Восходящее солнце принудило его открыть едва сомкнувшиеся сном глаза его. Он вскочил с постели и спешил одеваться. Но схватя свой кафтан, увидел, что из оного упало письмецо, привязанное снурком к перстню, имеющему самоцветный великой цены камень. Не понимая, что бы сие значило, отвязал он письмецо, уповая из этого познать, кому надлежит перстень и каким образом зашел в его одежды. Он развернул бумажку и читал в ней следующее:
«Вы имеете у себя на правом виске родинку, сходствующуюся на звезду, то взденьте на перст правой вашей руки сей перстень, имеющий в себе средство доставить вам высочайшее благополучие, каковое только может иметь на свете сем смертный».
Баламир в самом деле произошел на свет с таковою родинкою и не сомневался потому, что перстень сей надлежит ему. Но сколько ни добирался, кому он должен за сей подарок и каковое счастие может принести ему перстень, никак не мог постигнуть. Он в тайне сердца благодарил благодетельствующую ему неизвестную особу и, не имея ни надежды, ни сомнения, возложил перстень на руку и поспешил на площадь.
Прибытие Милосветы на оную не замедлилось: толпящийся народ и радостные оного восклицания возвестили приход ее.
Баламир употреблял все силы, чтоб протиснуться сквозь толпу, окружающую свою государыню, но не мог получить сего до окончания ее моления, ибо каждый дулебянин имел почти равные с ним желания ее увидеть. Досадуя на сие препятствие, услышал он восклицающего провозглашателя:
— Имеющие донести жалобы свои к царице, терпящие в чем-либо нужду,— да предстанут!
Баламир вздумал воспользоваться сим случаем, чтоб приближиться к Милосвете; и для того, теснясь, говорил препятствующим, что он имеет просьбу к государыне. Едва сие услышали, все расступились и доставили ему свободный путь. Нетерпеливость желаний Баламировых не дозволила ему собрать мысли, с каковым родом просьбы предстать пред царицу дулебскую; он очутился стоящий пред нею на коленах и не приготовивший ни одного слова к произнесению. Без сомнения, было сие действие блеснувшей в глаза его беспримерной красоты Милосветиной. Первые понятия, кои он возымел чрез помощь глаз своих, утвердили его во мнении, что он действительно видит божество, пекущееся о благоденствии дулебов. Сердце его не смело ни одобрять родившихся в нем чувствований, ни оным противиться; он в безмолвии устремил глаза свои на обвороживший его предмет и, может быть, никогда бы из оного не вышел, если бы Милосвета не привела его в себя вопросом, какую имеет он до нее нужду.
Всемилостивейшая государыня,— сказал он тогда,— не удивитесь моему молчанию: я чужестранец, прошедший великое расстояние, чтоб только увидеть беспримерную монархиню дулебов, и, получая в час сей удовлетворение, не имел нужды говорить, ибо глаза мои пользуются щедротами вашего величества, дозволяющими всем взирать на вас.
Милосвета, оказав на прелестном лице своем знаки кроткого удовольствия, подавала ему руку для поцелования.
Баламир приближился, повергся снова к ногам ее и, принимая руку ее, изумлен был, что царица оную вдруг отдернула и в замешательстве отступила несколько шагов назад. Она усмотрела на лице его звезду, а на руке известный ей перстень, и сие-то было причиною ее смятения.
— Владетель уннов!..— вскричала она.— Вы повергли меня в стыд вашим притворством. Едва я не учинила величайшего проступка и не приняла сильного монарха за простого чужестранца.
Слова сии привели Баламира в крайнее смятение; и между тем, как он в нерешимости, что ей сказать, вопрошал сам себя, почему он ей известен, Милосвета подошла к нему и, взяв его за руку, приглашала следовать с нею во дворец ее.
— Вы не будете больше несправедливы,— говорила она,— и позволите мне поправить мой проступок оказанием вам достойной чести.
Баламир не нашел слов, обретаясь еще в прежнем изумлении. Он в безмолвии поцеловал руку, воспламенившую в нем всю кровь своим прикосновением, и следовал за нею во дворец. Великолепие здания и всюду блистающее богатство не занимало его взоров, оные устремлены были на особу, явившую в себе неоцененные для души его сокровища.
Милосвета старалась наивозможнейшим образом угостить столь великого посетителя, но сей, мучимый любопытством и удивлением, искал свободного часа войти с нею в объяснения. Царица дулебов сама подала ему к тому средство, приглася его к осмотрению своего кабинета.
— За несколько лет,— сказала она, оставшись с ним наедине,— вы нашли бы здесь только знаки свирепства бесчеловечных аваров.
— Великая государыня, - подхватил слова ее Баламир, — все я знаю мне известны благодеяния, оказанные вами стране сей. Проходя вашу державу, я очевидный был свидетель, что вы возвели своих подданных на верх возможного человечеству благоденствия. Признаюсь, что слава, наполнившая свет вашими деяниями, принудила меня оставить престол мой, дабы удостовериться в том, чему я присвоял сомнение. Я все нашел больше, нежели истинно. Но еще нашел и то, чего не воображал: я чаял увидеть только великую смертную, но глаза мои встретились с божеством, обворожившим мою душу и покорившим навек мое сердце.
Говоря сие, он повергся пред нею на колена, а Мило-света, стараясь его поднять, показывала, что таковая победа ей непротивна. В старину как женщины, так и мужчины чувствования свои открывали без околичностей; сие-то и было причиною, что тогда в свете больше находилось чистосердечных, нежели льстецов. Женщины могли полагаться на слова мужчин, ибо тогда обмануть любовницу не можно было без наказания.
— Да,— продолжал Баламир,— я клянусь вам, что дорого заплатил за мое любопытство; вы навек покорили меня красоте своей и, может быть, только к моему мучению, ибо я по сих пор еще не разумею, смертная ли ты или божество, которое пленило меня затем, чтоб я за дерзость мою не имел надежды быть счастливым.
— Король уннов,— сказала ему на то Милосвета,— я вижу, что вы довольно учтивы, однако ж не смею отнести то к вашему нечистосердечию. Победу над сердцем столь великого государя я считаю первым моим благополучием и едва ли не считала бы сию оным, если бив самом деле я была богиня. Но верьте мне, что вы говорите с смертною, и с таковою, коя при всем чаемом другими благополучии своем довольно несчастна. Я знаю, что привело вас к заключению сему то, что я узнала особу вашу, кою чаяли вы быть весьма скрытою. Знайте, что звезда, которую имеете вы на лице вашем, и перстень ваш предуведомили меня о вас, однако ж не спрашивайте у меня более на сие изъяснения, оное не в моей состоит воле; может быть, вы познаете, если не пожалеете трудов. Все, что могу я вам сказать, содержит то только, что от вас зависит овладеть моей судьбою и что сердце мое вам покорится, когда я властна буду оным располагать.
Баламира слова сии привели в великое восхищение. Он снова повергся к ногам Милосветы и повторял клятвы о вечной к ней верности. Но как все сие составляло лишь одну темную для него надежду, просил он объяснения, каким образом может он все познать и в чем должны состоять труды его. Но Милосвета молчала, и по многим убеждениям едва получил он в ответ: «Следуйте на восток и тогда, как совершенно утомитесь, получите объяснение, что вам должно делать...»
— Увы! — вскричала она, произнеся слова сии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142