Каждый шаг
давался мне с таким усилием, будто приходилось поднимать ноги на высоту
нескольких ярдов, в то время как они просто волочились по земле, и каждая
кочка и крошечная веточка становились трудным препятствием, о которое я
спотыкался.
- Только Провидение спасло вашу железную ногу, - сказал Эли. - Они
ради железа способны на все.
Кусок кожи, который он оторвал, свисал до самого пояса. Всякий раз
бросая взгляд на эту страшную картину, я содрогался. Он вел меня за руку,
как ребенка, поддерживал, когда я спотыкался. В конце концов, преодолевая
страшные муки и боль, мы прошли, по подсчетам Эли, около мили и находились
на полдороге к тому месту, где индейцы свернули с дороги. Но я уже знал,
что мне не дойти до рощицы. Земная твердь вздымалась и раскачивалась
сильнее, чем палуба "Летящей к Западу". Даже рука Эли дрожала и казалась
то огромной, как бревно, то съеживалась до размеров маленького камушка.
Собрав осколки сознания, я начал молить его оставить меня. Упав на колени,
я просил:
- Оставь меня в покое, Эли. Иди. Со мной будет все в порядке.
Мною двигала вовсе не идея самопожертвования, а лишь желание лечь и
спокойно умереть. У меня уже не оставалось сомнений, что стоит мне
прекратить сопротивляться, как легко и быстро придет смерть. Эли отпустил
мою руку, обнял меня за плечи и легко встряхнул.
- Посмотри на меня, парень. Если ты ляжешь, то умрешь. А ведь мы не
для того делали все это, чтобы умереть. ТЫ ОБЯЗАН ПОСТАРАТЬСЯ! Пошли, я
помогу тебе.
Я видел его зрачки, расширенные до величины монеты, горящие желанием,
требовавшие, чтобы я шел. Голос его доносился до меня приглушенно,
издалека, сквозь шум, стоявший у меня в ушах. Я пересилил себя и сделал
еще два шага. Затем темнота поглотила меня...
Когда я пришел в себя, то понял, что Эли тащит меня на спине. Он
низко согнулся и дышал, как загнанная лошадь, но все равно шел, шаг за
шагом. Меня охватил стыд.
- Опусти меня, Эли, пожалуйста. Я пойду.
Он распрямил спину, и ноги мои коснулись земли. Некоторое время мы
стояли не двигаясь, пока Эли пытался отдышаться. Затем он скорее выдохнул,
чем сказал:
- Смотри - светлеет.
И взяв меня за руку, снова потащился вперед.
Медленно, не быстрее чем мы, но гораздо настойчивее солнце выплывало
на небо, и при его свете мы могли рассмотреть друг друга, что нас
нисколько не утешило. Отвратительные, распухшие лица, окровавленные,
искалеченные тела. Мы ползли таким шагом еще с четверть мили, и я опять
остановился.
- Эли, - пробормотал я. - Я не могу больше сделать ни шага. Но я
запрещаю тебе нести меня. Иди дальше сам. Если успеешь встретить наших, то
сможешь вернуться за мной. Если же будешь тащить меня, то опоздаешь.
Язык мой едва шевелился в пересохшем рту. И слова выходили
смазанными, бесформенными, неразличимыми. Эли посмотрел на меня залитыми
кровью глазами и медленно покачал головой.
- Теперь уже недалеко, - сказал он. - Мы должны собрать силы и
продолжать путь вместе.
Еще мучительные двести метров - и путь нам преградил быстрый
маленький ручей, весело огибавший коричневые камни. Мы бросились на землю
и жадно, как собаки, пили, пока не утолили жажду. Тогда я сказал:
- Вчера мы не проходили мимо ручья. Мы заблудились.
- Сам Бог послал нам его, - наивно ответил Эли. - Как манна небесная.
- Но это значит, что мы заблудились, - настойчиво повторил я.
- Не очень. Они вели нас на запад, затем на юг. Мы идем на север,
затем на восток. Солнце сейчас справа от нас. Мы не могли уйти далеко от
дороги.
- Давай тогда немного поспим, - взмолился я. - Последний раз мы спали
в субботу ночью. В воскресенье готовились к бою. Понедельник - сраженье.
Вторник - в роще. Эли, сегодня среда. Давай отдохнем. Когда проснемся,
опять попьем.
- Наше единственное спасение - вернуться на тропу. Если наши будут
искать нас там, где мы отстали, то не смогут найти. Или же нас найдут
индейцы, и тогда уж точно конец. Пошли.
Мы поплелись через мелкий ручей и прошли, наверное, еще одну милю.
Наступил полдень. Я пытался определить, где должно быть солнце, если мы
идем правильным путем. Но стоило мне поднять голову, как оно начинало
вертеться, то вырастая, то сжимаясь, что явно свидетельствовало о том, что
у меня сильный жар. Мы больше не говорили. Сил на разговоры уже не
оставалось. Эли отпустил мою руку и держал меня за пояс штанов, пытаясь
тянуть за собой. Моя левая нога бесполезно болталась, и приходилось при
каждом шаге поднимать ее обеими руками.
Вдруг рука Эли перестала тащить меня и потянула назад. Он
остановился, сказал что-то неразборчиво и упал навзничь. Я решил, что ему
будет легче дышать, если удастся перевернуть его на спину, но не справился
с тяжестью его тела. Тогда я немного повернул его лицо и руками вырыл
небольшое углубление под носом, чтобы дать доступ воздуху. Я с сожалением
вспоминал, что мы удалились от ручья. С этими мыслями, я прилег подле
него, погрузившись в благодатный сон.
- Не тряси меня, - сказал я. - Я состою из тысячи кусков. И они
рассыпятся, если ты будешь трясти меня. И вся королевская конница и вся
королевская рать не смогут... о, не тряси же меня!
Это был уже не мой голос. Голос женщины. Бедняжка! Сегодня повесили
Шеда, и никто не знал, что она давно любит его. Как я люблю Линду! Как она
кричит! Да, именно потому, что мой отец наконец обнаружил свои намерения.
Видите ли, мистер Сибрук, он вовсе не великодушный человек. Он здесь
только потому, что мистер Горе рассказал ему о вашей красивой дочери. И
она действительно прекрасна. Я никогда не говорил ей этого. Иди же,
прекрасная Роза, скажи ей что она тратит время, теряет меня, она все
узнает. Но тронет ли ее это? Я привез розы из Форта Аутпоста в Зион. Я
посадил их для нее, но это не имеет никакого значения. Эли, ты даже не
понимаешь, что ты сделал. Даже сейчас, когда мы ступаем по раскаленному
полу преисподней, ты не понимаешь, что женился на женщине, которую я
люблю. Женщина с такой красиво посаженной головкой, с губами, подобными
лепесткам июньской розы. Но ты не можешь оценить всего этого, ты безумен.
Ты сказал, что мы ступаем по манне небесной, когда под ногами нашими лишь
пепел адского костра. Ты говоришь, что если мы не можем идти, то должны
ползти. Но разве ты не видишь, Эли, что я НЕ МОГУ ползти. Когда я опираюсь
на колено больной ноги, она немеет. И ты не должен нести меня. У тебя
близнецы, сыновья, этого было вполне достаточно для любого мужчины. У тебя
есть Линда. Я люблю Линду. Я люблю ее с тех самых пор, как она носила
малиновое платье. Оно теперь лежит в том тюке.
Она не любит меня и не любит тебя, Эли. Откуда я знаю? О, это так
просто. Я видел, какая она, когда влюблена. И теперь она снова любит. Я
понял это, и это моя тайна. Любовь открывает глаза. Индейцы хотели вынуть
мое сердце и открыть мой секрет, но я надежно спрятал его. Но тебе я
скажу, мой друг, потому что это касается тебя. Наклонись ко мне и обещай:
никому ни слова! Линда любит Джофри Монпелье. Разве это удивительно? Он
тоже молод, красив и отважен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
давался мне с таким усилием, будто приходилось поднимать ноги на высоту
нескольких ярдов, в то время как они просто волочились по земле, и каждая
кочка и крошечная веточка становились трудным препятствием, о которое я
спотыкался.
- Только Провидение спасло вашу железную ногу, - сказал Эли. - Они
ради железа способны на все.
Кусок кожи, который он оторвал, свисал до самого пояса. Всякий раз
бросая взгляд на эту страшную картину, я содрогался. Он вел меня за руку,
как ребенка, поддерживал, когда я спотыкался. В конце концов, преодолевая
страшные муки и боль, мы прошли, по подсчетам Эли, около мили и находились
на полдороге к тому месту, где индейцы свернули с дороги. Но я уже знал,
что мне не дойти до рощицы. Земная твердь вздымалась и раскачивалась
сильнее, чем палуба "Летящей к Западу". Даже рука Эли дрожала и казалась
то огромной, как бревно, то съеживалась до размеров маленького камушка.
Собрав осколки сознания, я начал молить его оставить меня. Упав на колени,
я просил:
- Оставь меня в покое, Эли. Иди. Со мной будет все в порядке.
Мною двигала вовсе не идея самопожертвования, а лишь желание лечь и
спокойно умереть. У меня уже не оставалось сомнений, что стоит мне
прекратить сопротивляться, как легко и быстро придет смерть. Эли отпустил
мою руку, обнял меня за плечи и легко встряхнул.
- Посмотри на меня, парень. Если ты ляжешь, то умрешь. А ведь мы не
для того делали все это, чтобы умереть. ТЫ ОБЯЗАН ПОСТАРАТЬСЯ! Пошли, я
помогу тебе.
Я видел его зрачки, расширенные до величины монеты, горящие желанием,
требовавшие, чтобы я шел. Голос его доносился до меня приглушенно,
издалека, сквозь шум, стоявший у меня в ушах. Я пересилил себя и сделал
еще два шага. Затем темнота поглотила меня...
Когда я пришел в себя, то понял, что Эли тащит меня на спине. Он
низко согнулся и дышал, как загнанная лошадь, но все равно шел, шаг за
шагом. Меня охватил стыд.
- Опусти меня, Эли, пожалуйста. Я пойду.
Он распрямил спину, и ноги мои коснулись земли. Некоторое время мы
стояли не двигаясь, пока Эли пытался отдышаться. Затем он скорее выдохнул,
чем сказал:
- Смотри - светлеет.
И взяв меня за руку, снова потащился вперед.
Медленно, не быстрее чем мы, но гораздо настойчивее солнце выплывало
на небо, и при его свете мы могли рассмотреть друг друга, что нас
нисколько не утешило. Отвратительные, распухшие лица, окровавленные,
искалеченные тела. Мы ползли таким шагом еще с четверть мили, и я опять
остановился.
- Эли, - пробормотал я. - Я не могу больше сделать ни шага. Но я
запрещаю тебе нести меня. Иди дальше сам. Если успеешь встретить наших, то
сможешь вернуться за мной. Если же будешь тащить меня, то опоздаешь.
Язык мой едва шевелился в пересохшем рту. И слова выходили
смазанными, бесформенными, неразличимыми. Эли посмотрел на меня залитыми
кровью глазами и медленно покачал головой.
- Теперь уже недалеко, - сказал он. - Мы должны собрать силы и
продолжать путь вместе.
Еще мучительные двести метров - и путь нам преградил быстрый
маленький ручей, весело огибавший коричневые камни. Мы бросились на землю
и жадно, как собаки, пили, пока не утолили жажду. Тогда я сказал:
- Вчера мы не проходили мимо ручья. Мы заблудились.
- Сам Бог послал нам его, - наивно ответил Эли. - Как манна небесная.
- Но это значит, что мы заблудились, - настойчиво повторил я.
- Не очень. Они вели нас на запад, затем на юг. Мы идем на север,
затем на восток. Солнце сейчас справа от нас. Мы не могли уйти далеко от
дороги.
- Давай тогда немного поспим, - взмолился я. - Последний раз мы спали
в субботу ночью. В воскресенье готовились к бою. Понедельник - сраженье.
Вторник - в роще. Эли, сегодня среда. Давай отдохнем. Когда проснемся,
опять попьем.
- Наше единственное спасение - вернуться на тропу. Если наши будут
искать нас там, где мы отстали, то не смогут найти. Или же нас найдут
индейцы, и тогда уж точно конец. Пошли.
Мы поплелись через мелкий ручей и прошли, наверное, еще одну милю.
Наступил полдень. Я пытался определить, где должно быть солнце, если мы
идем правильным путем. Но стоило мне поднять голову, как оно начинало
вертеться, то вырастая, то сжимаясь, что явно свидетельствовало о том, что
у меня сильный жар. Мы больше не говорили. Сил на разговоры уже не
оставалось. Эли отпустил мою руку и держал меня за пояс штанов, пытаясь
тянуть за собой. Моя левая нога бесполезно болталась, и приходилось при
каждом шаге поднимать ее обеими руками.
Вдруг рука Эли перестала тащить меня и потянула назад. Он
остановился, сказал что-то неразборчиво и упал навзничь. Я решил, что ему
будет легче дышать, если удастся перевернуть его на спину, но не справился
с тяжестью его тела. Тогда я немного повернул его лицо и руками вырыл
небольшое углубление под носом, чтобы дать доступ воздуху. Я с сожалением
вспоминал, что мы удалились от ручья. С этими мыслями, я прилег подле
него, погрузившись в благодатный сон.
- Не тряси меня, - сказал я. - Я состою из тысячи кусков. И они
рассыпятся, если ты будешь трясти меня. И вся королевская конница и вся
королевская рать не смогут... о, не тряси же меня!
Это был уже не мой голос. Голос женщины. Бедняжка! Сегодня повесили
Шеда, и никто не знал, что она давно любит его. Как я люблю Линду! Как она
кричит! Да, именно потому, что мой отец наконец обнаружил свои намерения.
Видите ли, мистер Сибрук, он вовсе не великодушный человек. Он здесь
только потому, что мистер Горе рассказал ему о вашей красивой дочери. И
она действительно прекрасна. Я никогда не говорил ей этого. Иди же,
прекрасная Роза, скажи ей что она тратит время, теряет меня, она все
узнает. Но тронет ли ее это? Я привез розы из Форта Аутпоста в Зион. Я
посадил их для нее, но это не имеет никакого значения. Эли, ты даже не
понимаешь, что ты сделал. Даже сейчас, когда мы ступаем по раскаленному
полу преисподней, ты не понимаешь, что женился на женщине, которую я
люблю. Женщина с такой красиво посаженной головкой, с губами, подобными
лепесткам июньской розы. Но ты не можешь оценить всего этого, ты безумен.
Ты сказал, что мы ступаем по манне небесной, когда под ногами нашими лишь
пепел адского костра. Ты говоришь, что если мы не можем идти, то должны
ползти. Но разве ты не видишь, Эли, что я НЕ МОГУ ползти. Когда я опираюсь
на колено больной ноги, она немеет. И ты не должен нести меня. У тебя
близнецы, сыновья, этого было вполне достаточно для любого мужчины. У тебя
есть Линда. Я люблю Линду. Я люблю ее с тех самых пор, как она носила
малиновое платье. Оно теперь лежит в том тюке.
Она не любит меня и не любит тебя, Эли. Откуда я знаю? О, это так
просто. Я видел, какая она, когда влюблена. И теперь она снова любит. Я
понял это, и это моя тайна. Любовь открывает глаза. Индейцы хотели вынуть
мое сердце и открыть мой секрет, но я надежно спрятал его. Но тебе я
скажу, мой друг, потому что это касается тебя. Наклонись ко мне и обещай:
никому ни слова! Линда любит Джофри Монпелье. Разве это удивительно? Он
тоже молод, красив и отважен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76