«Вы окажете мне большую честь, господин капельмейстер, если согласитесь принять участие в концерте, целиком посвященном Вашей музыке».
Письмо кларнетиста и вера Гайдна в его талант заставили Вольфганга опять взяться за сочинение музыки. Мысль снова выступить перед публикой зажгла его, и он с головой ушел в работу над первым за три последние года концертом для фортепьяно. А Констанца, которая и впрямь была беременна, сидела рядом, исполненная желания доказать ему свою преданность: он так любил поболтать с ней, когда отдыхал от работы. От Гайдна пришло письмо, друг сообщал о своем благополучном прибытии и умолял Вольфганга приехать в Лондон как можно скорее. Гайдн выражал надежду, что Вольфганг снова взялся за сочинение музыки – на произведения Моцарта в Англии такой огромный спрос.
«Нежный Вольфганг» – назвал его Гайдн, и он ни на минуту не забывал об этом, работая над новым концертом си-бемоль мажор. Классическая строгость и простота сочетались в нем с певучестью, с удивительной ясностью и красотой. Той ясностью и красотой, размышлял он, которые, казалось, исчезли из мира в этот неспокойный, жестокий век.
По Вене расхаживали солдаты, и император твердил, что надо спасать Европу от революции, которая захлестнула уже почти всю Францию. Вольфганг следил за событиями. Он понимал: если вспыхнет война с Францией, будет трудно добраться до Англии, а он не хотел, чтобы этот страшный мир одолел его.
Концерт си-бемоль мажор не оплакивал человеческую судьбу и не сокрушался над ней. Мощные аккорды устремлялись ввысь не за тем, чтобы призвать на помощь Провидение. Слушая его музыку, никто не поверит, что, сочиняя ее, он чувствовал себя совсем больным и несчастным. Бывали моменты, когда ему не верилось, хватит ли сил еще хоть на один концерт. Но считать эту работу последней не хотелось.
Он так любил фортепьяно. Игра на этом инструменте доставляла ему высшее наслаждение. Мысль, что придется расстаться с ним, казалась невыносимой. И все-таки концерт надо слушать в настоящем исполнении.
Концерт состоялся в большом зале ресторана; игра Вольфганга, как всегда, отличалась удивительной звучностью, благородством и чистотой. Казалось, будто оркестр, фортепьяно и человек слились в единое целое.
Зал, однако, наполовину пустовал, хотя Иосиф Беер пользовался известностью и играл превосходно. За концерт Вольфганг получил всего двадцать пять гульденов.
Думать о концертах на ближайшее время не приходилось, но Вольфганг изо всех сил старался скрыть овладевшую им тоску и, желая доказать императору, что еще может быть ему полезен, сочинил десятка два немецких танцев, менуэтов и контрдансов для исполнения при дворе, но не получил даже благодарности.
Твердо решив не опускать руки и никому не показывать переполнявшее его отчаяние, он сочинил три детские песенки, фантазию для заводного органа, два искусно построенных струнных квартета; произведения эти, совершенно разные, принесли ему удовлетворение, потому что за них заплатили.
Он мог бросить писать музыку; даже когда не получал заказов, в голове теснилось столько замыслов! Нельзя терять драгоценное время, нужно успеть выразить в музыке все накопившееся в душе. И эта потребность была столь властной, что в голове уже рождались мелодии новой оперы, хотя либретто он еще не имел.
Да Понте выслали из Вены за оскорбление особы императора. Сальери ушел со службы при дворе. Орсини-Розенберг был уволен. Новым капельмейстером стал Иосиф Вейгль – весьма посредственный музыкант.
Это назначение положило конец еще теплившейся у Вольфганга надежде стать императорским капельмейстером при дворе Леопольда II. Узнав о том, что Леопольд Гофманн, капельмейстер при соборе св. Стефана, заболел и вряд ли долго протянет, Моцарт подал прошение с просьбой назначить его помощником Гофманна без денежного вознаграждения.
После длительного ожидания – сначала прошение было отклонено – он наконец получил это место указом магистрата города Вены. Вольфганг обрадовался, но Констанца не преминула напомнить, что ему снова придется бросать свой труд на ветер; она прочла вслух ту часть указа, где говорилось:
«Помогать вышеуказанному капельмейстеру, господину Гофманну, безвозмездно, заменять его, когда он не сможет явиться…»
– И если место освободится, – перебил ее Вольфганг, – оно перейдет ко мне вместе с жалованьем в две тысячи гульденов. Этого более чем достаточно на жизнь.
У Вольфганга появился новый ученик, которого он обучал теории композиции, Франц Ксавер Зюсмайер. Этот коренастый двадцатипятилетний музыкант сделался его посыльным, камердинером, управляющим делами и даже мишенью благодушных насмешек своего учителя.
Констанца уже сильно пополнела, ей предстояло рожать в августе-сентябре, и Вольфганг окружил ее лаской и вниманием.
Когда в начале июня, в самом благодушном настроении, готовая, казалось, обнять весь мир, она отправилась в Баден, Вольфганг искренне радовался за жену. Ему пришлось написать Пухбергу четыре умоляющих письма, прежде чем он получил от купца половину той суммы, которую просил. Вольфганг старался успокоить себя, как-нибудь обойдется и этим. Он писал Констанце почти каждый день нежные письма и очень по ней скучал.
Чтобы рассеяться, Вольфганг часто ходил в театр. Как-то раз он смотрел во Фрейхауз-театре на Видене пользующийся успехом спектакль «Антон при дворе, или День ангела». Пьеса показалась ему скучной, хотя писал ее, режиссировал и поставил его старый знакомый Эммануэль Шиканедер.
После спектакля Шиканедер пригласил Вольфганга поужинать с ним.
Сидя с Шиканедером в его уборной, Вольфганг понял, что у приятеля, видимо, была особая причина повидаться с ним. Шиканедер был сегодня трезв, благоразумен, без тени напускной веселости, обычно столь ему свойственной. Прежде Шиканедер был несколько хлыщеват, вспоминал Вольфганг. Пятью годами старше Вольфганга, этот красивый, стройный мужчина вел необычайно бурный образ жизни. Он брался за все, начиная с глюковского «Орфея и Эвридики», шекспировского «Гамлета» и «Короля Лира», мольеровского «Мнимого больного» и кончая комедиями самого низкого пошиба и бьющими на эффект постановками весьма дурного вкуса. По при том, что Шиканедер любил играть комические роли и был очень недурен в пантомиме, он обладал еще прекрасным, выразительным голосом – лучшего Гамлета Вольфганг на сцене не видел, неплохо пел и был опытным режиссером и постановщиком.
Убедившись, что Шиканедер не интересуется его мнением по поводу сегодняшнего спектакля, Вольфганг с облегчением вздохнул. Шиканедер сказал:
– Вам известно, Моцарт, что с тех самых пор, как мы познакомились в Зальцбурге, где я тогда играл в театре – перед самым вашим отъездом в Вену, – я остаюсь восторженным почитателем вашей музыки.
Что-то ему от меня нужно, гадал Вольфганг, и, разумеется, даром.
– Являлась ли вам когда-нибудь мысль писать для народного театра?
В настоящее время я готов писать для кого угодно, подумал Вольфганг, лишь бы это было поставлено, только не следует показывать свою заинтересованность, иначе Шиканедер сумеет использовать ее в своих интересах.
– Все зависит от либретто, – ответил он.
– Как вы, наверное, знаете, я написал несколько либретто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Письмо кларнетиста и вера Гайдна в его талант заставили Вольфганга опять взяться за сочинение музыки. Мысль снова выступить перед публикой зажгла его, и он с головой ушел в работу над первым за три последние года концертом для фортепьяно. А Констанца, которая и впрямь была беременна, сидела рядом, исполненная желания доказать ему свою преданность: он так любил поболтать с ней, когда отдыхал от работы. От Гайдна пришло письмо, друг сообщал о своем благополучном прибытии и умолял Вольфганга приехать в Лондон как можно скорее. Гайдн выражал надежду, что Вольфганг снова взялся за сочинение музыки – на произведения Моцарта в Англии такой огромный спрос.
«Нежный Вольфганг» – назвал его Гайдн, и он ни на минуту не забывал об этом, работая над новым концертом си-бемоль мажор. Классическая строгость и простота сочетались в нем с певучестью, с удивительной ясностью и красотой. Той ясностью и красотой, размышлял он, которые, казалось, исчезли из мира в этот неспокойный, жестокий век.
По Вене расхаживали солдаты, и император твердил, что надо спасать Европу от революции, которая захлестнула уже почти всю Францию. Вольфганг следил за событиями. Он понимал: если вспыхнет война с Францией, будет трудно добраться до Англии, а он не хотел, чтобы этот страшный мир одолел его.
Концерт си-бемоль мажор не оплакивал человеческую судьбу и не сокрушался над ней. Мощные аккорды устремлялись ввысь не за тем, чтобы призвать на помощь Провидение. Слушая его музыку, никто не поверит, что, сочиняя ее, он чувствовал себя совсем больным и несчастным. Бывали моменты, когда ему не верилось, хватит ли сил еще хоть на один концерт. Но считать эту работу последней не хотелось.
Он так любил фортепьяно. Игра на этом инструменте доставляла ему высшее наслаждение. Мысль, что придется расстаться с ним, казалась невыносимой. И все-таки концерт надо слушать в настоящем исполнении.
Концерт состоялся в большом зале ресторана; игра Вольфганга, как всегда, отличалась удивительной звучностью, благородством и чистотой. Казалось, будто оркестр, фортепьяно и человек слились в единое целое.
Зал, однако, наполовину пустовал, хотя Иосиф Беер пользовался известностью и играл превосходно. За концерт Вольфганг получил всего двадцать пять гульденов.
Думать о концертах на ближайшее время не приходилось, но Вольфганг изо всех сил старался скрыть овладевшую им тоску и, желая доказать императору, что еще может быть ему полезен, сочинил десятка два немецких танцев, менуэтов и контрдансов для исполнения при дворе, но не получил даже благодарности.
Твердо решив не опускать руки и никому не показывать переполнявшее его отчаяние, он сочинил три детские песенки, фантазию для заводного органа, два искусно построенных струнных квартета; произведения эти, совершенно разные, принесли ему удовлетворение, потому что за них заплатили.
Он мог бросить писать музыку; даже когда не получал заказов, в голове теснилось столько замыслов! Нельзя терять драгоценное время, нужно успеть выразить в музыке все накопившееся в душе. И эта потребность была столь властной, что в голове уже рождались мелодии новой оперы, хотя либретто он еще не имел.
Да Понте выслали из Вены за оскорбление особы императора. Сальери ушел со службы при дворе. Орсини-Розенберг был уволен. Новым капельмейстером стал Иосиф Вейгль – весьма посредственный музыкант.
Это назначение положило конец еще теплившейся у Вольфганга надежде стать императорским капельмейстером при дворе Леопольда II. Узнав о том, что Леопольд Гофманн, капельмейстер при соборе св. Стефана, заболел и вряд ли долго протянет, Моцарт подал прошение с просьбой назначить его помощником Гофманна без денежного вознаграждения.
После длительного ожидания – сначала прошение было отклонено – он наконец получил это место указом магистрата города Вены. Вольфганг обрадовался, но Констанца не преминула напомнить, что ему снова придется бросать свой труд на ветер; она прочла вслух ту часть указа, где говорилось:
«Помогать вышеуказанному капельмейстеру, господину Гофманну, безвозмездно, заменять его, когда он не сможет явиться…»
– И если место освободится, – перебил ее Вольфганг, – оно перейдет ко мне вместе с жалованьем в две тысячи гульденов. Этого более чем достаточно на жизнь.
У Вольфганга появился новый ученик, которого он обучал теории композиции, Франц Ксавер Зюсмайер. Этот коренастый двадцатипятилетний музыкант сделался его посыльным, камердинером, управляющим делами и даже мишенью благодушных насмешек своего учителя.
Констанца уже сильно пополнела, ей предстояло рожать в августе-сентябре, и Вольфганг окружил ее лаской и вниманием.
Когда в начале июня, в самом благодушном настроении, готовая, казалось, обнять весь мир, она отправилась в Баден, Вольфганг искренне радовался за жену. Ему пришлось написать Пухбергу четыре умоляющих письма, прежде чем он получил от купца половину той суммы, которую просил. Вольфганг старался успокоить себя, как-нибудь обойдется и этим. Он писал Констанце почти каждый день нежные письма и очень по ней скучал.
Чтобы рассеяться, Вольфганг часто ходил в театр. Как-то раз он смотрел во Фрейхауз-театре на Видене пользующийся успехом спектакль «Антон при дворе, или День ангела». Пьеса показалась ему скучной, хотя писал ее, режиссировал и поставил его старый знакомый Эммануэль Шиканедер.
После спектакля Шиканедер пригласил Вольфганга поужинать с ним.
Сидя с Шиканедером в его уборной, Вольфганг понял, что у приятеля, видимо, была особая причина повидаться с ним. Шиканедер был сегодня трезв, благоразумен, без тени напускной веселости, обычно столь ему свойственной. Прежде Шиканедер был несколько хлыщеват, вспоминал Вольфганг. Пятью годами старше Вольфганга, этот красивый, стройный мужчина вел необычайно бурный образ жизни. Он брался за все, начиная с глюковского «Орфея и Эвридики», шекспировского «Гамлета» и «Короля Лира», мольеровского «Мнимого больного» и кончая комедиями самого низкого пошиба и бьющими на эффект постановками весьма дурного вкуса. По при том, что Шиканедер любил играть комические роли и был очень недурен в пантомиме, он обладал еще прекрасным, выразительным голосом – лучшего Гамлета Вольфганг на сцене не видел, неплохо пел и был опытным режиссером и постановщиком.
Убедившись, что Шиканедер не интересуется его мнением по поводу сегодняшнего спектакля, Вольфганг с облегчением вздохнул. Шиканедер сказал:
– Вам известно, Моцарт, что с тех самых пор, как мы познакомились в Зальцбурге, где я тогда играл в театре – перед самым вашим отъездом в Вену, – я остаюсь восторженным почитателем вашей музыки.
Что-то ему от меня нужно, гадал Вольфганг, и, разумеется, даром.
– Являлась ли вам когда-нибудь мысль писать для народного театра?
В настоящее время я готов писать для кого угодно, подумал Вольфганг, лишь бы это было поставлено, только не следует показывать свою заинтересованность, иначе Шиканедер сумеет использовать ее в своих интересах.
– Все зависит от либретто, – ответил он.
– Как вы, наверное, знаете, я написал несколько либретто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205