне заплатят весьма щедро, а именно три луидора за двенадцать уроков. Кроме того, я получил заказ на концерт для флейты и арфы, и, хотя не люблю эти инструменты, мне хочется порадовать герцога, который добр и великодушен, не в пример большинству французов».
Шел уже четвертый урок композиции, когда герцог, заметив растерянность на лице Вольфганга, сказал:
– Я ведь не собираюсь сделать из нее великого композитора. Достаточно, чтобы она могла писать вещицы для своего инструмента.
– Все правила композиции ей известны.
– Я уверен, что у нее масса идей, – сказал герцог. – Просто она слишком застенчива и не уверена в себе.
Горе в том, что никаких идей у нее вообще не было. Но как сказать отцу, обожавшему свою дочь, что она начисто лишена воображения, что ей ничего не приходит в голову, что он перепробовал все возможное, но безрезультатно, потому что у девицы пустая голова!
– В чем же дело, Моцарт? – спросил герцог.
– Возможно, она не знает, как начать, – ответил Вольфганг. Он написал вступительные такты и попросил ее продолжить, и девушка это сделала. Ободренный успехом, он предложил ей написать что-нибудь свое.
Она долго раздумывала, но так ничего и не написала. Только очень утомилась.
Герцог рассердился, и Вольфганг поспешил объяснить?
– Ну и глупец же я. Начал менуэт и даже первую часть, а вот кончить не могу. Мадемуазель, не могли бы вы мне помочь? – И подал лист нотной бумаги с четырьмя вступительными тактами менуэта.
После долгих трудов она написала еще несколько тактов, достаточно музыкальных и в том же стиле, что и первые четыре.
Обрадовавшись, что наконец, они чего-то добились, Вольфганг сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205