Встретимся там. И попытайся с пользой провести
время в Лондоне.
Расставшись с Натаниэлем Горе, я ощутил острое чувство одиночества,
какого не испытывал еще ни разу в своей жизни. Я видел вокруг озабоченных
людей, которые спешили по каким-то своим делам. Все они знали, куда идти,
куда повернуть, в какой момент пересечь улицу, увильнув из-под самого носа
лошади. Это зрелище поразило и устрашило меня. Целых две недели мне
предстоит пробыть здесь, ничего не предпринимая, ни с кем не общаясь. Я
даже не имел права тратить много денег, потому что к тому моменту, когда
встанет на ноги отец Линды, я должен буду позаботиться об их жилье. Эта
мысль сразу же изменила мое первоначальное намерение пойти в "Трубадур" -
станционный постоялый двор, где я оставил багаж, и снять там комнату.
Нужно было подыскать что-нибудь подешевле. И тут я вспомнил, что Линда
рассказывала о каком-то дешевом и ужасном месте, где ей с отцом пришлось
когда-то жить. Нью Кат - так оно называлось. Я прошел немного вперед и
долго не осмеливался ни к кому обратиться. Наконец, ко мне приблизился
носильщик, толкавший тележку и остановившийся, чтобы перевести дух. Я
спросил у него, как пройти к Нью Кат. С любопытством осмотрев мои башмаки
и костюм, он объяснил мне дорогу.
Найдя это место, я понял, почему носильщик так странно посмотрел на
меня. Это была узкая улочка, по обеим сторонам которой теснились дома,
почти соприкасаясь верхними этажами, будто хотели поделиться друг с другом
какой-то грязной тайной. Проходы между домами были выложены булыжниками,
между которыми громоздились горки самого невообразимого мусора. От домов
исходило зловоние, характерное для нищеты и разложения, а люди, сидевшие
на порогах и высовывавшиеся из окон, походили скорее на карикатуры. Я
медленно продвигался вдоль улицы, стараясь выбрать дом, который вызывал бы
у меня меньшее отвращение. Наконец, я постучал в покрытую слоем грязи и
жира дверь. Мне открыла толстая женщина, напоминавшая сооружение из
огромных шаров. Как и ее дом, она была чуть опрятнее, чем ее соседи, но
различие было слишком незначительным. У нее был какой-то хитрый взгляд и
уклончивая манера говорить, которая мне сразу не понравилась. Конечно, мне
не удалось скрыть своей неискушенности. Как бы там ни было, я заплатил за
неделю вперед - и это, надо признать, было совсем недорого. Итак, я
вселился в дом миссис Краске.
Я написал Линде письмо, обрисовав мощную фигуру хитрой миссис Краске
в самых забавных тонах, и пообещал, что когда она приедет в Лондон, ей не
придется разделить мою участь в таком жутком месте как Нью Кат. Я снова
призывал ее быть осмотрительной и приехать ко мне, как только выздоровеет
ее отец. День за днем в течение недели писал я это письмо. Я рассказывал
ей о спектаклях, которые смотрел с галерки, о книгах, которые читал, стоя
у стеллажа книжной лавки и притворяясь, что тщательно обдумываю свою
покупку, о странной и скудной еде, которую подавали в дешевых заведениях.
Все это было для меня открытием, как и многое другое. Впервые в жизни я
понял, что несмотря ни на что, у меня был хороший дом. Жесткое серое мясо,
которое мне приходилось теперь жевать, сомнительные блюда, которые я
глотал лишь бы утолить голод, в имении были бы незамедлительно вышвырнуты
на корм свиньям.
Рано утром в понедельник я отнес письмо в "Трубадур", дал кучеру на
чай и получил заверение в том, что Вилл Бейнс, почтальон, которого кучер
знал в лицо, получит послание в Гоут Черд в Колчестере. После этого я с
нетерпением и надеждой ожидал прибытия экипажа из Колчестера, который
приходил в среду утром. Я знал, что Линда не могла еще получить мое письмо
и отправить ответ, но в глубине души надеялся, что она написала мне
раньше. Письма не было, и я утешал себя рассуждениями о том, что если ее
отец по-прежнему так серьезно болен, то она не может покинуть дом и
отправиться в деревню разыскивать Вилла Бейнса, даже если она думала обо
мне и написала мне письмо. Но в следующую среду я обязательно узнаю, как
чувствует себя ее отец, и когда мне ожидать их приезда.
Даже ребенок, в ожидании давно обещанного подарка, не мог бы
испытывать такого нетерпения.
Я начал новое письмо, чтобы отправить его с экипажем в понедельник.
Во вторник той самой недели истекал срок, который Натаниэль определил для
своей поездки, и вечером я явился в Дом Мошенников в радостной надежде
найти его там. Но меня ждало еще одно разочарование. Натаниэль передал мне
сообщение в письме, адресованном своему кузену. Кузен, очень напоминавший
Натаниэля ростом и складом фигуры, даже голосом, в котором однако
отсутствовали юмор и радушие его родственника, зачитал то, что касалось
меня: "некий мистер Филипп Оленшоу может интересоваться мной в следующий
вторник. Передай ему, пожалуйста, что я вынужден отправиться в Плимут, и
что если он все еще печется о судьбе своих друзей, то ему может и должен
помочь Джон Талбот. Расскажи юноше, как пройти к его дому, и попроси
передать от меня привет Джону".
С указаниями, как пройти к дому сэра Талбота, небрежно нацарапанными
на обрывке бумаги, я покинул Дом Мошенников в еще более подавленном
настроении, чем пребывал все эти две недели. От Линды ничего не было, и
Натаниэль все еще не вернулся. С тем же успехом я мог бы не уезжать из
дому! И все же оставался еще завтрашний экипаж, на который была последняя
надежда.
Джон Талбот оказался точной копией миссис Краске - такой же толстый и
пыхтящий. И у него было что-то не в порядке с глазами. Лишенные ресниц
веки, красные и припухшие, усыпали крошечные гнойнички. Это был
отталкивающий старикан, и хотя обед, которым он меня угостил, превосходил
все, что мне довелось отведать в Лондоне, я все равно не получил от еды
никакого удовольствия.
Однако он вспомнил Джошуа Сибрука и поклялся, что, только благодаря
ему, он до сих пор еще не ослеп.
- Это проклятие, посланное нашей семье, - торжественно заявил он. - У
моего прапрадеда бегали глазки, и однажды они забегали с удвоенной
частотой. Пожилая дама, дочь которой оказалась объектом этого довольно
похотливого глаза, - и не только его - ха-ха! - однажды сказала: "Вам, сэр
Челистонн Талбот, гораздо больше повезло бы в день Страшного Суда, если бы
ваше зрение не было столь острым". И хотите верьте - хотите нет, с тех пор
нас не покидает эта беда. Я никогда не мог распознать, хороша моя душка
или нет. Но это вовсе не плохо, это великое благо. Для меня они все
выглядели одинаково. Ха-ха-ха! Но старый Сибрук изготовил какое-то зелье
из дикого растения, которое действительно помогло мне. Передайте ему от
меня привет, молодой человек. Ведь вы молоды, не так ли? У вас молодой
голос.
- Джошуа Сибрук и сам не очень здоров, - подхватил я, стараясь
воспользоваться случаем, чтобы начать разговор.
И я начал осторожно расспрашивать, не знает ли он кого-либо, кто мог
бы предоставить Сибруку надежное убежище. Да, у него был друг в
Букингемшире, который мог бы, по его предположению, оказать такую услугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
время в Лондоне.
Расставшись с Натаниэлем Горе, я ощутил острое чувство одиночества,
какого не испытывал еще ни разу в своей жизни. Я видел вокруг озабоченных
людей, которые спешили по каким-то своим делам. Все они знали, куда идти,
куда повернуть, в какой момент пересечь улицу, увильнув из-под самого носа
лошади. Это зрелище поразило и устрашило меня. Целых две недели мне
предстоит пробыть здесь, ничего не предпринимая, ни с кем не общаясь. Я
даже не имел права тратить много денег, потому что к тому моменту, когда
встанет на ноги отец Линды, я должен буду позаботиться об их жилье. Эта
мысль сразу же изменила мое первоначальное намерение пойти в "Трубадур" -
станционный постоялый двор, где я оставил багаж, и снять там комнату.
Нужно было подыскать что-нибудь подешевле. И тут я вспомнил, что Линда
рассказывала о каком-то дешевом и ужасном месте, где ей с отцом пришлось
когда-то жить. Нью Кат - так оно называлось. Я прошел немного вперед и
долго не осмеливался ни к кому обратиться. Наконец, ко мне приблизился
носильщик, толкавший тележку и остановившийся, чтобы перевести дух. Я
спросил у него, как пройти к Нью Кат. С любопытством осмотрев мои башмаки
и костюм, он объяснил мне дорогу.
Найдя это место, я понял, почему носильщик так странно посмотрел на
меня. Это была узкая улочка, по обеим сторонам которой теснились дома,
почти соприкасаясь верхними этажами, будто хотели поделиться друг с другом
какой-то грязной тайной. Проходы между домами были выложены булыжниками,
между которыми громоздились горки самого невообразимого мусора. От домов
исходило зловоние, характерное для нищеты и разложения, а люди, сидевшие
на порогах и высовывавшиеся из окон, походили скорее на карикатуры. Я
медленно продвигался вдоль улицы, стараясь выбрать дом, который вызывал бы
у меня меньшее отвращение. Наконец, я постучал в покрытую слоем грязи и
жира дверь. Мне открыла толстая женщина, напоминавшая сооружение из
огромных шаров. Как и ее дом, она была чуть опрятнее, чем ее соседи, но
различие было слишком незначительным. У нее был какой-то хитрый взгляд и
уклончивая манера говорить, которая мне сразу не понравилась. Конечно, мне
не удалось скрыть своей неискушенности. Как бы там ни было, я заплатил за
неделю вперед - и это, надо признать, было совсем недорого. Итак, я
вселился в дом миссис Краске.
Я написал Линде письмо, обрисовав мощную фигуру хитрой миссис Краске
в самых забавных тонах, и пообещал, что когда она приедет в Лондон, ей не
придется разделить мою участь в таком жутком месте как Нью Кат. Я снова
призывал ее быть осмотрительной и приехать ко мне, как только выздоровеет
ее отец. День за днем в течение недели писал я это письмо. Я рассказывал
ей о спектаклях, которые смотрел с галерки, о книгах, которые читал, стоя
у стеллажа книжной лавки и притворяясь, что тщательно обдумываю свою
покупку, о странной и скудной еде, которую подавали в дешевых заведениях.
Все это было для меня открытием, как и многое другое. Впервые в жизни я
понял, что несмотря ни на что, у меня был хороший дом. Жесткое серое мясо,
которое мне приходилось теперь жевать, сомнительные блюда, которые я
глотал лишь бы утолить голод, в имении были бы незамедлительно вышвырнуты
на корм свиньям.
Рано утром в понедельник я отнес письмо в "Трубадур", дал кучеру на
чай и получил заверение в том, что Вилл Бейнс, почтальон, которого кучер
знал в лицо, получит послание в Гоут Черд в Колчестере. После этого я с
нетерпением и надеждой ожидал прибытия экипажа из Колчестера, который
приходил в среду утром. Я знал, что Линда не могла еще получить мое письмо
и отправить ответ, но в глубине души надеялся, что она написала мне
раньше. Письма не было, и я утешал себя рассуждениями о том, что если ее
отец по-прежнему так серьезно болен, то она не может покинуть дом и
отправиться в деревню разыскивать Вилла Бейнса, даже если она думала обо
мне и написала мне письмо. Но в следующую среду я обязательно узнаю, как
чувствует себя ее отец, и когда мне ожидать их приезда.
Даже ребенок, в ожидании давно обещанного подарка, не мог бы
испытывать такого нетерпения.
Я начал новое письмо, чтобы отправить его с экипажем в понедельник.
Во вторник той самой недели истекал срок, который Натаниэль определил для
своей поездки, и вечером я явился в Дом Мошенников в радостной надежде
найти его там. Но меня ждало еще одно разочарование. Натаниэль передал мне
сообщение в письме, адресованном своему кузену. Кузен, очень напоминавший
Натаниэля ростом и складом фигуры, даже голосом, в котором однако
отсутствовали юмор и радушие его родственника, зачитал то, что касалось
меня: "некий мистер Филипп Оленшоу может интересоваться мной в следующий
вторник. Передай ему, пожалуйста, что я вынужден отправиться в Плимут, и
что если он все еще печется о судьбе своих друзей, то ему может и должен
помочь Джон Талбот. Расскажи юноше, как пройти к его дому, и попроси
передать от меня привет Джону".
С указаниями, как пройти к дому сэра Талбота, небрежно нацарапанными
на обрывке бумаги, я покинул Дом Мошенников в еще более подавленном
настроении, чем пребывал все эти две недели. От Линды ничего не было, и
Натаниэль все еще не вернулся. С тем же успехом я мог бы не уезжать из
дому! И все же оставался еще завтрашний экипаж, на который была последняя
надежда.
Джон Талбот оказался точной копией миссис Краске - такой же толстый и
пыхтящий. И у него было что-то не в порядке с глазами. Лишенные ресниц
веки, красные и припухшие, усыпали крошечные гнойнички. Это был
отталкивающий старикан, и хотя обед, которым он меня угостил, превосходил
все, что мне довелось отведать в Лондоне, я все равно не получил от еды
никакого удовольствия.
Однако он вспомнил Джошуа Сибрука и поклялся, что, только благодаря
ему, он до сих пор еще не ослеп.
- Это проклятие, посланное нашей семье, - торжественно заявил он. - У
моего прапрадеда бегали глазки, и однажды они забегали с удвоенной
частотой. Пожилая дама, дочь которой оказалась объектом этого довольно
похотливого глаза, - и не только его - ха-ха! - однажды сказала: "Вам, сэр
Челистонн Талбот, гораздо больше повезло бы в день Страшного Суда, если бы
ваше зрение не было столь острым". И хотите верьте - хотите нет, с тех пор
нас не покидает эта беда. Я никогда не мог распознать, хороша моя душка
или нет. Но это вовсе не плохо, это великое благо. Для меня они все
выглядели одинаково. Ха-ха-ха! Но старый Сибрук изготовил какое-то зелье
из дикого растения, которое действительно помогло мне. Передайте ему от
меня привет, молодой человек. Ведь вы молоды, не так ли? У вас молодой
голос.
- Джошуа Сибрук и сам не очень здоров, - подхватил я, стараясь
воспользоваться случаем, чтобы начать разговор.
И я начал осторожно расспрашивать, не знает ли он кого-либо, кто мог
бы предоставить Сибруку надежное убежище. Да, у него был друг в
Букингемшире, который мог бы, по его предположению, оказать такую услугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76