.." А вся разница была в том, что
меня мучило нестерпимое любопытство. В этой тесноте было совершенно
невозможно свободно повернуться и подыскать положение, чтобы поудобнее
заснуть. Слова Натаниэля, сказанные еще в Лондоне в Доме Мошенников,
неожиданно вспомнились мне: "Много красивых глазок и много добрых сердец,
благослови их Бог". Он как будто хотел предостеречь меня. Я вспомнил ту
ночь, когда Линда приехала в Лондон, и я думал о своей будущей жизни,
полной неразделенной любви. И тут пришли в голову слова, нацарапанные мною
в записной книжке:
Прекрасна ты, но мне не суждена,
Рассей же чары, отпусти меня.
И если нам любовь не разделить,
Порви моей сердечной муки нить.
И дай же мне утешиться с другой,
Дай жить, любить и обрести покой.
Прекрасна ты, но мне не суждена,
Прощай, прости, для счастья жизнь дана.
Неуклюжие и слабые стихи, в которых была только боль, породившая их.
Но именно это я тогда и испытывал. Линда стала женой Эли, и ребенок,
которого она носила под сердцем, был ребенком Эли. Должен ли я ради нее
сохранять свою невинность до гробовой доски?
В Лондоне мне часто встречались уличные женщины, которые оглядывались
и старались привлечь внимание расхожими избитыми фразами. Они могли
закрыть глаза на мое уродство ради денег. Захочет ли какая-либо другая
женщина оказаться настолько же слепой к моему физическому недостатку из
любви? Подумав об этом, я зашевелил больной ногой, которая при этом сразу
показалась мне такой крошечной и одновременно тяжелой. Если бы я имел две
здоровые ноги, я мог бы стать таким, как мой отец, мог бы сразу завоевать
сердце Линды, мог бы покорить ее как Эли.
Какие глупые предположения! Даже в этот момент, испытав жгучее
желание, обращенное к Джудит Свистун, которое пронзило мое сознание, я не
был уверен, что не обманываю себя. Ну на что ей слабый, беспомощный
калека? Рассердившись на себя и устав от своих мыслей, я повернулся на
другой бок и понемногу начал дремать. Я погрузился в очень необычный сон.
В мечтах моих я видел женщину - не Линду и не Джудит. Это была женщина,
которую я никогда в жизни не знал. Мне не было видно ее лицо. Оно было
повернуто в сторону и прикрыто вуалью. Призвав все свое мужество, я
попытался приподнять вуаль в страхе найти то, что так страстно желал
увидеть. И тут я проснулся, дрожа в темноте и ощущая непонятную тяжесть на
плече и на всем теле. Повернувшись, я понял, что ноша моя тоже
зашевелилась, и услышал тихий вздох. Затем что-то доверчиво приникло ко
мне.
Придя в себя, я увидел, что ночью каким-то образом Джудит
выскользнула из тесного пространства между бортом повозки и телом брата и
теперь мирно спала, положив головку на мое плечо и крепко обняв меня. Едва
справляясь с искушением, которое именно в это время и в этом месте
казалось таким нелепым, я помедлил, затем, высвободившись, зажег фонарь и,
сидя на краю кибитки, натянул башмаки. Снег прекратился, но возле
деревьев, его толщина достигала приблизительно фута, а на открытой
местности он был, наверное, в два раза глубже. Я подошел к лошадям и
отряхнул промокшие попоны. Разбудив животных, я насыпал им овса и дал
воды. Затем вытащил два ящика, поставил на один из них фонарь, сам сел на
другой и, подняв повыше воротник, засунув руки в рукава, чтобы хоть как-то
согреться, погрузился в чтение маленькой книжонки Натаниэля, и читал до
тех пор, пока вершины оставшихся позади нас гор не покрылись призрачной
дымкой, предвещающей рассвет.
В течение всего завтрака и при загрузке кибиток, пока мы были заняты
приготовлениями к продолжению пути, мысли были неспокойны. Цыганка же вела
себя совершенно непринужденно. Ее манера держаться удивляла меня.
Наверное, она передвинулась во сне и даже не знала, что я проснулся в ее
объятиях. Интересно, что подумал Ральф, найдя ее по другую сторону и не
обнаружив меня на своем месте? "Бог с ними, - подумал я. - Какое мне дело
до того, что они делают и думают?". Но на самом деле мне было не все
равно. Я наверняка знал, что задача, возложенная на меня Натаниэлем, итак
достаточно сложна и что она стала бы вовсе невыполнимой, если бы я
позволил Джудит обвести себя вокруг пальца.
К счастью, утро не располагало к размышлениям. Тронувшись в путь, мы
обнаружили, что провести тяжелые повозки по бездорожью, среди вязкого
снега требовало большого напряжения сил и внимания. Булыжники и упавшие на
земле ветки, ямы и кочки были покрыты обманчивой гладью. Кибитки вдруг
накренились, и мы ощутили сильный толчок. Мы застряли. Пришлось доставать
лопаты, некоторые мужчины вышли вперед, другие стали позади повозок с
бревнами наготове, чтобы предотвратить скольжение назад. Позже, обогнув
край леса, мы увидели открывшуюся нашему взору картину. Неподалеку, в
небольшой низине, показались кибитки Эли, люди и скот - все они суетились
и бегали взад и вперед, как на ярмарочной площади. Мы в нерешительности
остановились.
Я помнил, что Майк говорил о человеке, заболевшем через две недели
после общения с больными. И все же он мог заразиться и в первый же день
своего возвращения в деревню. Я высказал свое предположение Майку, который
задумчиво погрыз палец и вздохнул:
- Пусть они сначала что-нибудь предпримут, - решил он.
Вскоре показалась огромная фигура Эли, отделившаяся от других и
направлявшаяся к нам.
- У вас все в порядке?
- Да, а у вас?
- Мы в полном здравии. Но не успели мы устроиться на привал сегодня
утром, как случилась неприятность. Кибитки пришлось выстроить гуськом,
чтобы впереди идущие не бросали снег под ноги задним лошадям. Итак, три
кибитки одновременно угодили в сугроб. Лошади в испуге ринулись и застряли
еще глубже. Одна повозка перевернулась, колесо разлетелось вдребезги. Мы
попали в хороший переплет.
- Нам спуститься к вам?
- Нам бы очень пришлась кстати ваша помощь, - в нерешительности
проговорил Эли. - Видите ли, Моисей Пикл вывихнул плечо, когда
перевернулась его повозка. Исаак Картер разодрал в кровь руки еще в Форте
Аутпост. А руки мистера Томаса на морозе сразу покрываются волдырями, как
у нежной девицы. Мистер Билл Ломакс заходится от кашля, стоит ему поднять
что-то тяжелое.
- А что с тобой? - поинтересовался я, показывая на огромное пятно
крови, расплывшееся по загорелой руке из-под закатанного рукава.
- Да чепуха, лошадь лягнула, когда я пытался перерезать поводья.
Он вытер пот со лба тыльной стороной руки.
- Плохо дело. Мистер Горе умер, рано выпал снег. И все же мы должны
проявлять терпение - только это спасет нас. Дело в том, что снега много, и
он довольно глубокий. Придется хорошенько покопать.
- Мы спустимся к вам, - решил я. - Майк сможет позаботиться о молодом
Пикле и Картере. Холода, как я полагаю, полностью покончили с этой
страшной болезнью.
По правде говоря, я стремился увидеть Линду - как жаждущий в пустыне
мечтает о глотке воды. Глаза мои старались различить среди мечущихся по
белому пространству темных фигурок ту, что была мне дороже всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
меня мучило нестерпимое любопытство. В этой тесноте было совершенно
невозможно свободно повернуться и подыскать положение, чтобы поудобнее
заснуть. Слова Натаниэля, сказанные еще в Лондоне в Доме Мошенников,
неожиданно вспомнились мне: "Много красивых глазок и много добрых сердец,
благослови их Бог". Он как будто хотел предостеречь меня. Я вспомнил ту
ночь, когда Линда приехала в Лондон, и я думал о своей будущей жизни,
полной неразделенной любви. И тут пришли в голову слова, нацарапанные мною
в записной книжке:
Прекрасна ты, но мне не суждена,
Рассей же чары, отпусти меня.
И если нам любовь не разделить,
Порви моей сердечной муки нить.
И дай же мне утешиться с другой,
Дай жить, любить и обрести покой.
Прекрасна ты, но мне не суждена,
Прощай, прости, для счастья жизнь дана.
Неуклюжие и слабые стихи, в которых была только боль, породившая их.
Но именно это я тогда и испытывал. Линда стала женой Эли, и ребенок,
которого она носила под сердцем, был ребенком Эли. Должен ли я ради нее
сохранять свою невинность до гробовой доски?
В Лондоне мне часто встречались уличные женщины, которые оглядывались
и старались привлечь внимание расхожими избитыми фразами. Они могли
закрыть глаза на мое уродство ради денег. Захочет ли какая-либо другая
женщина оказаться настолько же слепой к моему физическому недостатку из
любви? Подумав об этом, я зашевелил больной ногой, которая при этом сразу
показалась мне такой крошечной и одновременно тяжелой. Если бы я имел две
здоровые ноги, я мог бы стать таким, как мой отец, мог бы сразу завоевать
сердце Линды, мог бы покорить ее как Эли.
Какие глупые предположения! Даже в этот момент, испытав жгучее
желание, обращенное к Джудит Свистун, которое пронзило мое сознание, я не
был уверен, что не обманываю себя. Ну на что ей слабый, беспомощный
калека? Рассердившись на себя и устав от своих мыслей, я повернулся на
другой бок и понемногу начал дремать. Я погрузился в очень необычный сон.
В мечтах моих я видел женщину - не Линду и не Джудит. Это была женщина,
которую я никогда в жизни не знал. Мне не было видно ее лицо. Оно было
повернуто в сторону и прикрыто вуалью. Призвав все свое мужество, я
попытался приподнять вуаль в страхе найти то, что так страстно желал
увидеть. И тут я проснулся, дрожа в темноте и ощущая непонятную тяжесть на
плече и на всем теле. Повернувшись, я понял, что ноша моя тоже
зашевелилась, и услышал тихий вздох. Затем что-то доверчиво приникло ко
мне.
Придя в себя, я увидел, что ночью каким-то образом Джудит
выскользнула из тесного пространства между бортом повозки и телом брата и
теперь мирно спала, положив головку на мое плечо и крепко обняв меня. Едва
справляясь с искушением, которое именно в это время и в этом месте
казалось таким нелепым, я помедлил, затем, высвободившись, зажег фонарь и,
сидя на краю кибитки, натянул башмаки. Снег прекратился, но возле
деревьев, его толщина достигала приблизительно фута, а на открытой
местности он был, наверное, в два раза глубже. Я подошел к лошадям и
отряхнул промокшие попоны. Разбудив животных, я насыпал им овса и дал
воды. Затем вытащил два ящика, поставил на один из них фонарь, сам сел на
другой и, подняв повыше воротник, засунув руки в рукава, чтобы хоть как-то
согреться, погрузился в чтение маленькой книжонки Натаниэля, и читал до
тех пор, пока вершины оставшихся позади нас гор не покрылись призрачной
дымкой, предвещающей рассвет.
В течение всего завтрака и при загрузке кибиток, пока мы были заняты
приготовлениями к продолжению пути, мысли были неспокойны. Цыганка же вела
себя совершенно непринужденно. Ее манера держаться удивляла меня.
Наверное, она передвинулась во сне и даже не знала, что я проснулся в ее
объятиях. Интересно, что подумал Ральф, найдя ее по другую сторону и не
обнаружив меня на своем месте? "Бог с ними, - подумал я. - Какое мне дело
до того, что они делают и думают?". Но на самом деле мне было не все
равно. Я наверняка знал, что задача, возложенная на меня Натаниэлем, итак
достаточно сложна и что она стала бы вовсе невыполнимой, если бы я
позволил Джудит обвести себя вокруг пальца.
К счастью, утро не располагало к размышлениям. Тронувшись в путь, мы
обнаружили, что провести тяжелые повозки по бездорожью, среди вязкого
снега требовало большого напряжения сил и внимания. Булыжники и упавшие на
земле ветки, ямы и кочки были покрыты обманчивой гладью. Кибитки вдруг
накренились, и мы ощутили сильный толчок. Мы застряли. Пришлось доставать
лопаты, некоторые мужчины вышли вперед, другие стали позади повозок с
бревнами наготове, чтобы предотвратить скольжение назад. Позже, обогнув
край леса, мы увидели открывшуюся нашему взору картину. Неподалеку, в
небольшой низине, показались кибитки Эли, люди и скот - все они суетились
и бегали взад и вперед, как на ярмарочной площади. Мы в нерешительности
остановились.
Я помнил, что Майк говорил о человеке, заболевшем через две недели
после общения с больными. И все же он мог заразиться и в первый же день
своего возвращения в деревню. Я высказал свое предположение Майку, который
задумчиво погрыз палец и вздохнул:
- Пусть они сначала что-нибудь предпримут, - решил он.
Вскоре показалась огромная фигура Эли, отделившаяся от других и
направлявшаяся к нам.
- У вас все в порядке?
- Да, а у вас?
- Мы в полном здравии. Но не успели мы устроиться на привал сегодня
утром, как случилась неприятность. Кибитки пришлось выстроить гуськом,
чтобы впереди идущие не бросали снег под ноги задним лошадям. Итак, три
кибитки одновременно угодили в сугроб. Лошади в испуге ринулись и застряли
еще глубже. Одна повозка перевернулась, колесо разлетелось вдребезги. Мы
попали в хороший переплет.
- Нам спуститься к вам?
- Нам бы очень пришлась кстати ваша помощь, - в нерешительности
проговорил Эли. - Видите ли, Моисей Пикл вывихнул плечо, когда
перевернулась его повозка. Исаак Картер разодрал в кровь руки еще в Форте
Аутпост. А руки мистера Томаса на морозе сразу покрываются волдырями, как
у нежной девицы. Мистер Билл Ломакс заходится от кашля, стоит ему поднять
что-то тяжелое.
- А что с тобой? - поинтересовался я, показывая на огромное пятно
крови, расплывшееся по загорелой руке из-под закатанного рукава.
- Да чепуха, лошадь лягнула, когда я пытался перерезать поводья.
Он вытер пот со лба тыльной стороной руки.
- Плохо дело. Мистер Горе умер, рано выпал снег. И все же мы должны
проявлять терпение - только это спасет нас. Дело в том, что снега много, и
он довольно глубокий. Придется хорошенько покопать.
- Мы спустимся к вам, - решил я. - Майк сможет позаботиться о молодом
Пикле и Картере. Холода, как я полагаю, полностью покончили с этой
страшной болезнью.
По правде говоря, я стремился увидеть Линду - как жаждущий в пустыне
мечтает о глотке воды. Глаза мои старались различить среди мечущихся по
белому пространству темных фигурок ту, что была мне дороже всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76