Приведи
себя в порядок. И помни: я еду не один, и чем меньше ты будешь болтать о
пьянстве или тому подобных вещах, тем больше это понравится остальным,
хотя стаканчик вина и хорошую трубку я тебе обеспечу, если будешь делать
все, что я скажу.
Счастливый, я вернулся к кибиткам.
Удивительное совпадение: но пока я покупал услуги Майка, Натаниэль
тоже позаботился об увеличении нашей компании. Два семейства квакеров с
Эссекс-стрит обратились к нему с просьбой разрешить им присоединиться к
моей группе. Противился ли Эли включению этих людей в наш коллектив, как
это было в случае со Свистунами, я не знаю, потому что был очен занят в
мастерских и мало виделся с ним. Мне известно только, что Крейны и Пиклы,
общей численностью двенадцать человек, отправились с нами в путешествие. И
никогда не встречал я людей, которые были бы мне настолько симпатичны.
Файнеас Пикл, вдовец с шестью детьми, следуя какой-то причуде, назвал всех
своих отпрысков именами, начинающимися на "М": Магитабель, Мэри, Марта -
так звали девочек, и мальчики: Марк, Мэтью, Моисей. Джакоб Крейн ехал с
женой Деборой, дочерью Ханной и двумя сыновьями, одного из которых тоже
нарекли Джакобом, но называли Джейком, чтобы отличать от отца, другого -
Томас. Обе семьи находились в далеких родственных отношениях, и даже
походили друг на друга. Когда они собирались вместе, то напоминали стадо
овец, и подобно овцам, были спокойны и благожелательны.
Теперь нас было тридцать шесть, и в нашем распоряжении имелось
двенадцать кибиток, что позволило Натаниэлю воплотить свои идеи об общем
владении имуществом. И так как большинство предметов общего пользования
принадлежали ему, даже Эли со своими фанатичными представлениями о
независимости и самостоятельности не посмел ворчать. Было совершенно
очевидно, что отдельные вещи придется делить: например, некоторые коровы
были дойными, некоторые - нет; какие-то лошади были слабее, а какие-то
сильнее и могли тащить больший груз. На одну кибитку приходилось две
лошади, но Пиклы и Крейны, у которых было четыре кибитки на две семьи,
вместо лошадей использовали бычьи упряжки. Съестных запасов у нас было на
целый год, не считая пшеницы, гороха и бобов с картофелем, которые
предназначались для весеннего сева. Мы также взяли с собой мешки семян,
которые впервые увидели в Салеме. Это была индейская кукуруза, семя
которой по форме напоминало лошадиный зуб.
Думаю, ни одно путешествие еще не начиналось так радостно и удачно.
Погода стояла великолепная, ясная, сухая и солнечная. Большинство наших
людей после тесных помещений, с которыми им приходилось мириться в Салеме,
испытали подъем и воспрянули духом, что часто является результатом
внезапного ощущения свободы и обилия свежего воздуха. Наверное, в каждом
из нас есть что-то от цыган. Именно поэтому мы были счастливы и радостны,
несмотря на ужасную усталость. Я знал, что те вечера, когда мы устраивали
привалы, и прихрамывающие лошади топтались где-то вдалеке, жуя траву,
когда костры горели, и дым от них поднимался в спокойное вечернее небо,
когда в воздухе носились ароматы стряпни, от которых текли слюнки, - были
самыми счастливыми в моей жизни. И утренние часы в путешествии мне тоже
нравились - когда мычали коровы с переполненным выменем, и с помощью
нескольких горстей сухой травы и жердочек, которые потом легко
выдергивались из земли, можно было вскипятить чайник воды, когда созывали
лошадей, надевали на них сбрую, и начинался еще один день нашего
путешествия. Эли, мысли которого были заняты собственной упряжкой и
кибиткой, широкими просторами, простиравшимися вокруг, казался совершенно
иным человеком. Песни и насвистывание цыган, замыкавших караван со скотом,
либо не были ему слышны, либо оставались незамеченными, да и сам он
довольно часто напевал гимн пилигримов. Он просто был в ударе:
изобретательный, трудолюбивый, заботящийся об упряжках, берущий на себя
все тяготы, когда подъем оказывался слишком крутым.
Мы проехали несколько маленьких поселений: Нитхед, Колумбину и
Санктуарий, которые представляли собой группки приземистых домишек,
скучившихся вокруг деревянных церквей посреди тщательно обработанного
поля. В каждом таком селении нас тепло встречали, забрасывали мелкими
подарками, горшочками свежего меда, корзинами слив или яблок, молодого
картофеля, буханками сладкого хлеба. Местные жители рассказывали нам об
опасностях и трудностях предстоящего пути, при этом Натаниэль расстилал
свои карты и вносил изменения. Оглядываясь назад в те времена, я испытываю
ощущение, что они, как в сказке, проникнуты золотым солнечным светом,
дружелюбием и радостным трудом. Наш караван продвигался медленно - бычьим
шагом, как шутили мы, намекая на животных, которые замыкали шествие под
наблюдением Свистунов. И только на второй неделе сентября показалось
последнее поселение. Оно было отмечено на карте Натаниэля как Форт
Аутпост, который опустошила и почти полностью стерла с лица земли война
короля Филиппа. Но так как земля вокруг была возделана, поселение снова
заселили весной того года. Оно лежало в долине, и взобравшись на вершину
холма, мы рассматривали крыши домов и желтые кукурузные поля. Вот уже
несколько дней, как температура начала падать, ветер изменился, холодными
северными порывами обдавая наши лица. Поровняв свою кибитку с кибиткой
Натаниэля, я распряг лошадей, чтобы Энди отвел их вниз к повозке Ломаксов,
поднял воротник пальто и поежился от холода. Натаниэль внезапно нарушил
молчание:
- Похоже, что они запоздали со сбором урожая. И не видно, чтобы
кто-то работал. Может мы ошиблись днем и сегодня воскресенье?
Подъехал Эли и остановил свою кибитку позади моей, ослабил постромки
в упряжке и обратился к Натаниэлю:
- Мистер Горе, завтра Божий день, как вы смотрите, если мы устроим
привал у подножия этой горы и проведем службу в церкви?
- Прекрасная идея, Эли, и кроме того, больше такого случая нам не
представится... - Тут он осекся и перевел взгляд на меня. - Филипп, твои
глаза моложе моих, посмотри-ка вон туда, что ты видишь?
Следуя направлению его указательного пальца, я сказал:
- Похоже на человека, идущего к нам, он спотыкается, снова идет. Вот
он упал. Что это может быть?
- Сейчас узнаем, - сказал Натаниэль и быстро спустился с горы.
Я последовал за ним. Человек поднялся на ноги и пошел навстречу нам,
останавливаясь и спотыкаясь так часто, будто поднялся со смертного одра,
чтобы совершить этот путь. Когда между нами оставалось какие-то двадцать
ярдов, мы заметили бледность его лица, блестящие капельки пота на лбу. Он
остановился и поднял руку. До нас доносился только звук его голоса, но
слов мы не разбирали и сделали несколько шагов вперед, чтобы услышать, что
он кричал, но он махнул рукой, которая бессильно упала, как мешок с
опилками, и снова послышались слабые звуки. Теперь я разобрал слова.
- Я хочу предупредить. В деревне опасная болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
себя в порядок. И помни: я еду не один, и чем меньше ты будешь болтать о
пьянстве или тому подобных вещах, тем больше это понравится остальным,
хотя стаканчик вина и хорошую трубку я тебе обеспечу, если будешь делать
все, что я скажу.
Счастливый, я вернулся к кибиткам.
Удивительное совпадение: но пока я покупал услуги Майка, Натаниэль
тоже позаботился об увеличении нашей компании. Два семейства квакеров с
Эссекс-стрит обратились к нему с просьбой разрешить им присоединиться к
моей группе. Противился ли Эли включению этих людей в наш коллектив, как
это было в случае со Свистунами, я не знаю, потому что был очен занят в
мастерских и мало виделся с ним. Мне известно только, что Крейны и Пиклы,
общей численностью двенадцать человек, отправились с нами в путешествие. И
никогда не встречал я людей, которые были бы мне настолько симпатичны.
Файнеас Пикл, вдовец с шестью детьми, следуя какой-то причуде, назвал всех
своих отпрысков именами, начинающимися на "М": Магитабель, Мэри, Марта -
так звали девочек, и мальчики: Марк, Мэтью, Моисей. Джакоб Крейн ехал с
женой Деборой, дочерью Ханной и двумя сыновьями, одного из которых тоже
нарекли Джакобом, но называли Джейком, чтобы отличать от отца, другого -
Томас. Обе семьи находились в далеких родственных отношениях, и даже
походили друг на друга. Когда они собирались вместе, то напоминали стадо
овец, и подобно овцам, были спокойны и благожелательны.
Теперь нас было тридцать шесть, и в нашем распоряжении имелось
двенадцать кибиток, что позволило Натаниэлю воплотить свои идеи об общем
владении имуществом. И так как большинство предметов общего пользования
принадлежали ему, даже Эли со своими фанатичными представлениями о
независимости и самостоятельности не посмел ворчать. Было совершенно
очевидно, что отдельные вещи придется делить: например, некоторые коровы
были дойными, некоторые - нет; какие-то лошади были слабее, а какие-то
сильнее и могли тащить больший груз. На одну кибитку приходилось две
лошади, но Пиклы и Крейны, у которых было четыре кибитки на две семьи,
вместо лошадей использовали бычьи упряжки. Съестных запасов у нас было на
целый год, не считая пшеницы, гороха и бобов с картофелем, которые
предназначались для весеннего сева. Мы также взяли с собой мешки семян,
которые впервые увидели в Салеме. Это была индейская кукуруза, семя
которой по форме напоминало лошадиный зуб.
Думаю, ни одно путешествие еще не начиналось так радостно и удачно.
Погода стояла великолепная, ясная, сухая и солнечная. Большинство наших
людей после тесных помещений, с которыми им приходилось мириться в Салеме,
испытали подъем и воспрянули духом, что часто является результатом
внезапного ощущения свободы и обилия свежего воздуха. Наверное, в каждом
из нас есть что-то от цыган. Именно поэтому мы были счастливы и радостны,
несмотря на ужасную усталость. Я знал, что те вечера, когда мы устраивали
привалы, и прихрамывающие лошади топтались где-то вдалеке, жуя траву,
когда костры горели, и дым от них поднимался в спокойное вечернее небо,
когда в воздухе носились ароматы стряпни, от которых текли слюнки, - были
самыми счастливыми в моей жизни. И утренние часы в путешествии мне тоже
нравились - когда мычали коровы с переполненным выменем, и с помощью
нескольких горстей сухой травы и жердочек, которые потом легко
выдергивались из земли, можно было вскипятить чайник воды, когда созывали
лошадей, надевали на них сбрую, и начинался еще один день нашего
путешествия. Эли, мысли которого были заняты собственной упряжкой и
кибиткой, широкими просторами, простиравшимися вокруг, казался совершенно
иным человеком. Песни и насвистывание цыган, замыкавших караван со скотом,
либо не были ему слышны, либо оставались незамеченными, да и сам он
довольно часто напевал гимн пилигримов. Он просто был в ударе:
изобретательный, трудолюбивый, заботящийся об упряжках, берущий на себя
все тяготы, когда подъем оказывался слишком крутым.
Мы проехали несколько маленьких поселений: Нитхед, Колумбину и
Санктуарий, которые представляли собой группки приземистых домишек,
скучившихся вокруг деревянных церквей посреди тщательно обработанного
поля. В каждом таком селении нас тепло встречали, забрасывали мелкими
подарками, горшочками свежего меда, корзинами слив или яблок, молодого
картофеля, буханками сладкого хлеба. Местные жители рассказывали нам об
опасностях и трудностях предстоящего пути, при этом Натаниэль расстилал
свои карты и вносил изменения. Оглядываясь назад в те времена, я испытываю
ощущение, что они, как в сказке, проникнуты золотым солнечным светом,
дружелюбием и радостным трудом. Наш караван продвигался медленно - бычьим
шагом, как шутили мы, намекая на животных, которые замыкали шествие под
наблюдением Свистунов. И только на второй неделе сентября показалось
последнее поселение. Оно было отмечено на карте Натаниэля как Форт
Аутпост, который опустошила и почти полностью стерла с лица земли война
короля Филиппа. Но так как земля вокруг была возделана, поселение снова
заселили весной того года. Оно лежало в долине, и взобравшись на вершину
холма, мы рассматривали крыши домов и желтые кукурузные поля. Вот уже
несколько дней, как температура начала падать, ветер изменился, холодными
северными порывами обдавая наши лица. Поровняв свою кибитку с кибиткой
Натаниэля, я распряг лошадей, чтобы Энди отвел их вниз к повозке Ломаксов,
поднял воротник пальто и поежился от холода. Натаниэль внезапно нарушил
молчание:
- Похоже, что они запоздали со сбором урожая. И не видно, чтобы
кто-то работал. Может мы ошиблись днем и сегодня воскресенье?
Подъехал Эли и остановил свою кибитку позади моей, ослабил постромки
в упряжке и обратился к Натаниэлю:
- Мистер Горе, завтра Божий день, как вы смотрите, если мы устроим
привал у подножия этой горы и проведем службу в церкви?
- Прекрасная идея, Эли, и кроме того, больше такого случая нам не
представится... - Тут он осекся и перевел взгляд на меня. - Филипп, твои
глаза моложе моих, посмотри-ка вон туда, что ты видишь?
Следуя направлению его указательного пальца, я сказал:
- Похоже на человека, идущего к нам, он спотыкается, снова идет. Вот
он упал. Что это может быть?
- Сейчас узнаем, - сказал Натаниэль и быстро спустился с горы.
Я последовал за ним. Человек поднялся на ноги и пошел навстречу нам,
останавливаясь и спотыкаясь так часто, будто поднялся со смертного одра,
чтобы совершить этот путь. Когда между нами оставалось какие-то двадцать
ярдов, мы заметили бледность его лица, блестящие капельки пота на лбу. Он
остановился и поднял руку. До нас доносился только звук его голоса, но
слов мы не разбирали и сделали несколько шагов вперед, чтобы услышать, что
он кричал, но он махнул рукой, которая бессильно упала, как мешок с
опилками, и снова послышались слабые звуки. Теперь я разобрал слова.
- Я хочу предупредить. В деревне опасная болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76