Человек, который
ломался, обычно погибал.
В ситуации угрозы жизни особенно остро проявляется
первый биологический закон: борьба за сохранение жиз-
ни. В лагерных условиях она приобретала иногда край-
ние формы. Как пишет Стэркович, <легко быть благород-
ным в благоприятных условиях, но труднее in articulo
mortis>. Бжезицкий в своих воспоминаниях о Захсенхау-
зе пишет о себе и своих коллегах-профессорах: <В тече-
ние месяца постепенно стирался лоск с каждого из нас>.
Представляется очевидным, что в лагерной жизни непри-
менимы нормы поведения, обязательные в жизни нормаль-
ной. Отсюда трудность моральной оценки, особенно для
тех, которые сами лагерь не пережили. Тем не менее -
при всей брутализации и биологизации лагерной жизни,
обусловленной тем, что еда и смерть были тем единствен-
ным, что считалось, а все остальное было не в счет - что-
бы выжить в лагере (пережить лагерь), требовалось в ка-
кой-то степени вырваться из-под власти сильнейшего за-
кона сохранения жизни любой ценой. Те, которые подчи-
нились этому закону полностью, теряли человечность, а,
вместе с тем, часто и шансы выжить. К качествам человека,
существенным для того, чтобы пережить лагерь, принадле-
жала способность внутренне противопоставить себя тому,
что происходило вокруг, посредством создания внутрен-
него мира, будь то в мечтах о будущем, будь то в воспо-
минаниях о прошлом, или также - более реально -
благодаря дружбе, помощи товарищей, попыткам органи-
зовать жизнь иную, нежели лагерная и т. д. Это был един-
ственный способ вырваться из автоматизма лагерной жиз-
21
могли ей противостоять, так-как были одержимы идеей,
расы господ и связаны послушанием власти, а другие пото-
му, что были ею раздавлены. У тех и у других главным
принципом стал девиз <победить, либо быть побежден-
ным>. У одних он был вызван подлинной биологической
угрозой, у других - фиктивной, обусловленной фальши-
вой идеологией.
Чтобы пережить лагерь, необходимо было вырваться,
хотя бы частично, из его кошмара, противопоставить себя
четырем основным его чертам: жуткости, беспомощности,
биологической угрозе и автоматизму. Два механизма иг-
рали при этом основную роль: чувственного притупления
и отыскания хотя бы слабых элементов прежней структу-
ры жизни.
<У подавляющего числа обследованных,- как пишет
Тэйч, - в течение первых 3-6 месяцев пребывания в лаге-
ре наступала десенсибилизация, чувственное притупление,
снижение эмоционального реагирования на разные трав-
мы лагерной жизни>. Автор справедливо замечает, что
если бы такое чувственное притупление наступило в усло-
виях нормальной жизни, то оно было бы истолковано как
патологическое явление, в то время как в условиях лагеря
оно было <феноменом приспособительным, помогающим
выдержать условия лагеря, оберегающим человека от того,
чтобы сдаться, сломаться и погибнуть>.
Все, что хотя бы в минимальной степени напоминало
иную жизнь, внелагерную, позволяло узнику хоть на ми-
нуту оторваться от гнетущей действительности, а тем са-
мым быть самим собой, а не узником-автоматом. Это было
первым шагом к завоеванию внутренней свободы. Знаки
человеческого сочувствия, доброжелательности, встреча
знакомого по прежней, свободной жизни, воспоминания из
прошлого, либо мечтания о будущем, лекции профессоров
в Захсенхаузе и т. д. - все это восстанавливало прежнюю
структуру жизни. Итак, притупление чувствительности к
тому, что происходило на самом деле, а, с другой стороны,
повышение чувствительности к тому, что возвращало нор-
мальный образ жизни, создавало шансы на выживание.,Уз-
ник не становился автоматом, но сохранял свою человеч-
ность.
Существенным моментом человеческого качества жиз-
ни является способность выбора и принятия решений; ав-
томат, как известно, ею не обладает. Организация лагер-
ной жизни, прежде всего, была нацелена на уничтожение
этой способности. Это был первый шаг к уничтожению
человечности. Следующим была уже биологическая ги-
бель. Воспоминания бывших узников ясно указывают на
то, что способность планирования, выбора, принятия реше-
ний и целевой активности создавалась прежде всего в
группе. Узник наедине с собой был бессилен, но в группе
товарищей обретал веру в себя. <Мы можем> опережало
<я могу>. Свободное пространство, необходимое для вся-
кой целевой активности, было сначала пространством кол-
лективным и лишь позже становилось индивидуальным,
когда узник с опорой на товарищей не чувствовал уже
себя раздавленным лагерной машиной и имел силы ей про-
тивостоять.
Значение лагерной <групповой психотерапии> под-
черкивает в своих воспоминаниях венский психиатр
В. Франкл. Освенцимский лагерный госпиталь в период,
когда он был уже захвачен политическими заключенны-
ми, оказывал, по-видимому, свое лечебное действие не
столько благодаря лекарствам и применяемым процеду-
рам, сколько именно благодаря атмосфере товарищества
и человечности. В лагерных воспоминаниях можно най-
ти немало примеров тесной зависимости физического со-
стояния от психического. Возвращение к здоровью часто
зависело от возвращения к человечности. Это подтверж-
дается и тем фактом, что лагерные узы товарищества и
дружбы выдержали испытание временем, и до сих пор у
многих бывших узников остаются самыми прочными, так
что их можно трактовать как основную референтную
группу (Орвид). Они сыграли решающую роль в проти-
водействии лагерному кошмару.
Кошмарный сон обычно оставляет после себя след;
даже если его содержание забудется, остается в течение
какого-то времени чувство усталости, раздражения, угне-
тенности. Подобный след, только значительно устойчивее,
оставляет часто психоз, особенно шизофренического типа,
который нередко бывает кошмаром наяву. Тип изменений
после психоза подобен изменениям личности, наблюдаю-
щимся у бывших узников, особенно угнетенность, недовер-
чивость, вспыльчивость (Лесьняк).
Неизвестно, в какой мере наша жизнь наяву оказывает-
ся реализацией наших сновидений, не известно также, не
был ли кошмар концентрационных лагерей до своей реа-
лизации сонным кошмаром у многих, может быть, людей.
Во всяком случае его реализация оставила прочный след
в истории человечества. Значение этого следа может быть
полезным, если память о концентрационных лагерях на-
вечно вызовет отвращение к войне и ее фальшивым про-
рокам.
ОСВЕНЦИМСКИЕ
РЕФЛЕКСИИ
Вопреки, может быть, надеждам многих людей, Освен-
цим, Хиросима, японская бактериологическая война -
самые страшные преступления последней войны - не по-
блекли под воздействием времени, а груз ответственности,
который лежит не только на главных виновниках, но в
какой-то мере и на всем цивилизованном мире, не стано-
вится легче.
Вопросы <как> и <почему> не только не ослабевают, но
все более настойчиво возникают у все большего числа
людей и все еще ожидают исчерпывающего ответа. Как
могло дойти до подобного рода преступлений? Почему
люди могли так издеваться над невинными жертвами, и
как некоторые из жертв смогли выдержать эти жестокос-
ти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
ломался, обычно погибал.
В ситуации угрозы жизни особенно остро проявляется
первый биологический закон: борьба за сохранение жиз-
ни. В лагерных условиях она приобретала иногда край-
ние формы. Как пишет Стэркович, <легко быть благород-
ным в благоприятных условиях, но труднее in articulo
mortis>. Бжезицкий в своих воспоминаниях о Захсенхау-
зе пишет о себе и своих коллегах-профессорах: <В тече-
ние месяца постепенно стирался лоск с каждого из нас>.
Представляется очевидным, что в лагерной жизни непри-
менимы нормы поведения, обязательные в жизни нормаль-
ной. Отсюда трудность моральной оценки, особенно для
тех, которые сами лагерь не пережили. Тем не менее -
при всей брутализации и биологизации лагерной жизни,
обусловленной тем, что еда и смерть были тем единствен-
ным, что считалось, а все остальное было не в счет - что-
бы выжить в лагере (пережить лагерь), требовалось в ка-
кой-то степени вырваться из-под власти сильнейшего за-
кона сохранения жизни любой ценой. Те, которые подчи-
нились этому закону полностью, теряли человечность, а,
вместе с тем, часто и шансы выжить. К качествам человека,
существенным для того, чтобы пережить лагерь, принадле-
жала способность внутренне противопоставить себя тому,
что происходило вокруг, посредством создания внутрен-
него мира, будь то в мечтах о будущем, будь то в воспо-
минаниях о прошлом, или также - более реально -
благодаря дружбе, помощи товарищей, попыткам органи-
зовать жизнь иную, нежели лагерная и т. д. Это был един-
ственный способ вырваться из автоматизма лагерной жиз-
21
могли ей противостоять, так-как были одержимы идеей,
расы господ и связаны послушанием власти, а другие пото-
му, что были ею раздавлены. У тех и у других главным
принципом стал девиз <победить, либо быть побежден-
ным>. У одних он был вызван подлинной биологической
угрозой, у других - фиктивной, обусловленной фальши-
вой идеологией.
Чтобы пережить лагерь, необходимо было вырваться,
хотя бы частично, из его кошмара, противопоставить себя
четырем основным его чертам: жуткости, беспомощности,
биологической угрозе и автоматизму. Два механизма иг-
рали при этом основную роль: чувственного притупления
и отыскания хотя бы слабых элементов прежней структу-
ры жизни.
<У подавляющего числа обследованных,- как пишет
Тэйч, - в течение первых 3-6 месяцев пребывания в лаге-
ре наступала десенсибилизация, чувственное притупление,
снижение эмоционального реагирования на разные трав-
мы лагерной жизни>. Автор справедливо замечает, что
если бы такое чувственное притупление наступило в усло-
виях нормальной жизни, то оно было бы истолковано как
патологическое явление, в то время как в условиях лагеря
оно было <феноменом приспособительным, помогающим
выдержать условия лагеря, оберегающим человека от того,
чтобы сдаться, сломаться и погибнуть>.
Все, что хотя бы в минимальной степени напоминало
иную жизнь, внелагерную, позволяло узнику хоть на ми-
нуту оторваться от гнетущей действительности, а тем са-
мым быть самим собой, а не узником-автоматом. Это было
первым шагом к завоеванию внутренней свободы. Знаки
человеческого сочувствия, доброжелательности, встреча
знакомого по прежней, свободной жизни, воспоминания из
прошлого, либо мечтания о будущем, лекции профессоров
в Захсенхаузе и т. д. - все это восстанавливало прежнюю
структуру жизни. Итак, притупление чувствительности к
тому, что происходило на самом деле, а, с другой стороны,
повышение чувствительности к тому, что возвращало нор-
мальный образ жизни, создавало шансы на выживание.,Уз-
ник не становился автоматом, но сохранял свою человеч-
ность.
Существенным моментом человеческого качества жиз-
ни является способность выбора и принятия решений; ав-
томат, как известно, ею не обладает. Организация лагер-
ной жизни, прежде всего, была нацелена на уничтожение
этой способности. Это был первый шаг к уничтожению
человечности. Следующим была уже биологическая ги-
бель. Воспоминания бывших узников ясно указывают на
то, что способность планирования, выбора, принятия реше-
ний и целевой активности создавалась прежде всего в
группе. Узник наедине с собой был бессилен, но в группе
товарищей обретал веру в себя. <Мы можем> опережало
<я могу>. Свободное пространство, необходимое для вся-
кой целевой активности, было сначала пространством кол-
лективным и лишь позже становилось индивидуальным,
когда узник с опорой на товарищей не чувствовал уже
себя раздавленным лагерной машиной и имел силы ей про-
тивостоять.
Значение лагерной <групповой психотерапии> под-
черкивает в своих воспоминаниях венский психиатр
В. Франкл. Освенцимский лагерный госпиталь в период,
когда он был уже захвачен политическими заключенны-
ми, оказывал, по-видимому, свое лечебное действие не
столько благодаря лекарствам и применяемым процеду-
рам, сколько именно благодаря атмосфере товарищества
и человечности. В лагерных воспоминаниях можно най-
ти немало примеров тесной зависимости физического со-
стояния от психического. Возвращение к здоровью часто
зависело от возвращения к человечности. Это подтверж-
дается и тем фактом, что лагерные узы товарищества и
дружбы выдержали испытание временем, и до сих пор у
многих бывших узников остаются самыми прочными, так
что их можно трактовать как основную референтную
группу (Орвид). Они сыграли решающую роль в проти-
водействии лагерному кошмару.
Кошмарный сон обычно оставляет после себя след;
даже если его содержание забудется, остается в течение
какого-то времени чувство усталости, раздражения, угне-
тенности. Подобный след, только значительно устойчивее,
оставляет часто психоз, особенно шизофренического типа,
который нередко бывает кошмаром наяву. Тип изменений
после психоза подобен изменениям личности, наблюдаю-
щимся у бывших узников, особенно угнетенность, недовер-
чивость, вспыльчивость (Лесьняк).
Неизвестно, в какой мере наша жизнь наяву оказывает-
ся реализацией наших сновидений, не известно также, не
был ли кошмар концентрационных лагерей до своей реа-
лизации сонным кошмаром у многих, может быть, людей.
Во всяком случае его реализация оставила прочный след
в истории человечества. Значение этого следа может быть
полезным, если память о концентрационных лагерях на-
вечно вызовет отвращение к войне и ее фальшивым про-
рокам.
ОСВЕНЦИМСКИЕ
РЕФЛЕКСИИ
Вопреки, может быть, надеждам многих людей, Освен-
цим, Хиросима, японская бактериологическая война -
самые страшные преступления последней войны - не по-
блекли под воздействием времени, а груз ответственности,
который лежит не только на главных виновниках, но в
какой-то мере и на всем цивилизованном мире, не стано-
вится легче.
Вопросы <как> и <почему> не только не ослабевают, но
все более настойчиво возникают у все большего числа
людей и все еще ожидают исчерпывающего ответа. Как
могло дойти до подобного рода преступлений? Почему
люди могли так издеваться над невинными жертвами, и
как некоторые из жертв смогли выдержать эти жестокос-
ти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87