Так как мы обходимся одним-двумя дукатами в день – за исключением тех дней, когда приходится нанимать карету, – то вернемся домой с кругленькой суммой, и тогда я смогу вернуть деньги, которые Вы так любезно мне одолжили. Тут по-прежнему почти не поминают о войне с Фридрихом Прусским, а если и говорят, то о скором примирении, поскольку пи одна из сторон не может добиться победы.
Если бы Вы могли разузнать намерения его светлости относительно места капельмейстера, я был бы Вам глубоко обязан. Надеюсь, из дружеских чувств Вы выполните эту просьбу. Если выбор его светлости падет на кого-то другого, кто знает, может, планы мои и изменятся.
И все же я по-прежнему предпочитаю Зальцбург всем другим возможностям. Еще раз прошу Вас рассказать его светлости, которого мы каждодневно благодарим за любезно предоставленный нам отпуск, о том, какой мы здесь имеем успех. И сам император и наследник престола эрцгерцог Иосиф называют меня не иначе как зальцбургским капельмейстером, и все расточают похвалы за то, что я прославляю музыку двора его светлости, немало способствовавшую проявлению замечательного таланта Вольферля и Наннерль.
Ваш искренний друг Леопольд Моцарт».
Хагснауэр тут же ответил. Место капельмейстера пока свободно, и, хотя архиепископ и доволен успехами Моцартов в Вене, он хотел бы знать, когда Моцарт вновь займет свое место.
Леопольд медлил с ответом. Мария Терезия прислала им приглашение присутствовать на торжественном обеде в честь ее детей, и он надеялся, что императрица предложит ему постоянное место в Вене. Но, хотя она приветливо встретила Моцартов, и особенно Вольферля и после обеда дети играли с эрцгерцогом Максимилианом и эрцгерцогинями Иоганной и Марией Антуанеттой, ни о музыке, ни о будущем никакого разговора не состоялось.
Разочарованный Леопольд не мог понять, что же произошло. На следующий день после обеда у императрицы он сел за письменный стол и занялся подсчетом своих финансов. Моцарты занимали в «Белом быке» самые просторные и лучшие комнаты: пока они прилично зарабатывают, но, как только приток денег прекратится, это станет пустой роскошью. Затем надо решить вопрос о покупке кареты. Кареты стоили недешево, и, кроме того, пришлось бы нанять кучера; с другой стороны, передвижение в карете сохранит здоровье детей.
Все же сумма испугала его, и он сказал вошедшей в комнату Анне Марии:
– Мне совсем не улыбается кормить лошадей и кучера, даже в те дни, когда я не пользуюсь ими. Хотя, и то сказать, собственный выезд позволит сэкономить на чем-нибудь другом.
– Ты прав, Леопольд.
– И потом, за один месяц в Вене мы заработали столько, сколько я зарабатываю в Зальцбурге за год. – Он вдруг заметил, что жена его не слушает – это было совсем на нее непохоже. – Что случилось? – встревоженно спросил он.
– Меня беспокоит Вольферль. Он все время жалуется на усталость. Даже упражняться не захотел.
Леопольд оторвался от подсчетов:
– А ты не ошибаешься?
– Он играл сонату Скарлатти, ту новую, о которой только и говорил вчера, и вдруг остановился и сказал, что не помнит, как играть дальше.
– Где он?
– Я уложила его в кровать. Уговаривала уснуть, но он не спит.
Увидев у своей постели родителей, Вольферль попытался приподняться.
– Папа, простите, что я не мог доиграть сонату, по мне трудно сидеть. – И снова упал на подушки.
– У тебя что-нибудь болит? – спросил Леопольд.
– Мне то холодно, то жарко. И еще у меня всюду пятнышки.
Пятна были симптомом самой ужасной болезни, оспы. Леопольд постарался ничем не выдать охвативший его страх и с напускным спокойствием стал осматривать Вольферля. Пятна были красные, твердые и болезненные. Похоже на оспу. Леопольд содрогнулся от ужаса. Он уже слышал, что в Вене началась эпидемия оспы, знал он и грозные цифры; обычно заболевало более половины населения города, большая часть заболевших умирала, а из выживших многие оставались рябыми на всю жизнь.
– Папа, я очень устал, – заплакал Вольферль.
– Сейчас примешь лекарство, и тебе полегчает. – Он дал ему порошки, помогавшие, как считалось, от всех болезней.
– Думаешь, поможет? – недоверчиво спросила Анна Марияя.
Он пожал плечами, подумал с горечью: «Ноmо proponit, Deua disponit» и кинулся за лекарем, чтобы вконец не поддаться отчаянию.
Лекарь Франке только что окончил университет. Напустив на себя солидность, он объявил:
– Мальчик серьезно болен.
Сперва он посоветовал кровопускание, но, увидев, как перепугался Леопольд, решил обойтись без кровопускания, но прописал порошки и побольше питья, чтобы хорошенько очистить организм. Леопольд выполнил его указания, но Вольферлю стало хуже.
– Вы считаете, это оспа? – спросил Леопольд. Лекарь Франке принял важный вид.
– Все в руках божьих, – ответил он.
Лекарь Дессау был глубокий старик. Он непрестанно поправлял сползавший на лоб парик, ронял инструменты, и его очки были плохо протерты. Леопольд сомневался, разглядит ли лекарь сыпь на теле мальчика. Дессау тоже хотел сделать Вольферлю кровопускание, а когда Леопольд воспротивился, прописал еще какие-то порошки и питье. После того как Вольферль принял порошки, боли стали просто невыносимыми. И снова Леопольд спросил:
– Вы считаете, это оспа? Лекарь ничего не ответил и хотел поставить Вольферлю клизму, но Леопольд не разрешил – мальчика и так мучил сильный понос.
Вольферлю становилось все хуже, и Леопольд попросил графов Тун рекомендовать хорошего доктора. Графиня Тун знала отличного доктора по фамилии Бернгард, но, к сожалению, того не было сейчас в Вене; как только доктор вернется, она обещала прислать его к Моцартам.
Леопольду было ясно, что оба лекаря невежды, и он решил дождаться приезда доктора Бернгарда, и никого больше не приглашать. Однако время шло, не принося Вольферлю облегчения, и у Леопольда не выходили из ума слова хозяина гостиницы, с которым он поделился своими сомнениями насчет искусства Франка и Дессау.
«Больше половины детей в Вене умирают до семи лет», – сказал ему тогда Отто Хейнц. И при этом пожал плечами, словно хотел добавить: «Чем ваш ребенок лучше других?»
Вольферлю не понравились лекари, которых приводил Папа. Они называли его болезнь непонятно, по-латыни, прописывали порошки и питье, от которых его непрерывно слабило и все тело ломило. Ему было стыдно, он знал, что не сможет играть и подводит Папу. После визита второго лекаря у него сильно разболелся живот, есть он совсем не мог. Мама уговаривала выпить немного бульону, но он бормотал:
– Мне не хочется.
– Надо непременно поесть.
– Не могу.
У Вольферля кружилась голова, от страха перехватывало дыхание, он не понимал, где находится. В ушах так звенело, что он ничего не слышал. Он не мог разглядеть Маму и вдруг страшно испугался, что никогда больше не увидит ее. Кто-то что-то говорил Вольферлю, но он не понимал ни слова и не мог разобрать, кто же перед ним. В бредовом кошмаре ему представилось, что он сидит со связанными руками за клавесином, а со всех сторон его обступают клавесины без клавиш, которые ухмыляются, Смеются над ним. И вдруг он почувствовал, что руки у него свободны, только клавиш так и не было.
Жар немного спал: это Мама, едва касаясь, обтирала влажной салфеткой его лицо и нежно нашептывала:
– Спи, дорогой, усни, мой мальчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Если бы Вы могли разузнать намерения его светлости относительно места капельмейстера, я был бы Вам глубоко обязан. Надеюсь, из дружеских чувств Вы выполните эту просьбу. Если выбор его светлости падет на кого-то другого, кто знает, может, планы мои и изменятся.
И все же я по-прежнему предпочитаю Зальцбург всем другим возможностям. Еще раз прошу Вас рассказать его светлости, которого мы каждодневно благодарим за любезно предоставленный нам отпуск, о том, какой мы здесь имеем успех. И сам император и наследник престола эрцгерцог Иосиф называют меня не иначе как зальцбургским капельмейстером, и все расточают похвалы за то, что я прославляю музыку двора его светлости, немало способствовавшую проявлению замечательного таланта Вольферля и Наннерль.
Ваш искренний друг Леопольд Моцарт».
Хагснауэр тут же ответил. Место капельмейстера пока свободно, и, хотя архиепископ и доволен успехами Моцартов в Вене, он хотел бы знать, когда Моцарт вновь займет свое место.
Леопольд медлил с ответом. Мария Терезия прислала им приглашение присутствовать на торжественном обеде в честь ее детей, и он надеялся, что императрица предложит ему постоянное место в Вене. Но, хотя она приветливо встретила Моцартов, и особенно Вольферля и после обеда дети играли с эрцгерцогом Максимилианом и эрцгерцогинями Иоганной и Марией Антуанеттой, ни о музыке, ни о будущем никакого разговора не состоялось.
Разочарованный Леопольд не мог понять, что же произошло. На следующий день после обеда у императрицы он сел за письменный стол и занялся подсчетом своих финансов. Моцарты занимали в «Белом быке» самые просторные и лучшие комнаты: пока они прилично зарабатывают, но, как только приток денег прекратится, это станет пустой роскошью. Затем надо решить вопрос о покупке кареты. Кареты стоили недешево, и, кроме того, пришлось бы нанять кучера; с другой стороны, передвижение в карете сохранит здоровье детей.
Все же сумма испугала его, и он сказал вошедшей в комнату Анне Марии:
– Мне совсем не улыбается кормить лошадей и кучера, даже в те дни, когда я не пользуюсь ими. Хотя, и то сказать, собственный выезд позволит сэкономить на чем-нибудь другом.
– Ты прав, Леопольд.
– И потом, за один месяц в Вене мы заработали столько, сколько я зарабатываю в Зальцбурге за год. – Он вдруг заметил, что жена его не слушает – это было совсем на нее непохоже. – Что случилось? – встревоженно спросил он.
– Меня беспокоит Вольферль. Он все время жалуется на усталость. Даже упражняться не захотел.
Леопольд оторвался от подсчетов:
– А ты не ошибаешься?
– Он играл сонату Скарлатти, ту новую, о которой только и говорил вчера, и вдруг остановился и сказал, что не помнит, как играть дальше.
– Где он?
– Я уложила его в кровать. Уговаривала уснуть, но он не спит.
Увидев у своей постели родителей, Вольферль попытался приподняться.
– Папа, простите, что я не мог доиграть сонату, по мне трудно сидеть. – И снова упал на подушки.
– У тебя что-нибудь болит? – спросил Леопольд.
– Мне то холодно, то жарко. И еще у меня всюду пятнышки.
Пятна были симптомом самой ужасной болезни, оспы. Леопольд постарался ничем не выдать охвативший его страх и с напускным спокойствием стал осматривать Вольферля. Пятна были красные, твердые и болезненные. Похоже на оспу. Леопольд содрогнулся от ужаса. Он уже слышал, что в Вене началась эпидемия оспы, знал он и грозные цифры; обычно заболевало более половины населения города, большая часть заболевших умирала, а из выживших многие оставались рябыми на всю жизнь.
– Папа, я очень устал, – заплакал Вольферль.
– Сейчас примешь лекарство, и тебе полегчает. – Он дал ему порошки, помогавшие, как считалось, от всех болезней.
– Думаешь, поможет? – недоверчиво спросила Анна Марияя.
Он пожал плечами, подумал с горечью: «Ноmо proponit, Deua disponit» и кинулся за лекарем, чтобы вконец не поддаться отчаянию.
Лекарь Франке только что окончил университет. Напустив на себя солидность, он объявил:
– Мальчик серьезно болен.
Сперва он посоветовал кровопускание, но, увидев, как перепугался Леопольд, решил обойтись без кровопускания, но прописал порошки и побольше питья, чтобы хорошенько очистить организм. Леопольд выполнил его указания, но Вольферлю стало хуже.
– Вы считаете, это оспа? – спросил Леопольд. Лекарь Франке принял важный вид.
– Все в руках божьих, – ответил он.
Лекарь Дессау был глубокий старик. Он непрестанно поправлял сползавший на лоб парик, ронял инструменты, и его очки были плохо протерты. Леопольд сомневался, разглядит ли лекарь сыпь на теле мальчика. Дессау тоже хотел сделать Вольферлю кровопускание, а когда Леопольд воспротивился, прописал еще какие-то порошки и питье. После того как Вольферль принял порошки, боли стали просто невыносимыми. И снова Леопольд спросил:
– Вы считаете, это оспа? Лекарь ничего не ответил и хотел поставить Вольферлю клизму, но Леопольд не разрешил – мальчика и так мучил сильный понос.
Вольферлю становилось все хуже, и Леопольд попросил графов Тун рекомендовать хорошего доктора. Графиня Тун знала отличного доктора по фамилии Бернгард, но, к сожалению, того не было сейчас в Вене; как только доктор вернется, она обещала прислать его к Моцартам.
Леопольду было ясно, что оба лекаря невежды, и он решил дождаться приезда доктора Бернгарда, и никого больше не приглашать. Однако время шло, не принося Вольферлю облегчения, и у Леопольда не выходили из ума слова хозяина гостиницы, с которым он поделился своими сомнениями насчет искусства Франка и Дессау.
«Больше половины детей в Вене умирают до семи лет», – сказал ему тогда Отто Хейнц. И при этом пожал плечами, словно хотел добавить: «Чем ваш ребенок лучше других?»
Вольферлю не понравились лекари, которых приводил Папа. Они называли его болезнь непонятно, по-латыни, прописывали порошки и питье, от которых его непрерывно слабило и все тело ломило. Ему было стыдно, он знал, что не сможет играть и подводит Папу. После визита второго лекаря у него сильно разболелся живот, есть он совсем не мог. Мама уговаривала выпить немного бульону, но он бормотал:
– Мне не хочется.
– Надо непременно поесть.
– Не могу.
У Вольферля кружилась голова, от страха перехватывало дыхание, он не понимал, где находится. В ушах так звенело, что он ничего не слышал. Он не мог разглядеть Маму и вдруг страшно испугался, что никогда больше не увидит ее. Кто-то что-то говорил Вольферлю, но он не понимал ни слова и не мог разобрать, кто же перед ним. В бредовом кошмаре ему представилось, что он сидит со связанными руками за клавесином, а со всех сторон его обступают клавесины без клавиш, которые ухмыляются, Смеются над ним. И вдруг он почувствовал, что руки у него свободны, только клавиш так и не было.
Жар немного спал: это Мама, едва касаясь, обтирала влажной салфеткой его лицо и нежно нашептывала:
– Спи, дорогой, усни, мой мальчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205