Леопольд хотел напомнить сыну, ведь раньше, до женитьбы, это была его любимая комната – и зимой и летом, – но у Вольфганга сделался такой несчастный вид, что Леопольд сказал:
– Разумеется, поступай как знаешь, – а сам подумал: причиной тому, без сомнения, невестка.
Почувствовав себя свободней – никто их теперь не видел и не слышал, – Констанца преисполнилась благодарности к мужу и столь бурно выказывала свою любовь, что у Вольфганга появилась надежда превратить их пребывание в Зальцбурге в новый медовый месяц.
30 июля, в день рождения Наннерль, Леопольд решил пригласить нескольких старых друзей отпраздновать это событие и представить им свою невестку.
Увидев, с какой неподдельной радостью Буллингер, Хагенауэр, Шахтнер и другие обнимают Вольфганга, Констанца убедилась, что все они его искренне любят. К ней они тоже отнеслись с большой теплотой, и это ее глубоко тронуло. Они рады знакомству. Раз Вольфганг ее выбрал, значит, она того заслуживает, думала Констанца и чувствовала себя в их компании легко и непринужденно.
Пришел Иоганн фон Берхтольдцу Зонненбург, и Леопольд с гордостью представил нового гостя своим друзьям. Зонненбургу было лет под пятьдесят; по всей видимости, чиновник не слишком знатного рода, лицо приятное, но вообще-то ничего собой не представляет, решила Констанца. Зонненбург не отходил от Наннерль, да и она с его приходом заметно оживилась. Сестре Вольфганга исполнилось тридцать два года, и Констанца не сомневалась: Наннерль ждет невеселая доля старой девы. Тут, однако, уверенность ее поколебалась. По-видимому, Наннерль влюблена в Зонненбурга и надеется выйти за него замуж; неужели Леопольд так же воспротивится ее браку, как противился браку сына, размышляла Констанца. Но сегодня, впервые за все время их пребывания в Зальцбурге, у Леопольда был по-настоящему радостный вид.
Через несколько дней, прослышав о болезни Михаэля Гайдна, Вольфганг отправился навестить его. Приход Моцарта явно обрадовал Гайдна, но он был чем-то очень взволнован.
Он еще не совсем оправился от серьезной болезни, пожаловался Вольфгангу Гайдн, а Колоредо, ждущий в скором времени гостей, заказал ему два дуэта для скрипки и альта, на случай если ему вздумается выступить перед своими гостями.
– А я не могу написать ни единой ноты. Совершенно обессилел. – Гайдн отхлебнул вина из рюмки и добавил: – Но если не представлю дуэты, мне придется за это расплачиваться. Я не могу позволить себе уйти со службы, как сделали вы. У меня нет ни гроша за душой, а начинать все сызнова не хватит здоровья, да и устал я очень.
– Вы считаете, Великий Муфтий не простит?
– И вы еще спрашиваете! Будто не знаете, уж если он что-то решил, никакие оправдания не помогут. Он приказал задержать мое жалованье, пока не получит дуэты. А у меня нет даже денег расплатиться с доктором и аптекарем.
– Когда нужны дуэты?
– В том-то и сложность. Их требуют немедленно. Князь не дает мне хотя бы немного окрепнуть. А я ведь быстро пишу, когда здоров, вы знаете.
Вольфганг кивнул в ответ и, пообещав в скором времени зайти, ушел.
Через два дня он вручил Михаэлю Гайдну два законченных дуэта для скрипки и альта и отмахнулся от его благодарности.
– Они премилые. Подпишите их своим именем. Архи-буби и не заметит разницы, – сказал Вольфганг.
Прослушав оба дуэта, Колоредо распорядился выплатить жалованье Гайдну и сказал Брунетти:
– Никогда не думал, что Гайдн способен создавать столь прекрасные, мелодичные вещи. Вместо того чтобы дуть пиво, перешел бы лучше на бургундское.
Брунетти передал это Гайдну и добавил:
– А мне эти дуэты напомнили сочинения вашего брата.
Теперь Вольфганг отдавал все силы завершению мессы. Преисполненный благодарности, Михаэль Гайдн договорился в церкви св. Петра, где сам он состоял органистом, что впервые мессу исполнят там, и Вольфганг подумал: Папе это будет приятно. Папа с некоторых пор питал к этому древнему храму необычайно нежные чувства.
От госпожи Вебер пришло несколько писем, в которых та сообщала, что Раймунд Леопольд чувствует себя прекрасно, а затем в сентябре письма вдруг прекратились. Вольфганг заволновался, но Констанца отнеслась к этому спокойно. Просто мать ее терпеть не может писать письма, сказала она, удивительно, как эти-то написала.
Вольфганг ни разу не встретил Колоредо – можно было подумать, что они живут не в миле друг от друга, а на разных планетах. Но однажды, когда Вольфганг спешил в церковь св. Петра на репетицию своей частично законченной мессы, у самого входа он лицом к лицу столкнулся с Арко.
Камзол графа был расшит драгоценными каменьями, пудреный парик завит по самой последней моде, пряжки на туфлях – серебряные, губы – подкрашены, но сам он при виде Моцарта сделался белее полотна.
Вольфганг хотел было крикнуть: «Негодяй!» – и дать Арко пощечину. Но не успел он глазом моргнуть, как граф исчез.
Вольфганг рассказал об этой встрече Гайдну.
– Арко никогда о вас не упоминает. И Колоредо тоже. Я думаю, они стыдятся того, что произошло.
– Здесь об этом стало известно?
– А как же! Вы ведь здесь родились, благодаря вам Зальцбург прославился на всю Европу. Кто бы знал об этом городе, если бы не вы.
– И что же говорили?
– Ходили слухи, будто у вас с графом дошло до драки. Некоторые утверждали, что вы его ударили, другие – что он обругал вас и выставил вон. В общем, приятного мало.
– Во всяком случае, теперь меня не беспокоят.
– Не смеют. Вы – любимец императора.
Так-то оно так, думал Вольфганг, пока дело не касается того, чтобы назначить меня на службу и дать регулярный заработок.
– У Иосифа вкус лучше, чем у Колоредо, – сказал он.
– Вам не приходит мысль вернуться обратно?
– Вернуться в город, настолько провинциальный, что здесь нет даже настоящего оркестра? К Архи-буби, который не терпит немецких музыкантов и ненавидит оперу? Есть такая старая зальцбургская поговорка: тот, кто приезжает в Зальцбург, через год становится глупцом, через два – идиотом, а через три – истинным зальцбуржцем.
26 октября состоялось исполнение мессы до минор в соборе св. Петра, и Вольфганг сам дирижировал хором, а Констанца пела одну из двух сольных партий сопрано. Он не успел закончить партитуру, но ему казалось, что и в незаконченном виде месса достаточно хорошо выражает его благодарность богу за то счастье, которое он обрел с Констанцей.
Слушатели были настроены дружелюбно. Среди них не было приближенных Колоредо, зато много старых друзей, большинство из которых знали Вольфганга еще с детства. По Вольфганг смотрел только на Папу. Он все еще лелеял надежду, что месса заставит Леопольда более благосклонно отнестись к Констанце. На протяжении трех месяцев, что они гостили дома, Папа держался вежливо, но холодновато.
Леопольд слушал внимательно, но угадать, о чем он думает, Вольфганг не мог.
А потом чистое сопрано Констанцы взлетело ввысь в прекрасной молитве, увлекая за собой Вольфганга. Как он устал от повседневных забот, от необходимости зарабатывать на кусок хлеба, от Колоредо и Арко! Музыка выражала его упоенный восторг перед мирозданием, перед всевышним творцом, перед его чудесным даром – жизнью.
Шахтнер дивился возвышенности Моцартовой мессы. Музыкант, не отличавшийся религиозностью, слушая мессу, понял, откуда возникла религия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
– Разумеется, поступай как знаешь, – а сам подумал: причиной тому, без сомнения, невестка.
Почувствовав себя свободней – никто их теперь не видел и не слышал, – Констанца преисполнилась благодарности к мужу и столь бурно выказывала свою любовь, что у Вольфганга появилась надежда превратить их пребывание в Зальцбурге в новый медовый месяц.
30 июля, в день рождения Наннерль, Леопольд решил пригласить нескольких старых друзей отпраздновать это событие и представить им свою невестку.
Увидев, с какой неподдельной радостью Буллингер, Хагенауэр, Шахтнер и другие обнимают Вольфганга, Констанца убедилась, что все они его искренне любят. К ней они тоже отнеслись с большой теплотой, и это ее глубоко тронуло. Они рады знакомству. Раз Вольфганг ее выбрал, значит, она того заслуживает, думала Констанца и чувствовала себя в их компании легко и непринужденно.
Пришел Иоганн фон Берхтольдцу Зонненбург, и Леопольд с гордостью представил нового гостя своим друзьям. Зонненбургу было лет под пятьдесят; по всей видимости, чиновник не слишком знатного рода, лицо приятное, но вообще-то ничего собой не представляет, решила Констанца. Зонненбург не отходил от Наннерль, да и она с его приходом заметно оживилась. Сестре Вольфганга исполнилось тридцать два года, и Констанца не сомневалась: Наннерль ждет невеселая доля старой девы. Тут, однако, уверенность ее поколебалась. По-видимому, Наннерль влюблена в Зонненбурга и надеется выйти за него замуж; неужели Леопольд так же воспротивится ее браку, как противился браку сына, размышляла Констанца. Но сегодня, впервые за все время их пребывания в Зальцбурге, у Леопольда был по-настоящему радостный вид.
Через несколько дней, прослышав о болезни Михаэля Гайдна, Вольфганг отправился навестить его. Приход Моцарта явно обрадовал Гайдна, но он был чем-то очень взволнован.
Он еще не совсем оправился от серьезной болезни, пожаловался Вольфгангу Гайдн, а Колоредо, ждущий в скором времени гостей, заказал ему два дуэта для скрипки и альта, на случай если ему вздумается выступить перед своими гостями.
– А я не могу написать ни единой ноты. Совершенно обессилел. – Гайдн отхлебнул вина из рюмки и добавил: – Но если не представлю дуэты, мне придется за это расплачиваться. Я не могу позволить себе уйти со службы, как сделали вы. У меня нет ни гроша за душой, а начинать все сызнова не хватит здоровья, да и устал я очень.
– Вы считаете, Великий Муфтий не простит?
– И вы еще спрашиваете! Будто не знаете, уж если он что-то решил, никакие оправдания не помогут. Он приказал задержать мое жалованье, пока не получит дуэты. А у меня нет даже денег расплатиться с доктором и аптекарем.
– Когда нужны дуэты?
– В том-то и сложность. Их требуют немедленно. Князь не дает мне хотя бы немного окрепнуть. А я ведь быстро пишу, когда здоров, вы знаете.
Вольфганг кивнул в ответ и, пообещав в скором времени зайти, ушел.
Через два дня он вручил Михаэлю Гайдну два законченных дуэта для скрипки и альта и отмахнулся от его благодарности.
– Они премилые. Подпишите их своим именем. Архи-буби и не заметит разницы, – сказал Вольфганг.
Прослушав оба дуэта, Колоредо распорядился выплатить жалованье Гайдну и сказал Брунетти:
– Никогда не думал, что Гайдн способен создавать столь прекрасные, мелодичные вещи. Вместо того чтобы дуть пиво, перешел бы лучше на бургундское.
Брунетти передал это Гайдну и добавил:
– А мне эти дуэты напомнили сочинения вашего брата.
Теперь Вольфганг отдавал все силы завершению мессы. Преисполненный благодарности, Михаэль Гайдн договорился в церкви св. Петра, где сам он состоял органистом, что впервые мессу исполнят там, и Вольфганг подумал: Папе это будет приятно. Папа с некоторых пор питал к этому древнему храму необычайно нежные чувства.
От госпожи Вебер пришло несколько писем, в которых та сообщала, что Раймунд Леопольд чувствует себя прекрасно, а затем в сентябре письма вдруг прекратились. Вольфганг заволновался, но Констанца отнеслась к этому спокойно. Просто мать ее терпеть не может писать письма, сказала она, удивительно, как эти-то написала.
Вольфганг ни разу не встретил Колоредо – можно было подумать, что они живут не в миле друг от друга, а на разных планетах. Но однажды, когда Вольфганг спешил в церковь св. Петра на репетицию своей частично законченной мессы, у самого входа он лицом к лицу столкнулся с Арко.
Камзол графа был расшит драгоценными каменьями, пудреный парик завит по самой последней моде, пряжки на туфлях – серебряные, губы – подкрашены, но сам он при виде Моцарта сделался белее полотна.
Вольфганг хотел было крикнуть: «Негодяй!» – и дать Арко пощечину. Но не успел он глазом моргнуть, как граф исчез.
Вольфганг рассказал об этой встрече Гайдну.
– Арко никогда о вас не упоминает. И Колоредо тоже. Я думаю, они стыдятся того, что произошло.
– Здесь об этом стало известно?
– А как же! Вы ведь здесь родились, благодаря вам Зальцбург прославился на всю Европу. Кто бы знал об этом городе, если бы не вы.
– И что же говорили?
– Ходили слухи, будто у вас с графом дошло до драки. Некоторые утверждали, что вы его ударили, другие – что он обругал вас и выставил вон. В общем, приятного мало.
– Во всяком случае, теперь меня не беспокоят.
– Не смеют. Вы – любимец императора.
Так-то оно так, думал Вольфганг, пока дело не касается того, чтобы назначить меня на службу и дать регулярный заработок.
– У Иосифа вкус лучше, чем у Колоредо, – сказал он.
– Вам не приходит мысль вернуться обратно?
– Вернуться в город, настолько провинциальный, что здесь нет даже настоящего оркестра? К Архи-буби, который не терпит немецких музыкантов и ненавидит оперу? Есть такая старая зальцбургская поговорка: тот, кто приезжает в Зальцбург, через год становится глупцом, через два – идиотом, а через три – истинным зальцбуржцем.
26 октября состоялось исполнение мессы до минор в соборе св. Петра, и Вольфганг сам дирижировал хором, а Констанца пела одну из двух сольных партий сопрано. Он не успел закончить партитуру, но ему казалось, что и в незаконченном виде месса достаточно хорошо выражает его благодарность богу за то счастье, которое он обрел с Констанцей.
Слушатели были настроены дружелюбно. Среди них не было приближенных Колоредо, зато много старых друзей, большинство из которых знали Вольфганга еще с детства. По Вольфганг смотрел только на Папу. Он все еще лелеял надежду, что месса заставит Леопольда более благосклонно отнестись к Констанце. На протяжении трех месяцев, что они гостили дома, Папа держался вежливо, но холодновато.
Леопольд слушал внимательно, но угадать, о чем он думает, Вольфганг не мог.
А потом чистое сопрано Констанцы взлетело ввысь в прекрасной молитве, увлекая за собой Вольфганга. Как он устал от повседневных забот, от необходимости зарабатывать на кусок хлеба, от Колоредо и Арко! Музыка выражала его упоенный восторг перед мирозданием, перед всевышним творцом, перед его чудесным даром – жизнью.
Шахтнер дивился возвышенности Моцартовой мессы. Музыкант, не отличавшийся религиозностью, слушая мессу, понял, откуда возникла религия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205