– настаивал Вольфганг.
– Ваш отец, по-видимому, вообразил себя импресарио.
– Ему прекрасно удавалась эта роль, когда мы с ним ездили в турне, ваша светлость.
– Вы тогда были ребенком. Диковинкой. С тех пор многое переменилось. Вы мне плохо служите, но я не могу позволить моим музыкантам бродить по свету, как нищим.
– Ваша светлость, три года назад, когда мы просили вашего позволения посетить Вену, вы сказали: тут мне надеяться не на что, лучше поискать счастья в другом месте.
– Верно. Но отпуска вы все-таки не получите. – Не читая, Колоредо отложил в сторону прошение. – И больше не являйтесь ко мне с этим крестом на шее. Вы не дворянин, и самый благожелательный папа римский в дворяне вас не произведет.
42
Два дивертисмента, сочиненные Вольфгангом для Иосифа II, так и не дождались исполнения. Император приехал в Зальцбург инкогнито, в его честь не устраивалось никаких приемов, а следовательно, не было и музыки. Вольфганга не пригласили на закрытый прием в честь императора, и он несколько огорчился; гостями на приеме оказались одни дворяне. Шло много толков о том, собирается ли император действительно захватить Баварию и Зальцбург, но, поскольку ничего не произошло, постепенно внимание всех переключилось на другое.
С наступлением лета вопросами первостепенной важности стало: кого Колоредо пригласил на охоту, кого – на обед, что там подавали и кто выпил лишнего. Немалое значение придавалось также состоянию желудка и подагре архиепископа, так как при обострении его болезней страдал не он один. Взбудоражило город и поведение Михаэля Гайдна: играя на органе во время торжественной мессы, которую служил сам архиепископ, он столько раз ударил невпопад по клавишам, что все поняли – перед службой Гайдн выпил целую бутылку вина. Но на положении музыканта это никак не сказалось, и мало-помалу разговоры смолкли. Затем распространилась молва о беременности любовницы Брунетти, и все ломали голову над тем, как отнесется к этому факту Колоредо; когда же тот предпочел посмотреть и на это сквозь пальцы, интерес к событию упал.
Вольфганг задыхался в смрадном мирке Зальцбурга, желание покинуть город стало непреодолимым. Как-то вечером за обедом он с несвойственным ему жаром объявил:
– Я должен уволиться со службы у Муфтия, – шаг, куда более серьезный, чем просьба об отпуске, и Вольфганг ожидал протеста со стороны Папы.
Но Папа, помолчав, сказал:
– Твои чувства понятны, однако сначала следует все хорошенько взвесить.
– Не могу я больше ждать. Я старался сохранять терпение, но ведь вы сами знаете, как недолговечна мирская слава.
– И все же оба мы уволиться не можем – на что тогда жить?
– Я могу взять еще несколько уроков, – предложила Наннерль.
– Это поможет, но отнюдь не решит вопроса, – ответил Папа.
– Будем жить экономнее. Я могу сама готовить и убирать, – сказала Мама.
– Все мы проявляем удивительное благородство, а не лучше ли подойти к вопросу трезво и благоразумно, – сказал Папа. Он сознавал: если Вольфганг оставит службу у архиепископа, им придет конец.
Но Вольфганг упорствовал. Он еле сдерживался от раздражения.
– Мне никогда не удастся сочинить тут оперу. А ведь я – оперный композитор и не могу зарывать в землю талант, которым всемилостивейшему господу было угодно меня одарить. Во мне говорит вовсе не тщеславие, просто я отчетливо, как никогда раньше, сознаю это.
– Верно, но ведь нельзя же бродяжить но свету. Нужно все подготовить. Если тебе удастся освободиться от Муфтия, а мне он предоставит отпуск, мы подыщем такое место, где ты сможешь развивать твой талант, зарабатывать достаточно денег на приличную жизнь и строить планы на будущее.
– Чудесно! – воскликнул Вольфганг. – Значит, давайте снова обратимся к архиепископу!
В голосе сына было столько горечи, что тщательно подавляемые воспоминания о годах вынужденного повиновения и раболепия всколыхнулись вдруг в душе Леопольда, и он чуть не заплакал от обиды. Архиепископа Шраттенбаха можно было назвать великодушным лишь по сравнению с Колоредо, подумал он. Чтобы отрезать себе путь к отступлению, Леопольд торопливо написал прошение об увольнении Вольфганга. Если прошение примут, он поедет с сыном и не оставит его, пока Вольфганг не найдет подходящего прибежища для своего таланта.
На этот раз Моцарты подали прошение через гофмейстера, графа Георга Арко, который по-прежнему благоволил к ним.
На прошение, поданное 1 августа, спустя месяц все еще не было ответа, и Леопольд с Вольфгангом начали беспокоиться. Но 28 августа их обоих уволили со службы.
Вольфганг ликовал, а Леопольд совсем пал духом. Деньги, заработанные во время поездки по Европе, были истрачены, и теперь, лишившись места в Зальцбурге, куда он мог бы вернуться в случае неудачи, Леопольд оказался в полной растерянности. Он не хотел поверить, что с ним так легко расстались после тридцати семи лет службы. И готов уже был просить Колоредо о восстановлении на службе, когда от архиепископа пришел следующий указ:
«Его светлость пересмотрел свое первоначальное решение и милостиво повелевает Леопольду Моцарту, при условии, что он берется усердно исполнять свои обязанности в капелле, вернуться на прежнюю должность без изменения в жалованье».
Как выяснилось, причиной тому явилась неспособность Фишетти и Лолли справляться со своими обязанностями. Капелла просто не смогла обойтись без Леопольда.
Но тут возникло новое осложнение. Леопольд не решался отпустить сына одного.
– Ты же не сумеешь договариваться насчет лошадей и представления не имеешь, как разрешать трудности, возникающие в дороге на каждом шагу, – сказал он.
И тогда Леопольду пришлось принять одно из самых мучительных в его жизни решений: с Вольфгангом поедет Анна Мария.
Анна Мария не хотела ехать. Она боялась, что это путешествие в Мюнхен, Аугсбург, Мангейм и Париж окажется трудным и опасным; она будет скучать без близких и друзей, да и как ей обойтись без Леопольда?
Однако муж оставался неумолим, иного выхода он не видел.
Приготовления к отъезду вконец измучили всю семью. Дел было множество; и еще больше мрачных предчувствий. Наннерль вела себя так, словно навеки расставалась с Мамой и Вольфгангом, а Леопольда больше всего беспокоил денежный вопрос. Денег на поездку недоставало, а просить взаймы не хотелось. Самая мысль о подобной просьбе приводила его в ужас. Поэтому его тронуло до глубины души, когда Шахтнер одолжил им пятьдесят, а Буллингер – триста гульденов. Как и прежде, сто гульденов дал взаймы Хагенауэр, но на это Леопольд рассчитывал; священник же предложил на поездку почти все свои сбережения.
23 сентября они тронулись в путь. Леопольд рассчитал так: Вольфганг с Анной Марией, выехав на рассвете, проведут весь день в пути и назавтра, если все сойдет благополучно, достигнут Мюнхена. Накануне отъезда никто не спал. Леопольд занялся укладкой вещей. Анну Марию от волнения все время мутило, Наннерль мучилась сильнейшей мигренью, а Вольфганг, отбиравший сочинения, которые он хотел взять с собой, не мог усидеть на месте.
Вольфганг и Анна Мария уже устроились в нанятой Леопольдом карете, и Леопольд тщательно проверял, все ли надежно упаковано и привязано; чтобы скрыть тревогу, он без умолку давал им наставления:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
– Ваш отец, по-видимому, вообразил себя импресарио.
– Ему прекрасно удавалась эта роль, когда мы с ним ездили в турне, ваша светлость.
– Вы тогда были ребенком. Диковинкой. С тех пор многое переменилось. Вы мне плохо служите, но я не могу позволить моим музыкантам бродить по свету, как нищим.
– Ваша светлость, три года назад, когда мы просили вашего позволения посетить Вену, вы сказали: тут мне надеяться не на что, лучше поискать счастья в другом месте.
– Верно. Но отпуска вы все-таки не получите. – Не читая, Колоредо отложил в сторону прошение. – И больше не являйтесь ко мне с этим крестом на шее. Вы не дворянин, и самый благожелательный папа римский в дворяне вас не произведет.
42
Два дивертисмента, сочиненные Вольфгангом для Иосифа II, так и не дождались исполнения. Император приехал в Зальцбург инкогнито, в его честь не устраивалось никаких приемов, а следовательно, не было и музыки. Вольфганга не пригласили на закрытый прием в честь императора, и он несколько огорчился; гостями на приеме оказались одни дворяне. Шло много толков о том, собирается ли император действительно захватить Баварию и Зальцбург, но, поскольку ничего не произошло, постепенно внимание всех переключилось на другое.
С наступлением лета вопросами первостепенной важности стало: кого Колоредо пригласил на охоту, кого – на обед, что там подавали и кто выпил лишнего. Немалое значение придавалось также состоянию желудка и подагре архиепископа, так как при обострении его болезней страдал не он один. Взбудоражило город и поведение Михаэля Гайдна: играя на органе во время торжественной мессы, которую служил сам архиепископ, он столько раз ударил невпопад по клавишам, что все поняли – перед службой Гайдн выпил целую бутылку вина. Но на положении музыканта это никак не сказалось, и мало-помалу разговоры смолкли. Затем распространилась молва о беременности любовницы Брунетти, и все ломали голову над тем, как отнесется к этому факту Колоредо; когда же тот предпочел посмотреть и на это сквозь пальцы, интерес к событию упал.
Вольфганг задыхался в смрадном мирке Зальцбурга, желание покинуть город стало непреодолимым. Как-то вечером за обедом он с несвойственным ему жаром объявил:
– Я должен уволиться со службы у Муфтия, – шаг, куда более серьезный, чем просьба об отпуске, и Вольфганг ожидал протеста со стороны Папы.
Но Папа, помолчав, сказал:
– Твои чувства понятны, однако сначала следует все хорошенько взвесить.
– Не могу я больше ждать. Я старался сохранять терпение, но ведь вы сами знаете, как недолговечна мирская слава.
– И все же оба мы уволиться не можем – на что тогда жить?
– Я могу взять еще несколько уроков, – предложила Наннерль.
– Это поможет, но отнюдь не решит вопроса, – ответил Папа.
– Будем жить экономнее. Я могу сама готовить и убирать, – сказала Мама.
– Все мы проявляем удивительное благородство, а не лучше ли подойти к вопросу трезво и благоразумно, – сказал Папа. Он сознавал: если Вольфганг оставит службу у архиепископа, им придет конец.
Но Вольфганг упорствовал. Он еле сдерживался от раздражения.
– Мне никогда не удастся сочинить тут оперу. А ведь я – оперный композитор и не могу зарывать в землю талант, которым всемилостивейшему господу было угодно меня одарить. Во мне говорит вовсе не тщеславие, просто я отчетливо, как никогда раньше, сознаю это.
– Верно, но ведь нельзя же бродяжить но свету. Нужно все подготовить. Если тебе удастся освободиться от Муфтия, а мне он предоставит отпуск, мы подыщем такое место, где ты сможешь развивать твой талант, зарабатывать достаточно денег на приличную жизнь и строить планы на будущее.
– Чудесно! – воскликнул Вольфганг. – Значит, давайте снова обратимся к архиепископу!
В голосе сына было столько горечи, что тщательно подавляемые воспоминания о годах вынужденного повиновения и раболепия всколыхнулись вдруг в душе Леопольда, и он чуть не заплакал от обиды. Архиепископа Шраттенбаха можно было назвать великодушным лишь по сравнению с Колоредо, подумал он. Чтобы отрезать себе путь к отступлению, Леопольд торопливо написал прошение об увольнении Вольфганга. Если прошение примут, он поедет с сыном и не оставит его, пока Вольфганг не найдет подходящего прибежища для своего таланта.
На этот раз Моцарты подали прошение через гофмейстера, графа Георга Арко, который по-прежнему благоволил к ним.
На прошение, поданное 1 августа, спустя месяц все еще не было ответа, и Леопольд с Вольфгангом начали беспокоиться. Но 28 августа их обоих уволили со службы.
Вольфганг ликовал, а Леопольд совсем пал духом. Деньги, заработанные во время поездки по Европе, были истрачены, и теперь, лишившись места в Зальцбурге, куда он мог бы вернуться в случае неудачи, Леопольд оказался в полной растерянности. Он не хотел поверить, что с ним так легко расстались после тридцати семи лет службы. И готов уже был просить Колоредо о восстановлении на службе, когда от архиепископа пришел следующий указ:
«Его светлость пересмотрел свое первоначальное решение и милостиво повелевает Леопольду Моцарту, при условии, что он берется усердно исполнять свои обязанности в капелле, вернуться на прежнюю должность без изменения в жалованье».
Как выяснилось, причиной тому явилась неспособность Фишетти и Лолли справляться со своими обязанностями. Капелла просто не смогла обойтись без Леопольда.
Но тут возникло новое осложнение. Леопольд не решался отпустить сына одного.
– Ты же не сумеешь договариваться насчет лошадей и представления не имеешь, как разрешать трудности, возникающие в дороге на каждом шагу, – сказал он.
И тогда Леопольду пришлось принять одно из самых мучительных в его жизни решений: с Вольфгангом поедет Анна Мария.
Анна Мария не хотела ехать. Она боялась, что это путешествие в Мюнхен, Аугсбург, Мангейм и Париж окажется трудным и опасным; она будет скучать без близких и друзей, да и как ей обойтись без Леопольда?
Однако муж оставался неумолим, иного выхода он не видел.
Приготовления к отъезду вконец измучили всю семью. Дел было множество; и еще больше мрачных предчувствий. Наннерль вела себя так, словно навеки расставалась с Мамой и Вольфгангом, а Леопольда больше всего беспокоил денежный вопрос. Денег на поездку недоставало, а просить взаймы не хотелось. Самая мысль о подобной просьбе приводила его в ужас. Поэтому его тронуло до глубины души, когда Шахтнер одолжил им пятьдесят, а Буллингер – триста гульденов. Как и прежде, сто гульденов дал взаймы Хагенауэр, но на это Леопольд рассчитывал; священник же предложил на поездку почти все свои сбережения.
23 сентября они тронулись в путь. Леопольд рассчитал так: Вольфганг с Анной Марией, выехав на рассвете, проведут весь день в пути и назавтра, если все сойдет благополучно, достигнут Мюнхена. Накануне отъезда никто не спал. Леопольд занялся укладкой вещей. Анну Марию от волнения все время мутило, Наннерль мучилась сильнейшей мигренью, а Вольфганг, отбиравший сочинения, которые он хотел взять с собой, не мог усидеть на месте.
Вольфганг и Анна Мария уже устроились в нанятой Леопольдом карете, и Леопольд тщательно проверял, все ли надежно упаковано и привязано; чтобы скрыть тревогу, он без умолку давал им наставления:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205