И постепенно воспоминание об этом дне стало основной темой его первой сонаты. Мысли, давно созревшие в голове, складывались в эпитафию чудесному дню, который они провели вместе. Ее тонкая, стройная фигурка незримо присутствовала в его музыке. И по мере того как складывалась соната – милая и простая, как Констанца его мечты, – чувство одиночества отступало.
В последней сонате звучало совсем иное настроение. Вольфганг сделал ее мучительной и взволнованной, и все же музыка искрилась и переливалась и была предельно мелодичной. Он построил ее так, словно партии фортепьяно и скрипки были концертирующими. И в то же время они были неразрывны – одна была немыслима без другой. Вольфганг надеялся, что Констанце обе сонаты понравятся так же, как нравились ему.
Он вернулся в Вену раньше, чем предполагал, – очень уж хотелось поскорее преподнести сонаты Констанце и насладиться ее радостью. Но никто его не ждал. Он вошел в дом Веберов, никем не замеченный, и, подходя к гостиной, услышал визгливый голос госпожи Вебер:
– Констанца, я говорила, не печь сегодня сразу все оладьи.
– Но это же гораздо проще – испечь все разом, – ответила Констанца.
– И дороже. Сколько раз повторять, что у нас нет денег? Ты такая неэкономная, совсем как твой отец.
Констанца стала испуганно оправдываться, а госпожа Вебер не унималась:
– И никто не убирал сегодня квартиру. – Не могу же я все делать одна.
– Хочешь, чтобы убирала я? Мало я для тебя в жизни сделала?
Констанца промолчала, и Вольфганг кашлянул, чтобы дать знать о своем присутствии.
Госпожа Вебер, взяв себя в руки, улыбнулась и сказала:
– Мне очень жаль, что вы стали свидетелем семейной ссоры, но согласитесь, в семье чего не случается.
Нет, он не согласен. В его семье никогда ничего подобного не бывало.
– Я хотела оставить немного оладий для вас, господин Моцарт.
– Благодарю вас.
– Но вы вернулись раньше, чем обещали.
Тон у госпожи Вебер обиженный, подумал Вольфганг, словно он ее в чем-то подвел.
– Мне не следовало выходить из себя, но, знаете, троих сирот воспитывать одной не так-то легко. Порой мне кажется, что они сведут меня в могилу.
– Вы хорошо провели время, Вольфганг? – спросила Констанца.
– Там было спокойно и приятно. И я привез вам подарок.
– Подарок! – Констанца оживилась.
– Две сонаты, которые я сочинил у Кобенцла.
Он вручил ей сонаты, но она неохотно приняла подарок, и вид у нее был разочарованный. Госпожа Вебер велела дочери тут же вернуть их обратно.
– Мы очень ценим ваш щедрый дар, господин Моцарт, – сказала она, но Констанца по может его принять.
– Я мечтал посвятить сонаты ей.
– Это, несомненно, большая честь, однако стоит молодой незамужней девушке их принять, как пойдут сплетни, все сразу поймут: тот, кто дарит, питает к ней нежные чувства.
– А что скажете вы, Констанца? – спросил Вольфганг. – Вы бы хотели иметь эти сонаты?
– Как сказала матушка, я польщена, но…
– Констанца еще ребенок, – прервала госпожа Вебер. – Приходится ее наставлять. Вам следует посвятить свои сонаты тому, кто сумеет вас лучше отблагодарить, господин Моцарт.
Может, все-таки разумнее съехать от них, подумал Вольфганг, как советовал Папа.
60
Готлиб Стефани встретил Вольфганга чрезвычайно радушно.
– Весьма польщен вашим визитом, господин Моцарт, – сказал он.
– Если кто и должен чувствовать себя польщенным, так это я, – ответил Вольфганг, но, оглядев Стефани, вдруг насторожился. Он вспомнил, что сорокалетний инспектор немецкой оперы считался одновременно драматургом, режиссером, постановщиком и актером и, как ему говорили, пройдохой не хуже Афлиджио. Но внешне Стефани был далеко не так импозантен, как Афлиджио: губастый, широконосый, со срезанным подбородком, он казался грубым и неотесанным, хотя пользовался репутацией человека просвещенного, остроумного собеседника и либреттиста, который всегда умел добиться постановки своего произведения.
Вольфгангу понравилась квартира Стефани, расположенная на Михаэльплац, в непосредственном соседстве с дворцами, соборами и резиденциями сильных мира сего. Окна выходили в большой тенистый двор, и комнаты были великолепно обставлены. Когда Вольфганг спросил, сколько такая квартира может стоить, Стефани смущенно ответил:
– Пятьсот гульденов. Дороговато, разумеется, но что поделаешь, в моем положении…
Эта сумма превышала годовой заработок Вольфганга в Зальцбурге, и он усомнился, можно ли довериться такому сумасбродному человеку. Но Стефани говорил:
Будьте уверены, господин Моцарт, при моей поддержке ваша опера увидит свет.
– А как насчет «Идоменея»? Вы хвалили его.
– Прекрасная музыка. Это и навело меня на мысль поработать с вами. Но опера на немецком языке – чересчур серьезно для Вены. А вы обязательно хотите, чтобы ваша первая опера в Вене была на немецком, не так ли?
Его первую оперу поставили в Вене, когда ему было двенадцать лет. Но он не стал напоминать об этом Стефани, а просто сказал:
– А что предлагаете вы?
– Либретто о похищении из сераля, – ответил Стефани, – турецкие сюжеты в наше время пользуются в Вене большим успехом. Венцы с удовольствием смотрят на сцене турок, при условии, что они представлены злодеями.
Стефани прав. Вольфганг не мог не признать этого, но, не желая давать в руки либреттиста лишнего козыря или показаться слишком заинтересованным, сказал:
– Почему вы думаете, что из вашего либретто можно сделать зингшпиль?
– Рассказ о том, как Бельмонт, испанский гранд, спасает свою возлюбленную Констанцу из турецкого сераля, очень трогателен и романтичен.
Не следует поддаваться такому случайному совпадению, понимал Вольфганг, но волей-неволей поддался. Бывали моменты, когда он рисовал в своем воображении, как спасает Констанцу из когтей госпожи Вебер, хотя довольно смутно представлял себе все последствия подобного поступка.
– Как же разворачивается драма? – спросил он.
– Действие происходит во дворце паши Селима, который держит в заточении в своем серале красавицу Констанцу, ее служанку Блондхен и слугу Бельмонта – Педрильо. Педрильо работает садовником под надзором Осмина, свирепого надсмотрщика паши. Педрильо, увидев в серале Бельмонта, который попал сюда в поисках Констанцы, представляет его паше, как архитектора, мечтающего поступить на службу к паше. Селим нанимает Бельмонта, и Бельмонт с Педрильо спасают Констанцу и Блондхен из сераля, и…
Тут Вольфганг перебил либреттиста:
– Эта последняя сцена может получиться очень драматичной и волнующей.
– Совершенно верно. Потому что не успевают они далеко убежать, как их ловит Осмин и приводит к Селиму, который обнаруживает, что Бельмонт – сын его злейшего врага.
По виду Вольфганга трудно было догадаться, насколько сюжет произвел на него впечатление, – он просто слушал, что последует дальше.
Затем паша Селим милостиво отпускает четырех пленников, и теперь они могут пожениться, потому что Блондхен и Педрильо тоже любят друг друга. Наступило долгое молчание.
– Вам не понравилось, Моцарт? Что ж, думал Вольфганг, это не Мольер, конечно.
– А как называется ваше либретто? – спросил он.
– «Бельмопт и Констанца».
– Господин Стефани, а нет ли у Бретцнера вещицы под таким названием?
– Господин Моцарт, драмы из турецкой жизни весьма популярны в Вено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
В последней сонате звучало совсем иное настроение. Вольфганг сделал ее мучительной и взволнованной, и все же музыка искрилась и переливалась и была предельно мелодичной. Он построил ее так, словно партии фортепьяно и скрипки были концертирующими. И в то же время они были неразрывны – одна была немыслима без другой. Вольфганг надеялся, что Констанце обе сонаты понравятся так же, как нравились ему.
Он вернулся в Вену раньше, чем предполагал, – очень уж хотелось поскорее преподнести сонаты Констанце и насладиться ее радостью. Но никто его не ждал. Он вошел в дом Веберов, никем не замеченный, и, подходя к гостиной, услышал визгливый голос госпожи Вебер:
– Констанца, я говорила, не печь сегодня сразу все оладьи.
– Но это же гораздо проще – испечь все разом, – ответила Констанца.
– И дороже. Сколько раз повторять, что у нас нет денег? Ты такая неэкономная, совсем как твой отец.
Констанца стала испуганно оправдываться, а госпожа Вебер не унималась:
– И никто не убирал сегодня квартиру. – Не могу же я все делать одна.
– Хочешь, чтобы убирала я? Мало я для тебя в жизни сделала?
Констанца промолчала, и Вольфганг кашлянул, чтобы дать знать о своем присутствии.
Госпожа Вебер, взяв себя в руки, улыбнулась и сказала:
– Мне очень жаль, что вы стали свидетелем семейной ссоры, но согласитесь, в семье чего не случается.
Нет, он не согласен. В его семье никогда ничего подобного не бывало.
– Я хотела оставить немного оладий для вас, господин Моцарт.
– Благодарю вас.
– Но вы вернулись раньше, чем обещали.
Тон у госпожи Вебер обиженный, подумал Вольфганг, словно он ее в чем-то подвел.
– Мне не следовало выходить из себя, но, знаете, троих сирот воспитывать одной не так-то легко. Порой мне кажется, что они сведут меня в могилу.
– Вы хорошо провели время, Вольфганг? – спросила Констанца.
– Там было спокойно и приятно. И я привез вам подарок.
– Подарок! – Констанца оживилась.
– Две сонаты, которые я сочинил у Кобенцла.
Он вручил ей сонаты, но она неохотно приняла подарок, и вид у нее был разочарованный. Госпожа Вебер велела дочери тут же вернуть их обратно.
– Мы очень ценим ваш щедрый дар, господин Моцарт, – сказала она, но Констанца по может его принять.
– Я мечтал посвятить сонаты ей.
– Это, несомненно, большая честь, однако стоит молодой незамужней девушке их принять, как пойдут сплетни, все сразу поймут: тот, кто дарит, питает к ней нежные чувства.
– А что скажете вы, Констанца? – спросил Вольфганг. – Вы бы хотели иметь эти сонаты?
– Как сказала матушка, я польщена, но…
– Констанца еще ребенок, – прервала госпожа Вебер. – Приходится ее наставлять. Вам следует посвятить свои сонаты тому, кто сумеет вас лучше отблагодарить, господин Моцарт.
Может, все-таки разумнее съехать от них, подумал Вольфганг, как советовал Папа.
60
Готлиб Стефани встретил Вольфганга чрезвычайно радушно.
– Весьма польщен вашим визитом, господин Моцарт, – сказал он.
– Если кто и должен чувствовать себя польщенным, так это я, – ответил Вольфганг, но, оглядев Стефани, вдруг насторожился. Он вспомнил, что сорокалетний инспектор немецкой оперы считался одновременно драматургом, режиссером, постановщиком и актером и, как ему говорили, пройдохой не хуже Афлиджио. Но внешне Стефани был далеко не так импозантен, как Афлиджио: губастый, широконосый, со срезанным подбородком, он казался грубым и неотесанным, хотя пользовался репутацией человека просвещенного, остроумного собеседника и либреттиста, который всегда умел добиться постановки своего произведения.
Вольфгангу понравилась квартира Стефани, расположенная на Михаэльплац, в непосредственном соседстве с дворцами, соборами и резиденциями сильных мира сего. Окна выходили в большой тенистый двор, и комнаты были великолепно обставлены. Когда Вольфганг спросил, сколько такая квартира может стоить, Стефани смущенно ответил:
– Пятьсот гульденов. Дороговато, разумеется, но что поделаешь, в моем положении…
Эта сумма превышала годовой заработок Вольфганга в Зальцбурге, и он усомнился, можно ли довериться такому сумасбродному человеку. Но Стефани говорил:
Будьте уверены, господин Моцарт, при моей поддержке ваша опера увидит свет.
– А как насчет «Идоменея»? Вы хвалили его.
– Прекрасная музыка. Это и навело меня на мысль поработать с вами. Но опера на немецком языке – чересчур серьезно для Вены. А вы обязательно хотите, чтобы ваша первая опера в Вене была на немецком, не так ли?
Его первую оперу поставили в Вене, когда ему было двенадцать лет. Но он не стал напоминать об этом Стефани, а просто сказал:
– А что предлагаете вы?
– Либретто о похищении из сераля, – ответил Стефани, – турецкие сюжеты в наше время пользуются в Вене большим успехом. Венцы с удовольствием смотрят на сцене турок, при условии, что они представлены злодеями.
Стефани прав. Вольфганг не мог не признать этого, но, не желая давать в руки либреттиста лишнего козыря или показаться слишком заинтересованным, сказал:
– Почему вы думаете, что из вашего либретто можно сделать зингшпиль?
– Рассказ о том, как Бельмонт, испанский гранд, спасает свою возлюбленную Констанцу из турецкого сераля, очень трогателен и романтичен.
Не следует поддаваться такому случайному совпадению, понимал Вольфганг, но волей-неволей поддался. Бывали моменты, когда он рисовал в своем воображении, как спасает Констанцу из когтей госпожи Вебер, хотя довольно смутно представлял себе все последствия подобного поступка.
– Как же разворачивается драма? – спросил он.
– Действие происходит во дворце паши Селима, который держит в заточении в своем серале красавицу Констанцу, ее служанку Блондхен и слугу Бельмонта – Педрильо. Педрильо работает садовником под надзором Осмина, свирепого надсмотрщика паши. Педрильо, увидев в серале Бельмонта, который попал сюда в поисках Констанцы, представляет его паше, как архитектора, мечтающего поступить на службу к паше. Селим нанимает Бельмонта, и Бельмонт с Педрильо спасают Констанцу и Блондхен из сераля, и…
Тут Вольфганг перебил либреттиста:
– Эта последняя сцена может получиться очень драматичной и волнующей.
– Совершенно верно. Потому что не успевают они далеко убежать, как их ловит Осмин и приводит к Селиму, который обнаруживает, что Бельмонт – сын его злейшего врага.
По виду Вольфганга трудно было догадаться, насколько сюжет произвел на него впечатление, – он просто слушал, что последует дальше.
Затем паша Селим милостиво отпускает четырех пленников, и теперь они могут пожениться, потому что Блондхен и Педрильо тоже любят друг друга. Наступило долгое молчание.
– Вам не понравилось, Моцарт? Что ж, думал Вольфганг, это не Мольер, конечно.
– А как называется ваше либретто? – спросил он.
– «Бельмопт и Констанца».
– Господин Стефани, а нет ли у Бретцнера вещицы под таким названием?
– Господин Моцарт, драмы из турецкой жизни весьма популярны в Вено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205