таковым было очище-
ние германской расы от всего того. что не соответгтвоаало
идеалу германского сверхчеловека. Здесь грезилось дале-
кое видение мира людей красивых, сильных, здоровых,
мира, в котором не было бы места для больных, калек, пси-
хически ненормальных, испорченных еврейской или цы-
ганской кровью.
Ради этой <прекрасной> цели надо было пройти через
отвратительные ужасы концентрационных лагерей. Не
удивительно, что служба в лагере, приравнивалась к
фронтовой службе, хотя, конечно, эсэсовцы предпочитали
быть героями в лагере, нежели на фронте. Закон сохра-
нения жизни, в общем, сильнее идеологии; еще лучше,
если возвышенной идеологией прикрывать собственную
трусость. Встречались, однако, такие, правда, немногие,
которые не выдерживали мерзости службы в концлагере
и выбирали фронт или самоубийство. Большинство успо-
каивало себя алкоголем или чувством хорошо выполнен-
ного долга и великой идеи.
Способность преобразовывать окружающий мир, кото-
рую можно считать специфически человеческой чертой,
вмещает в себя огромный диапазон противоречий в при-
роде человека. Они порождают героизм, святость самопо-
жертвования, искусство и науку, но также жестокость, из-
девательство человека над человеком, насилие и убийство.
Чтобы изменить облик мира, проводятся войны; людей ис-
тязают в тюрьмах и лагерях. Что не вписывается в струк-
туру, которую хотят навязать окружению, то становится
чужим и враждебным и подлежит уничтожению.
В биологии известно явление прививки чужой струк-
туры. Вирус может атаковать бактерию. Его генетический
материал - ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) по-
падает внутрь бактерии, овладевает ее биохимической
<машинерией> так, что в течение нескольких минут она
начинает производить сотни новых вирусов, идентичных
захватчику. Бактерия продолжает жить, но ее структура
уже иная: вместо собственных ДНК ее биохимическими
процессами управляет ДНК вируса; хотя по видимости та
же самая, бактерия в действительности перестала быть
10
собой, утратила свою собственную структуру и тем самым
свою идентичность.
Аналогичное явление, хотя на уровне интеграции не-
сравнимо высшем, можно встретить в жизни человека, ког-
да захваченный какой-то идеей, вначале чужой, а затем
самой что ни на есть собственной, он все для нее посвяща-
ет, ничего, кроме нее, не видит, готов за нее отдать жизнь
свою и чужую (в общем, чужую легче). Подобно упомяну-
той бактерии, человек утрачивает свою идентичность; его
мысли, чувства, действия перестают быть выражением его
личности, но становятся отражением структуры, принятой
извне. Люди, охваченные одной и той же идеей, становятся
похожими, как близнецы; социальная дифференцирован-
ность уменьшается, зато возрастает эффективность в том
смысле, что все стремятся к одной и той же цели, ничего,
кроме нее, не видя. Человек, не разделяющий той же самой
идеи, препятствует ее реализации, становится врагом, ме-
шающим предметом, который необходимо убрать с доро-
ги. Величие цели - здесь речь не об ее объективной цен-
ности, но о субъективной, как ее чувствуют одержимые
ею - определяет принцип: цель оправдывает средства.
Ибо, если кто-то все посвятил идее, то он полагает, что и
все вокруг него также должно быть посвящено этой идее.
<Хаос>, <клубок противоречий>, <неразумный червь>,
<воплощение неуверенностей и ошибок>, будучи захва-
ченным какой-либо идеей и, вследствие этого, утрачивая
себя, получает взамен порядок, цельность, ясность и уве-
ренность. Чем больше в человеке внутренняя раздроб-
ленность, чувство слабости, неуверенности и страха, тем
сильнее стремление к чему-то, что вернет цельность, даст
уверенность и веру в себя (собственно не столько в себя,
сколько в идею, которая замещает <Я>). Отвращение к
самому себе компенсируется образом себя как героя-при-
верженца идеи. Чувство групповой связи увеличивает ат-
трактивную силу этой фиктивной модели. Человек стоит
перед альтернативой: быть таким, как другие, либо не быть
вообще. Ибо не быть таким, каким быть диктует идеология,
значит поставить себя в ряды ее врагов, что равнозначно
11
приговору к уничтожению. Между приверженцами одной
и той же идеологии идет своеобразное состязание: не быть
хуже других, ибо это грозит исключением из группы. В
зависимости от характера идеологии, можно состязаться в
добродетелях либо в преступлениях. Здесь речь не о цен-
ности гитлеровской идеологии; ее мелкость, наивность и
кичливость очевидны, а факт, что она привилась в немец-
ком сообществе, видимо, следует объяснять особой соци-
альной атмосферой междувоенного периода, характеризу-
ющейся преувеличенным и раздуваемым чувством нацио-
нального унижения. Разрушение старых идеологических
структур, чувство пустоты, бессмысленности, экономичес-
кий кризис, военные травмы и т. п. создавали благодатную
почву для всякой идеологии, которая бы давала перспекти-
вы лучшего завтра.
Независимо от содержания, опасность идеологии, на-
вязанной извне, состоит в том, что она затормаживает
процесс развития. Вместо борьбы противоречащих струк-
тур, из которых одни нарождаются, а другие отмирают,
благодаря чему все время создается что-то новое и чело-
век развивается, остается встроенная чуждая структура,
которая все иные структуры подчиняет себе. Человек
перестает развиваться и превращается в слепое орудие
на службе идеи; слепое, Поскольку не видит ничего поми-
мо намеченной цели, а прежде всего, перестает видеть
другого человека; вместо него видит товарища по <вере>,
либо препятствие, которое необходимо убрать с дороги,
уничтожить.
Клод Этерли, майор авиации, утром 6 августа 1945
года совершил разведывательный полет над Хиросимой,
после чего дал сигнал к атомной бомбардировке. Узнав,
что взрыв уничтожил 200 тысяч человек, Этерли попал в
нарастающий моральный конфликт между окружавшей
его славой героя и чувством соучастия в преступлении и
потребностью в искуплении. <Комплекс вины> вызывал у
него периодические острые депрессии, страх, галлюцина-
ции, попытки самоубийства. Этерли добровольно взял на
себя тяжелую физическую работу, чтобы посылать деньги
12
пострадавшим в Хиросиме. Его переписка с известным
философом и пацифистским деятелем Гюнтером Андер-
сом содержится в книге.
Нет среди немцев, а в особенности среди активных участ-
ников великого производства смерти, майора Этерли. Те
немногие, которые попали в. руки правосудия, как правило,
не страдали чувством вины, но зато питали большое чув-
ств; обиды, что понесли кару за слепое послушание, за
исполнение долга. Освобождением от чувства вины, кото-
рое часто бывает тяжелее, чем кара, наложенная общест-
вом, они обязаны именно идеологии. Это не они виновны,
но та чужая структура, которая была им навязана, которая
их ослепила и которая была главным мотором их поступ-
ков, мыслей, чувствований. Без нее они снова <порядоч-
ные люди>, честно зарабатывающие на жизнь, и, может
быть, только в глубине души вспоминают иногда великие
дни своего <героического> периода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
ние германской расы от всего того. что не соответгтвоаало
идеалу германского сверхчеловека. Здесь грезилось дале-
кое видение мира людей красивых, сильных, здоровых,
мира, в котором не было бы места для больных, калек, пси-
хически ненормальных, испорченных еврейской или цы-
ганской кровью.
Ради этой <прекрасной> цели надо было пройти через
отвратительные ужасы концентрационных лагерей. Не
удивительно, что служба в лагере, приравнивалась к
фронтовой службе, хотя, конечно, эсэсовцы предпочитали
быть героями в лагере, нежели на фронте. Закон сохра-
нения жизни, в общем, сильнее идеологии; еще лучше,
если возвышенной идеологией прикрывать собственную
трусость. Встречались, однако, такие, правда, немногие,
которые не выдерживали мерзости службы в концлагере
и выбирали фронт или самоубийство. Большинство успо-
каивало себя алкоголем или чувством хорошо выполнен-
ного долга и великой идеи.
Способность преобразовывать окружающий мир, кото-
рую можно считать специфически человеческой чертой,
вмещает в себя огромный диапазон противоречий в при-
роде человека. Они порождают героизм, святость самопо-
жертвования, искусство и науку, но также жестокость, из-
девательство человека над человеком, насилие и убийство.
Чтобы изменить облик мира, проводятся войны; людей ис-
тязают в тюрьмах и лагерях. Что не вписывается в струк-
туру, которую хотят навязать окружению, то становится
чужим и враждебным и подлежит уничтожению.
В биологии известно явление прививки чужой струк-
туры. Вирус может атаковать бактерию. Его генетический
материал - ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) по-
падает внутрь бактерии, овладевает ее биохимической
<машинерией> так, что в течение нескольких минут она
начинает производить сотни новых вирусов, идентичных
захватчику. Бактерия продолжает жить, но ее структура
уже иная: вместо собственных ДНК ее биохимическими
процессами управляет ДНК вируса; хотя по видимости та
же самая, бактерия в действительности перестала быть
10
собой, утратила свою собственную структуру и тем самым
свою идентичность.
Аналогичное явление, хотя на уровне интеграции не-
сравнимо высшем, можно встретить в жизни человека, ког-
да захваченный какой-то идеей, вначале чужой, а затем
самой что ни на есть собственной, он все для нее посвяща-
ет, ничего, кроме нее, не видит, готов за нее отдать жизнь
свою и чужую (в общем, чужую легче). Подобно упомяну-
той бактерии, человек утрачивает свою идентичность; его
мысли, чувства, действия перестают быть выражением его
личности, но становятся отражением структуры, принятой
извне. Люди, охваченные одной и той же идеей, становятся
похожими, как близнецы; социальная дифференцирован-
ность уменьшается, зато возрастает эффективность в том
смысле, что все стремятся к одной и той же цели, ничего,
кроме нее, не видя. Человек, не разделяющий той же самой
идеи, препятствует ее реализации, становится врагом, ме-
шающим предметом, который необходимо убрать с доро-
ги. Величие цели - здесь речь не об ее объективной цен-
ности, но о субъективной, как ее чувствуют одержимые
ею - определяет принцип: цель оправдывает средства.
Ибо, если кто-то все посвятил идее, то он полагает, что и
все вокруг него также должно быть посвящено этой идее.
<Хаос>, <клубок противоречий>, <неразумный червь>,
<воплощение неуверенностей и ошибок>, будучи захва-
ченным какой-либо идеей и, вследствие этого, утрачивая
себя, получает взамен порядок, цельность, ясность и уве-
ренность. Чем больше в человеке внутренняя раздроб-
ленность, чувство слабости, неуверенности и страха, тем
сильнее стремление к чему-то, что вернет цельность, даст
уверенность и веру в себя (собственно не столько в себя,
сколько в идею, которая замещает <Я>). Отвращение к
самому себе компенсируется образом себя как героя-при-
верженца идеи. Чувство групповой связи увеличивает ат-
трактивную силу этой фиктивной модели. Человек стоит
перед альтернативой: быть таким, как другие, либо не быть
вообще. Ибо не быть таким, каким быть диктует идеология,
значит поставить себя в ряды ее врагов, что равнозначно
11
приговору к уничтожению. Между приверженцами одной
и той же идеологии идет своеобразное состязание: не быть
хуже других, ибо это грозит исключением из группы. В
зависимости от характера идеологии, можно состязаться в
добродетелях либо в преступлениях. Здесь речь не о цен-
ности гитлеровской идеологии; ее мелкость, наивность и
кичливость очевидны, а факт, что она привилась в немец-
ком сообществе, видимо, следует объяснять особой соци-
альной атмосферой междувоенного периода, характеризу-
ющейся преувеличенным и раздуваемым чувством нацио-
нального унижения. Разрушение старых идеологических
структур, чувство пустоты, бессмысленности, экономичес-
кий кризис, военные травмы и т. п. создавали благодатную
почву для всякой идеологии, которая бы давала перспекти-
вы лучшего завтра.
Независимо от содержания, опасность идеологии, на-
вязанной извне, состоит в том, что она затормаживает
процесс развития. Вместо борьбы противоречащих струк-
тур, из которых одни нарождаются, а другие отмирают,
благодаря чему все время создается что-то новое и чело-
век развивается, остается встроенная чуждая структура,
которая все иные структуры подчиняет себе. Человек
перестает развиваться и превращается в слепое орудие
на службе идеи; слепое, Поскольку не видит ничего поми-
мо намеченной цели, а прежде всего, перестает видеть
другого человека; вместо него видит товарища по <вере>,
либо препятствие, которое необходимо убрать с дороги,
уничтожить.
Клод Этерли, майор авиации, утром 6 августа 1945
года совершил разведывательный полет над Хиросимой,
после чего дал сигнал к атомной бомбардировке. Узнав,
что взрыв уничтожил 200 тысяч человек, Этерли попал в
нарастающий моральный конфликт между окружавшей
его славой героя и чувством соучастия в преступлении и
потребностью в искуплении. <Комплекс вины> вызывал у
него периодические острые депрессии, страх, галлюцина-
ции, попытки самоубийства. Этерли добровольно взял на
себя тяжелую физическую работу, чтобы посылать деньги
12
пострадавшим в Хиросиме. Его переписка с известным
философом и пацифистским деятелем Гюнтером Андер-
сом содержится в книге
Нет среди немцев, а в особенности среди активных участ-
ников великого производства смерти, майора Этерли. Те
немногие, которые попали в. руки правосудия, как правило,
не страдали чувством вины, но зато питали большое чув-
ств; обиды, что понесли кару за слепое послушание, за
исполнение долга. Освобождением от чувства вины, кото-
рое часто бывает тяжелее, чем кара, наложенная общест-
вом, они обязаны именно идеологии. Это не они виновны,
но та чужая структура, которая была им навязана, которая
их ослепила и которая была главным мотором их поступ-
ков, мыслей, чувствований. Без нее они снова <порядоч-
ные люди>, честно зарабатывающие на жизнь, и, может
быть, только в глубине души вспоминают иногда великие
дни своего <героического> периода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87