Эти следы могут оставаться многие годы в скрытом
состоянии и неожиданно проявиться под влиянием иногда
пустяковых факторов физического или психического ха-
рактера.
Эти следы обнаруживаются при детальном психиатри-
ческом исследовании в форме более или менее тонких
постлагерных изменений личности, трудностей адаптации
к нормальной жизни, изменений основных жизненных
установок и иерархии ценностей, признание лагеря как
центральной точки отсчета, в форме лагерных снов, ла-
герной гипермнезии и т. п. Очевидно, что все это факты
из психической сферы, но, однако, принимая концепцию
психофизического единства, которая особенно драмати-
чески проявлялась в лагере, их следует рассматривать
наравне с фактами физическими.
Для понимания того, почему, пережив лагерь, можно
было полностью сохранить здоровье, следует снова вер-
нуться к периоду лагеря и ответить на вопрос, как вообще
можно было выжить в лагере. Несомненно, необходимо
было стать нечувствительным ко многим впечатлениям,
которые в нормальной жизни было бы не выдержать.
Было необходимо замкнуться в самом себе, найти в самом
себе какую-то точку опоры, веру в возможность выжить,
убеждение в том, что зло, даже наибольшее, должно окон-
читься, мысль о семье, религиозную веру, мысль о каре для
палачей и т. п.
Прекрасно пишет об этом в цитированных уже <Вос-
поминаниях о лагере Захсенхауз> профессор Станислав
Пигонь: <Старинные крепости были двухъярусные. Над
299
"нижним" всегда возвышался на монолитной скале "вы-
сокий замок". Когда первый был захвачен врагом, во вто-
ром еще долго можно было держаться. И нам пришлось
против зловещего насилия найти в себе такой "высокий
замок", оплот, из нерушимых самый нерушимый, вцеп-
ляться в него всеми когтями и ни на минуту не отпускать.
Не поддаться приступу сомнения, прострации, укрыться в
своей самой недоступной чаще и держаться как камень в
грунте. В этом было подлинное спасение. Я сам нашел
такую точку опоры и, видимо, этому обязан тем, что вы-
жил. Какой она была, здесь не будем касаться, но она была
и была защитой против потока атакующей ненависти.
А такая вооруженность не зависела ни от возраста, ни от
запаса жизненных сил>.
Психиатру это явление напоминает шизофренический
аутизм, когда окружающий мир становится невыносим;
человек замыкается в себе, изолируется от окружения,
живет в собственном мире, который приобретает внезапно
или постепенно качества реальности. Таким образом ис-
пользование понятия <лагерный аутизм> вполне право-
мерно. Разумеется, он не был абсолютным. Контакт с друзь-
ями и товарищами, этот луч света в лагерном аду имел
важнейшее значение для выживания. Он был явлением об-
щим и без него невозможно было <адаптироваться> к жиз-
ни в лагере. Но, как при шизофрении различают аутизм
полный от пустого, так и в лагере наряду с теми, что нашли
свой <высокий замок>, были и такие, которые не могли его
найти. Так пишет о них профессор Пигонь:
<Говоря о тактике спасения узников от засыпающей их
лавины зла и гибели, вспоминаю о способе, который я не
отважился осудить. Более трудный или менее трудный
этот способ, высший или низший по сравнению с описан-
ным выше? Во всяком случае редко можно было встретить
такого, кто отваживался его применять. Это была особого
рода атараксия, связанная с каким-то не поддающимся по-
ниманию внутренним одеревянением. Индивида, который
отваживался на такую установку, полупрезрительно, полу-
жалостливо называли "мусульманином". Это - специфи-
300
ческий продукт лагерных условий. На самом дне ничтож-
ности, при полном безразличии к угрозе смерти, он сумел
преодолеть и подавить страдание, не сдаться перед ужас-
ной болью. Был один такой в нашем бараке; я смотрел па
него с изумлением. Несчастный, едва держащийся на но-
гах, он шел без колебаний, с упрямым вызовом: "Ну, при-
кончи меня." И бывало, о чудо, так, что дьявол жестокости
отводил от него утомленный в ярости взгляд и, побежден-
ный, отступал. Сам видел>.
Поразительный факт, но бывшим узникам труднее
было адаптироваться к постлагерной жизни, чем к лаге-
рю. Это обусловлено многими объективными фактора-
ми. Много было неисполнившихся надежд и обманутых
ожиданий. Многие годы недооценивались страдания и ге-
роизм этих людей. Дела повседневной жизни на свободе
казались им пустяковыми по сравнению с тем, через что
они прошли в лагере. Формы человеческого общежития
поражали их лицемерием и мелочностью. Подобно тому,
как больные после острого шизофренического психоза с
трудом возвращаются на землю, к обычной жизни, и все
представляется им серым и банальным сравнительно с
тем, что они пережили в психозе, так и люди <оттуда>
многие месяцы и даже годы не могли снова привыкнуть к
нормальной жизни.
Существуют определенные границы человеческих пе-
реживаний и их нельзя переходить безнаказанно; если
случится выйти <за пределы>, то уже нет возврата к
прежнему. Что-то изменяется в основной структуре; чело-
век уже не тот же самый, что был когда-то Эта <инако-
вость> определяется как <изменение личности>, а в слу-
чае шизофрении часто используется техническое и для
человека не слишком подходящее определение <дефект>.
Наблюдаемые у бывших узников изменения личности
касаются, главным образом, трех измерений: 1 - общей
жизненной динамики, субъективно ощущаемой как на-
строение; 2 - отношения к людям и 3 - способности
сдерживаться. Чаще всего встречается снижение настрое-
ния, недоверчивое отношение к людям, снижение способ-
301
ности сдерживаться (повышенная возбудимость и раздра-
жительность). Случаются, однако, изменения в противопо-
ложном направлении: повышенной жизненной динамики,
повышенного доверия к людям, граничащего с наивно-
стью, повышенной сдержанности в форме <каменного спо-
койствия>.
Те, у кого есть родственники или друзья среди бывших
узников, иногда с неудовольствием чувствуют, что как бы
не находят с ними общего языка; они значительно лучше
чувствуют себя среди своих товарищей по лагерю, нежели
в кругу семьи или долагерных приятелей. Среди <своих>,
т. е. товарищей по лагерю, неожиданно оживляются, ста-
новятся непосредственными; исчезают всякие иерархии и
связанные с ними формы, появляется своеобразный лагер-
ный юмор. Не все бывшие узники поддерживают контакт
с прежними товарищами; есть такие, которые подобных
контактов избегают, как и любых воспоминаний на эту
тему. Это преимущественно те, которые еще не смогли <пе-
реварить> лагерь; лагерные переживания все еще слишком
болезненны для них, чтобы они могли к ним возвращаться.
У каждого человека существуют <островки> воспоми-
наний, к которым он охотно возвращается сам или кото-
рые даже вопреки его воли сами всплывают в его памяти.
Это разные островки, большие или меньшие, красивые и
некрасивые. Появляются они в зависимости от настроения
и актуальной ситуации, а иногда неизвестно почему. Для
бывших узников лагерные переживания стали не остров-
ками, но огромным островом, который своей массивностью
заслоняет все другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
состоянии и неожиданно проявиться под влиянием иногда
пустяковых факторов физического или психического ха-
рактера.
Эти следы обнаруживаются при детальном психиатри-
ческом исследовании в форме более или менее тонких
постлагерных изменений личности, трудностей адаптации
к нормальной жизни, изменений основных жизненных
установок и иерархии ценностей, признание лагеря как
центральной точки отсчета, в форме лагерных снов, ла-
герной гипермнезии и т. п. Очевидно, что все это факты
из психической сферы, но, однако, принимая концепцию
психофизического единства, которая особенно драмати-
чески проявлялась в лагере, их следует рассматривать
наравне с фактами физическими.
Для понимания того, почему, пережив лагерь, можно
было полностью сохранить здоровье, следует снова вер-
нуться к периоду лагеря и ответить на вопрос, как вообще
можно было выжить в лагере. Несомненно, необходимо
было стать нечувствительным ко многим впечатлениям,
которые в нормальной жизни было бы не выдержать.
Было необходимо замкнуться в самом себе, найти в самом
себе какую-то точку опоры, веру в возможность выжить,
убеждение в том, что зло, даже наибольшее, должно окон-
читься, мысль о семье, религиозную веру, мысль о каре для
палачей и т. п.
Прекрасно пишет об этом в цитированных уже <Вос-
поминаниях о лагере Захсенхауз> профессор Станислав
Пигонь: <Старинные крепости были двухъярусные. Над
299
"нижним" всегда возвышался на монолитной скале "вы-
сокий замок". Когда первый был захвачен врагом, во вто-
ром еще долго можно было держаться. И нам пришлось
против зловещего насилия найти в себе такой "высокий
замок", оплот, из нерушимых самый нерушимый, вцеп-
ляться в него всеми когтями и ни на минуту не отпускать.
Не поддаться приступу сомнения, прострации, укрыться в
своей самой недоступной чаще и держаться как камень в
грунте. В этом было подлинное спасение. Я сам нашел
такую точку опоры и, видимо, этому обязан тем, что вы-
жил. Какой она была, здесь не будем касаться, но она была
и была защитой против потока атакующей ненависти.
А такая вооруженность не зависела ни от возраста, ни от
запаса жизненных сил>.
Психиатру это явление напоминает шизофренический
аутизм, когда окружающий мир становится невыносим;
человек замыкается в себе, изолируется от окружения,
живет в собственном мире, который приобретает внезапно
или постепенно качества реальности. Таким образом ис-
пользование понятия <лагерный аутизм> вполне право-
мерно. Разумеется, он не был абсолютным. Контакт с друзь-
ями и товарищами, этот луч света в лагерном аду имел
важнейшее значение для выживания. Он был явлением об-
щим и без него невозможно было <адаптироваться> к жиз-
ни в лагере. Но, как при шизофрении различают аутизм
полный от пустого, так и в лагере наряду с теми, что нашли
свой <высокий замок>, были и такие, которые не могли его
найти. Так пишет о них профессор Пигонь:
<Говоря о тактике спасения узников от засыпающей их
лавины зла и гибели, вспоминаю о способе, который я не
отважился осудить. Более трудный или менее трудный
этот способ, высший или низший по сравнению с описан-
ным выше? Во всяком случае редко можно было встретить
такого, кто отваживался его применять. Это была особого
рода атараксия, связанная с каким-то не поддающимся по-
ниманию внутренним одеревянением. Индивида, который
отваживался на такую установку, полупрезрительно, полу-
жалостливо называли "мусульманином". Это - специфи-
300
ческий продукт лагерных условий. На самом дне ничтож-
ности, при полном безразличии к угрозе смерти, он сумел
преодолеть и подавить страдание, не сдаться перед ужас-
ной болью. Был один такой в нашем бараке; я смотрел па
него с изумлением. Несчастный, едва держащийся на но-
гах, он шел без колебаний, с упрямым вызовом: "Ну, при-
кончи меня." И бывало, о чудо, так, что дьявол жестокости
отводил от него утомленный в ярости взгляд и, побежден-
ный, отступал. Сам видел>.
Поразительный факт, но бывшим узникам труднее
было адаптироваться к постлагерной жизни, чем к лаге-
рю. Это обусловлено многими объективными фактора-
ми. Много было неисполнившихся надежд и обманутых
ожиданий. Многие годы недооценивались страдания и ге-
роизм этих людей. Дела повседневной жизни на свободе
казались им пустяковыми по сравнению с тем, через что
они прошли в лагере. Формы человеческого общежития
поражали их лицемерием и мелочностью. Подобно тому,
как больные после острого шизофренического психоза с
трудом возвращаются на землю, к обычной жизни, и все
представляется им серым и банальным сравнительно с
тем, что они пережили в психозе, так и люди <оттуда>
многие месяцы и даже годы не могли снова привыкнуть к
нормальной жизни.
Существуют определенные границы человеческих пе-
реживаний и их нельзя переходить безнаказанно; если
случится выйти <за пределы>, то уже нет возврата к
прежнему. Что-то изменяется в основной структуре; чело-
век уже не тот же самый, что был когда-то Эта <инако-
вость> определяется как <изменение личности>, а в слу-
чае шизофрении часто используется техническое и для
человека не слишком подходящее определение <дефект>.
Наблюдаемые у бывших узников изменения личности
касаются, главным образом, трех измерений: 1 - общей
жизненной динамики, субъективно ощущаемой как на-
строение; 2 - отношения к людям и 3 - способности
сдерживаться. Чаще всего встречается снижение настрое-
ния, недоверчивое отношение к людям, снижение способ-
301
ности сдерживаться (повышенная возбудимость и раздра-
жительность). Случаются, однако, изменения в противопо-
ложном направлении: повышенной жизненной динамики,
повышенного доверия к людям, граничащего с наивно-
стью, повышенной сдержанности в форме <каменного спо-
койствия>.
Те, у кого есть родственники или друзья среди бывших
узников, иногда с неудовольствием чувствуют, что как бы
не находят с ними общего языка; они значительно лучше
чувствуют себя среди своих товарищей по лагерю, нежели
в кругу семьи или долагерных приятелей. Среди <своих>,
т. е. товарищей по лагерю, неожиданно оживляются, ста-
новятся непосредственными; исчезают всякие иерархии и
связанные с ними формы, появляется своеобразный лагер-
ный юмор. Не все бывшие узники поддерживают контакт
с прежними товарищами; есть такие, которые подобных
контактов избегают, как и любых воспоминаний на эту
тему. Это преимущественно те, которые еще не смогли <пе-
реварить> лагерь; лагерные переживания все еще слишком
болезненны для них, чтобы они могли к ним возвращаться.
У каждого человека существуют <островки> воспоми-
наний, к которым он охотно возвращается сам или кото-
рые даже вопреки его воли сами всплывают в его памяти.
Это разные островки, большие или меньшие, красивые и
некрасивые. Появляются они в зависимости от настроения
и актуальной ситуации, а иногда неизвестно почему. Для
бывших узников лагерные переживания стали не остров-
ками, но огромным островом, который своей массивностью
заслоняет все другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87