– Они – лица заинтересованные. Вам, без сомнения, известно, что император запретил балет в своих театрах.
– Я не знал, что это относится и к опере, – сказал да Понте.
– Это относится ко всем спектаклям, которые идут в театрах его величества. Вам придется выбросить балет.
Вольфганг запротестовал:
– По это погубит «Фигаро», ваше сиятельство!
– Меня это мало трогает. Да Понте, я желаю видеть либретто.
Да Понте с большой неохотой вручил директору текст либретто. Орсини-Розенберг решительным жестом вырвал оттуда две страницы, содержащие балетную сцену.
– Мы не сможем поставить оперу без балета! – воскликнул Вольфганг.
– С балетом поставить ее вы тем более не сможете, – усмехнулся Орсини-Розенберг.
– Это несправедливо. У нас нет времени менять сюжет.
– Ну что ж, Моцарт, мы подыщем другую оперу, – заключил директор, – и поставим ее взамен «Фигаро». – Оп встал, давая понять, что аудиенция окончена.
Бешенство охватило Вольфганга. Он стоял у подъезда Бургтеатра, не замечая ничего: ни проезжающих мимо экипажей, ни пешеходов, – и говорил да Понте, что такой произвол допустить невозможно, они должны обратиться за поддержкой к императору. Но да Понте не согласился.
– У меня другой план. Что касается интриг, то плести их умеет не один директор.
Да Понте говорил столь уверенным тоном, что Вольфганг немного успокоился, хотя никак не мог взять в толк, зачем Орсини-Розенбергу понадобилось так поступить.
– Все очень просто. Последнее слово, в конце концов, за Иосифом. Сальери, должно быть, предупредил директора, что «Фигаро» может иметь огромный успех и вытеснить с подмостков театров его собственную оперу, а когда Розенберг воочию убедился, что это так, то воспользовался балетом как предлогом, чтобы сорвать наш спектакль. Но император может с ним не согласиться.
– Ведь именно Орсини-Розенберг просил меня написать оперу-буффа.
– На случай, если не найдется другой. Или если мы ему заплатим, как делает Сальери. Хотите испробовать такой способ?
Вольфганг отказался, самая мысль об этом была ему противна.
– В таком случае нам придется дать «Фигаро» в присутствии императора.
– Без балетной сцены?
– Разумеется.
– Но это же неразумно!
– Совершенно верно, – с хитрой улыбкой ответил да Понте. – В том-то все и дело.
Иосиф принял предложение да Поите посетить генеральную репетицию оперы. Приглашая императора, да Понте пояснил:
– Ваше величество, нам очень хотелось бы знать ваше мнение относительно оперы: вдруг вы решите, что необходимо внести какие-то поправки. Для нас важнее всего остального, чтобы вы, ваше величество, остались довольны.
Иосиф с большим удовольствием смотрел спектакль, пока дело не дошло до сцены балета, которая была заменена пантомимой. Тут император рассердился. Сюжет вдруг стал непонятен, когда до этого все было ясно и очень забавно, причем никаких скандальных выпадов против властей, чего он так опасался, не осталось. Иосиф приказал остановить репетицию и воскликнул:
– Да Понте, пантомима совсем не вяжется с оперой! Да Понте пожал плечами и вручил Иосифу либретто с восстановленной сценой балета.
– Так почему же этого нет в опере, синьор поэт? – спросил Иосиф.
– Ваше величество, господин директор объявил нам, что балет запрещен.
– Запрещен? – Император приказал немедленно вызвать директора.
Орсини-Розенберг, находившийся у себя в кабинете, тут же явился. Но не успел директор и рта раскрыть, как император сказал:
– Как вы осмелились дать такое распоряжение, не спросив меня?
– Ваше величество, вы изволили говорить, что балет на сцене запрещен.
– Когда он груб и непристоен, а здесь он вполне уместен.
– Ваше величество, а как же насчет самой «Свадьбы Фигаро»? Вы ведь запретили постановку пьесы?
– Потому что пьеса была безвкусна и полна непристойностей. А эта опера очаровательна.
– Кроме того, танцоры, которыми располагает Бургтеатр, вам не нравятся, ваше величество.
– Найдите таких, которые мне понравятся.
– Но, ваше величество, осталось так мало времени, я…
– На то моя императорская воля! – И когда директор стал подыскивать новую причину, Иосиф сказал: – Я очень разгневаюсь, если представление «Фигаро» и дальше будет откладываться. Мне не терпится узнать развязку.
– О, конец будет счастливый, ваше величество, – сказал да Понте. – Если нам позволят…
– Вам уже позволено. А теперь я подожду танцоров. Я намерен послушать всю оперу от начала до конца и тогда уж вынести свое суждение.
Двенадцать танцоров прибыли через несколько минут, и, пока они репетировали, Вольфганг повторил для развлечения императора несколько арий. Иосиф выразил желание послушать еще раз две арии графини: «Porgi Атог» («Бог любви, сжалься и внемли»), где она жалуется, что утратила любовь мужа, и «Dovo sono» («О, куда ж ты закатилось, солнце светлой былой любви»), где графиня с грустью вспоминает то время, когда ничто не омрачало их счастья. Эти арии тронули сердце Иосифа. Ему и самому пришлось страдать. Его первая обожаемая жена рано скончалась, так и не ответив на его любовь.
Императору понравился балет; юн развеял его меланхоличное настроение и, как оказалось, прекрасно соответствовал сюжету. Иосиф приказал назначить премьеру «Свадьбы Фигаро» на 1 мая, как ранее и намечалось.
Двумя днями позже, накануне премьеры, Вольфганг сел писать увертюру. Он уже несколько недель тому назад с величайшей дотошностью, до мелочей разработал всю партитуру, и теперь ему оставалось только записать ее. Вольфганг делал это в последний момент, чтобы оставить больше времени на репетиции остальной музыки, но еще заранее решил выразить в увертюре всю идею оперы. С самого начала нужно задать правильный тон. Он не стал вплетать в увертюру основные темы «Фигаро», как это было принято, но передал в ней темп и общее оживленное настроение, написав ее как самостоятельное инструментальное произведение, единственное в своем роде.
С того момента как Вольфганг появился за дирижерским пультом, Иосиф Гайдн, проделавший долгое и трудное путешествие из имения графа Эстергази в Вену с одной лишь целью присутствовать на премьере «Свадьбы Фигаро», не переставал радоваться, что не пожалел сил и приехал. Самообладание Вольфганга восхищало. Моцарт был всего пяти футов ростом, но когда он взмахнул руками, давая знак оркестру начинать, то словно вырос, поднялся и над оркестром и над стоявшим перед ним клавесином. В увертюре нет ни одной лишней ноты, думал Гайдн. Вольфганг, казалось, пританцовывал, дирижируя оркестром, вместе с ним весело танцевала и музыка, с первых же тактов настраивавшая участников спектакля на веселый лад.
Открывавшая оперу сцена Фигаро и Сусанны шла все в том же жизнерадостном темпе и совершенно очаровала Гайдна. К концу первого акта он словно перенесся в иной мир, более светлый, где его восприятие музыки обострилось до предела. Все актеры пели великолепно, кроме разве графа – Мандини: Мандини исполнял свою роль чрезвычайно неровно, казалось, не знал, как ему держаться на сцене. Но Вольфганг своим вдохновенным дирижированием раскрывал красоту музыки; он всех держал в своей власти – оркестр под его управлением аккомпанировал певцам, воодушевлял их, увеличивая выразительность пения, и при этом Вольфганг не позволял музыке заглушать певцов, даже когда он сам сидел за клавесином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205