Собрав все свое мужество и
стараясь, чтобы мой голос звучал как можно веселее, я произнес:
- Майк поставил на ноги двадцать человек, и с вами справится.
В ответ Натаниэль прохрипел вне всякой связи с моими словами:
- Все образуется, Филипп. Я завещаю вам свои планы... свои мечты.
Помнишь, что я говорил тебе в Маршалси - о том, что пар нужно выпускать.
Эли будет очень стараться, у него благие намерения. Другие же... но я
рассчитываю на тебя, Филипп. Терпимость в Зионе, мягкое руководство...
Его голос затих на какое-то мгновение, глаза широко раскрылись, выдав
страх, удивление, мольбу, но тут же с умиротворенным вздохом он откинулся
на подушку и, казалось, заснул. Двое суток Майк не отходил от больного, но
ничего сделать уже не смог, и на восходе третьего дня Натаниэль умер.
Мы с Майком вышли и остановились у порога. Мир казался серым, пустым
и холодным. Было как никогда тихо, на западе, из-за холма, где раньше
располагался наш лагерь, проглядывало желтоватое свечение. Безветренная
утренняя прохлада охватила наши лица и руки, мы стояли в чарующем
неведомом свете; тишина, как тонкая нить натягивалась и напрягалась, грозя
лопнуть, как струна. Майк нарушил молчание. Пожав плечами, будто под
тяжестью ноши, он произнес:
- Моисей умер не достигнув цели, не так ли? Не услышав от меня
никакого ответа, он посмотрел полувстревоженно, полувраждебно, словно
рассвирепевшая собака, которая еще не решила, стоит ли укусить человека,
обидевшего его.
- Я сделал все, что мог, - сказал он.
- Знаю, - кратко произнес я. - Он так и не увидел тебя перед смертью,
Майк.
Воинственность исчезла с его лица, оставив лишь выражение боли и
тревоги.
- Вы-то сами в порядке?
- Да. Надо предупредить остальных.
И мы пошли в дом сообщить спящим скорбную новость.
Мы похоронили Натаниэля немного поодаль от могил, устроенных нами на
кладбище у деревянной церквушки. Я сам выбрал это место - травянистый
склон у небольшой рощицы. Гладкие серые стволы возвышались, как колонны
собора, и на фоне мрачного небосклона листва, уже начинающая увядать,
рдела, подобно погребальному костру.
Невесомое, маленькое хрупкое тело мы положили в чужую землю, а над
могилой соорудили надгробие из самых крупных булыжников, которые удалось
найти. И в самом центре этого сооружения мы установили медную плиту,
изготовленную мною из подноса. При помощи огня, молотка и прочных острых
гвоздей, я вырезал на табличке имя, дату смерти и три буквы У.Б.Д. - "Да
упокоит Бог душу твою".
Это был последний случай болезни, и после похорон Натаниэля мы
собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Работы в селении, в
основном, уже подошли к концу. Оставшиеся в живых люди снова встали на
ноги. Пора было собираться в дорогу. Внезапные холода, все более поздние
восходы и ранние закаты, пожелтевшие листья, караваны диких гусей, с
пронзительными криками летящие к югу, - все это предвещало близость зимы,
и напоминало, что нужно поторопиться завершить наше путешествие. И все же
мы боялись присоединиться к основной группе, пока еще была опасность
проявления болезни. Что же делать?
Не прошло и часа после похорон Натаниэля, как на первом же собрании
я, с бьющимся от волнения сердцем, ощутил, что вопрошающие взгляды и
нерешительные предложения были обращены ко мне. Мысли бешено крутились в
голове... и вдруг меня осенило.
- Послушайте, - начал я. - Я напишу Эли, и пошлю ему копию вот этого,
- я показал пальцем на карту, на которой так часто корпел Натаниэль. - Дам
ему указание отправляться в путь, оставив здесь для нас две повозки и
привязанных к ним лошадей. Выждем день, чтобы дать им удалиться на
значительное расстояние, и тогда сможем следовать за основной группой, не
представляя для них никакой опасности. Завтра они могут выступить. Ну что,
это выход?
Я тщательно перерисовал карту Натаниэля и составил послание для Эли.
Взяв флягу с уксусом, я хорошенько сбрызнул им бумаги, затем,
приблизившись к новому лагерю, криком привлек к себе внимание и бросил им
письмо. На следующее утро с высоты холма мы оглядели небольшую долину и
заметили, что костры погашены и кибитки тронулись в путь с первыми лучами
солнца. Две повозки, одиноко стояли у склона и ожидали нашего появления.
День выдался ветреный, порывы, несущие потоки дождя, впивались в кожу
острыми иглами. Несмотря на это, мы оказали последние услуги ослабленным
жителям деревни, разрыхлив коричневые борозды на выгоревшей стерне,
вышелушили зерна кукурузы для зимних запасов. Утром, позавтракав в
холодной темноте, мы добрались до наших повозок.
С трудом преодолевая сопротивление ветра, мы достигли вершины и с
удивлением увидели затухающий костер и фигуры людей, запрягающих лошадей и
ведущих их по направлению к нашим кибиткам.
Это были Свистуны.
Сбивчивой скороговоркой они рассказывали нам все лагерные новости.
Эли потерял лошадь, сдохшую от колик, и ему пришлось разгружать свою
кибитку. Хэри Райт и Ханна Крейн, воспользовавшись длительной паузой в
пути, завели роман и были обвенчаны сэром Томасом четыре дня назад. Крошка
Бетси Стеглс, ползая по склону, упала в речку, где, к счастью, было не
слишком глубоко, и отделалась лишь тем, что вымокла до нитки и получила
пару шлепков от матери, которая рыдала от счастья и радости. Сука Оливера
Ломакса принесла двух щенков в результате своих похождений в Салеме. Они
были горчичного окраса с пушистой шкурой, и обоих решено было оставить.
Мы спустились по дальнему склону холма, и Форт Аутпост исчез из вида,
затерявшись в долине. На выгоревшей траве четко выделялись следы повозок
Эли. Дорога, по которой мы следовали вплоть до самого последнего селения,
закончилась, и идущий впереди нас караван, дальше прокладывал себе путь
сам, то сворачивая, чтобы обогнуть огромный валун, то делая прямой угол у
небольшой рощи, то протискиваясь там, где позволяло пространство.
Натаниэль в последнем разведывательном путешествии ехал верхом, ведя за
собой запасных лошадей, и похоже, что колеса кибиток Эли первыми приминали
траву и кустарник на этой земле, прокладывая нам дорогу. Не прошли мы и
мили, как Джудит Свистун, шагавшая передо мной с шалью на голове и юбками,
развевавшимися на ветру, словно паруса, внезапно уперлась рукой в бок и
резко остановилась.
- Черт возьми, - выругалась она. - Я ведь кое-что забыла. Голова, что
дырявое корыто - вот что у меня за башка.
Мы не успели расспросить ее, что именно она позабыла и стоило ли ради
этого возвращаться, как девушка подобрала рукой пышные юбки и стрелой
помчалась назад.
- Какая-нибудь женская дребедень, - с легкостью предположил Ральф. -
Нам не стоит ждать ее, она запросто нагонит.
- Конечно, если она будет мчаться с такой скоростью, мы и не успеем
уйти далеко вперед, - рассмеялся я, при этом испытав ту знакомую боль,
которая неизменно пронзала и всегда будет пронзать меня при виде ловкого и
беспрепятственного движения человеческого тела. Из-под приподнятых
бесчисленных юбок выглядывали великолепной формы ножки, длинные и
стройные, с упругими икрами, обтянутые грубыми белыми чулками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
стараясь, чтобы мой голос звучал как можно веселее, я произнес:
- Майк поставил на ноги двадцать человек, и с вами справится.
В ответ Натаниэль прохрипел вне всякой связи с моими словами:
- Все образуется, Филипп. Я завещаю вам свои планы... свои мечты.
Помнишь, что я говорил тебе в Маршалси - о том, что пар нужно выпускать.
Эли будет очень стараться, у него благие намерения. Другие же... но я
рассчитываю на тебя, Филипп. Терпимость в Зионе, мягкое руководство...
Его голос затих на какое-то мгновение, глаза широко раскрылись, выдав
страх, удивление, мольбу, но тут же с умиротворенным вздохом он откинулся
на подушку и, казалось, заснул. Двое суток Майк не отходил от больного, но
ничего сделать уже не смог, и на восходе третьего дня Натаниэль умер.
Мы с Майком вышли и остановились у порога. Мир казался серым, пустым
и холодным. Было как никогда тихо, на западе, из-за холма, где раньше
располагался наш лагерь, проглядывало желтоватое свечение. Безветренная
утренняя прохлада охватила наши лица и руки, мы стояли в чарующем
неведомом свете; тишина, как тонкая нить натягивалась и напрягалась, грозя
лопнуть, как струна. Майк нарушил молчание. Пожав плечами, будто под
тяжестью ноши, он произнес:
- Моисей умер не достигнув цели, не так ли? Не услышав от меня
никакого ответа, он посмотрел полувстревоженно, полувраждебно, словно
рассвирепевшая собака, которая еще не решила, стоит ли укусить человека,
обидевшего его.
- Я сделал все, что мог, - сказал он.
- Знаю, - кратко произнес я. - Он так и не увидел тебя перед смертью,
Майк.
Воинственность исчезла с его лица, оставив лишь выражение боли и
тревоги.
- Вы-то сами в порядке?
- Да. Надо предупредить остальных.
И мы пошли в дом сообщить спящим скорбную новость.
Мы похоронили Натаниэля немного поодаль от могил, устроенных нами на
кладбище у деревянной церквушки. Я сам выбрал это место - травянистый
склон у небольшой рощицы. Гладкие серые стволы возвышались, как колонны
собора, и на фоне мрачного небосклона листва, уже начинающая увядать,
рдела, подобно погребальному костру.
Невесомое, маленькое хрупкое тело мы положили в чужую землю, а над
могилой соорудили надгробие из самых крупных булыжников, которые удалось
найти. И в самом центре этого сооружения мы установили медную плиту,
изготовленную мною из подноса. При помощи огня, молотка и прочных острых
гвоздей, я вырезал на табличке имя, дату смерти и три буквы У.Б.Д. - "Да
упокоит Бог душу твою".
Это был последний случай болезни, и после похорон Натаниэля мы
собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Работы в селении, в
основном, уже подошли к концу. Оставшиеся в живых люди снова встали на
ноги. Пора было собираться в дорогу. Внезапные холода, все более поздние
восходы и ранние закаты, пожелтевшие листья, караваны диких гусей, с
пронзительными криками летящие к югу, - все это предвещало близость зимы,
и напоминало, что нужно поторопиться завершить наше путешествие. И все же
мы боялись присоединиться к основной группе, пока еще была опасность
проявления болезни. Что же делать?
Не прошло и часа после похорон Натаниэля, как на первом же собрании
я, с бьющимся от волнения сердцем, ощутил, что вопрошающие взгляды и
нерешительные предложения были обращены ко мне. Мысли бешено крутились в
голове... и вдруг меня осенило.
- Послушайте, - начал я. - Я напишу Эли, и пошлю ему копию вот этого,
- я показал пальцем на карту, на которой так часто корпел Натаниэль. - Дам
ему указание отправляться в путь, оставив здесь для нас две повозки и
привязанных к ним лошадей. Выждем день, чтобы дать им удалиться на
значительное расстояние, и тогда сможем следовать за основной группой, не
представляя для них никакой опасности. Завтра они могут выступить. Ну что,
это выход?
Я тщательно перерисовал карту Натаниэля и составил послание для Эли.
Взяв флягу с уксусом, я хорошенько сбрызнул им бумаги, затем,
приблизившись к новому лагерю, криком привлек к себе внимание и бросил им
письмо. На следующее утро с высоты холма мы оглядели небольшую долину и
заметили, что костры погашены и кибитки тронулись в путь с первыми лучами
солнца. Две повозки, одиноко стояли у склона и ожидали нашего появления.
День выдался ветреный, порывы, несущие потоки дождя, впивались в кожу
острыми иглами. Несмотря на это, мы оказали последние услуги ослабленным
жителям деревни, разрыхлив коричневые борозды на выгоревшей стерне,
вышелушили зерна кукурузы для зимних запасов. Утром, позавтракав в
холодной темноте, мы добрались до наших повозок.
С трудом преодолевая сопротивление ветра, мы достигли вершины и с
удивлением увидели затухающий костер и фигуры людей, запрягающих лошадей и
ведущих их по направлению к нашим кибиткам.
Это были Свистуны.
Сбивчивой скороговоркой они рассказывали нам все лагерные новости.
Эли потерял лошадь, сдохшую от колик, и ему пришлось разгружать свою
кибитку. Хэри Райт и Ханна Крейн, воспользовавшись длительной паузой в
пути, завели роман и были обвенчаны сэром Томасом четыре дня назад. Крошка
Бетси Стеглс, ползая по склону, упала в речку, где, к счастью, было не
слишком глубоко, и отделалась лишь тем, что вымокла до нитки и получила
пару шлепков от матери, которая рыдала от счастья и радости. Сука Оливера
Ломакса принесла двух щенков в результате своих похождений в Салеме. Они
были горчичного окраса с пушистой шкурой, и обоих решено было оставить.
Мы спустились по дальнему склону холма, и Форт Аутпост исчез из вида,
затерявшись в долине. На выгоревшей траве четко выделялись следы повозок
Эли. Дорога, по которой мы следовали вплоть до самого последнего селения,
закончилась, и идущий впереди нас караван, дальше прокладывал себе путь
сам, то сворачивая, чтобы обогнуть огромный валун, то делая прямой угол у
небольшой рощи, то протискиваясь там, где позволяло пространство.
Натаниэль в последнем разведывательном путешествии ехал верхом, ведя за
собой запасных лошадей, и похоже, что колеса кибиток Эли первыми приминали
траву и кустарник на этой земле, прокладывая нам дорогу. Не прошли мы и
мили, как Джудит Свистун, шагавшая передо мной с шалью на голове и юбками,
развевавшимися на ветру, словно паруса, внезапно уперлась рукой в бок и
резко остановилась.
- Черт возьми, - выругалась она. - Я ведь кое-что забыла. Голова, что
дырявое корыто - вот что у меня за башка.
Мы не успели расспросить ее, что именно она позабыла и стоило ли ради
этого возвращаться, как девушка подобрала рукой пышные юбки и стрелой
помчалась назад.
- Какая-нибудь женская дребедень, - с легкостью предположил Ральф. -
Нам не стоит ждать ее, она запросто нагонит.
- Конечно, если она будет мчаться с такой скоростью, мы и не успеем
уйти далеко вперед, - рассмеялся я, при этом испытав ту знакомую боль,
которая неизменно пронзала и всегда будет пронзать меня при виде ловкого и
беспрепятственного движения человеческого тела. Из-под приподнятых
бесчисленных юбок выглядывали великолепной формы ножки, длинные и
стройные, с упругими икрами, обтянутые грубыми белыми чулками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76