Его повели к виденному вдали зданию, и вскоре очутился он в чертогах Зелиановых.
Его ветрели великолепно одетые служители, и как тогда уже смерклось, отведен он был в богато убранную комнату и по омовении ног угощен изобильным ужином и получил постель, каковой не имел он лучше и в собственном своем дворце. Любопытство, наполнявшее его голову, мало дозволяло ему успокоения, и едва начало рассветать, он, совсем одетый, вошел в великую приемную комнату хозяина. Менее нежели в полчаса вся оная наполнилась разного состояния людьми; не одни только странствующие ожидали тут выхода Зелианова, но и имеющие в чем-либо нужду.
Хозяин не умедлил появиться. Он был прекрасный человек, около двадцати пяти лет, и одетый в печальном платье. На лице его изображалась глубокая горесть, которую не могло загладить упражнение его выслушивать просьбы и удовлетворять оным; и Баламир приметил, что у него недостает целой кисти у правой руки, коя была обвернута белым платком. Не было ни одного, коему бы он отказал в требовании, и не было ни одного, ко торый не просил бы у него денег. Два человека беспрестанно приносили на серебряном блюде кучи золота, а Зелиан позволял брать каждому сколько угодно. Мало нашлось взявших меньше тысячи червонных.
Один только Баламир остался без подарка, когда все уже вышли.
— Кажется, что вы, государь мой, не имеете нужды в деньгах,— сказал ему Зелиан.
— Благодарю богов,— отвечал Баламир.— Но я не без требования,— примолвил он.
Зелиан, усмотря из взглядов его, что он хочет остаться с ним наедине, выслал вон всех своих служителей.
— Теперь вы можете сказать оное,— продолжал Зелиан,— и будьте уверены, что зависящее от меня немедленно получите.
— О государь мой, я, конечно, невозможного не требую,— подхватил Баламир.— Важное для меня обстоятельство принуждает меня осведомиться о причинах, доставляющих вам несчетное богатство, кое вы ежедневно расточаете. Но не подумайте, чтоб корыстолюбие меня к сему привлекало; я удален желать вещи, мало меня пленяющей. Не воображайте также, чтоб и запрещение ваше, по коему обязан я клятвою не сказывать, что я у вас был и что мне известно ваше имя, рождало во мне бесплодное любопытство: нет, разрешение чудной судьбы моей и спасение некоторой великой царицы принуждают меня умолять вас о сем.
Зелиан во все время, когда Баламир говорил, смотрел на него с великим прилежанием, потом же, как бы пришед в восторг, сказал:
— По перстню, который вы на руке имеете, я разумею, кто вы. Но не ожидайте, чтоб мог я удовольствовать ваше любопытство: повествованием моим учиню я великое помешательство в намерениях ваших, к достижению коих остались для вас еще немалые затруднения. Итак, ведайте, что я не открою вам моей повести, поколь вы не принесете мне известия о живущем отсюда в десяти днях расстояния к востоку некотором сапожнике, который несколько лет уже не может продолжать своей работы за жестокою рвотою, приключающеюся ему всегда, лишь только возьмется он за свое шило. Тогда узнаете вы о моих случаях, имеющих связь с вашими, также и о источнике моего богатства и о сей завязанной платком руке моей.
Окончив слова сии, Зелиан без всяких околичностей оставил Баламира и удалился в свой уединенный покой.
Король уннов разумел, что ему в сем месте уже нечего делать больше, почему терпеливо принял определенный путь и по десятидневном шествовании достиг в деревню, где обитал помянутый сапожник. Ему указали дом его. Входя в оный, нашел он сапожника, готовящегося приняться за свою работу. Прилежание его к своему делу столько его занимало, что он, взглянув на Баламира, не сделал ни малого вопроса, а принялся за башмак, который был не кончен.
Баламир не препятствовал ему в его труде и ожидал, что с ним произойдет.
Сапожник, седши на свой стул, сидел несколько в молчании, как бы рассматривая башмак, и слезы готовы были пролиться из глаз его.
— Ах, Замира,— вскричал он, ковырнувши шилом.— Для чего ты столько мила моему сердцу?.. И ах! Для чего ты...
Больше он не мог выговорить: ужасная тошнота принудила его бежать вон, и не прежде четверти часа вошел он к Баламиру, измученный рвотою.
— Простите моей невежливости,— сказал он королю уннскому,— я несчастнейший человек, питающийся трудами рук моих и уже пятый год не могущий докончить одной пары башмаков. До несколько раз в день принимаюсь я за мое дело и всегда оное бросаю за ужасною тошнотою, происходящею от воображения о некотором со мною бывшем случае. Занятый оным при начале нынешней моей работы, я видел, что вы вошли, но задумчивость моя воспрепятствовала мне вас спросить, какую вы до меня имеете нужду. Теперь я ожидаю ваших повелений.
Баламир, считая, что сей злосчастный сапожник, не могущий отправлять своего ремесла, умирает с голода, вознамерился потому подарить его великой цены камнем, ожидая притом, что одолжение таковое убедит его открыть ему приключения свои. Итак, вынув из кошелька своего алмаз, подавал оный сапожнику.
— Возьмите сей камень,— сказал он,— вы можете оный продать и полученные за него деньги употребить на содержание вашего дома. Когда некоторые случаи, приключившие вам столь странную болезнь, мешают вам упражняться в трудах, то сие средство облегчит ваше страдание и вы можете уже оставить ваше ремесло, а я не требую от вас иного за сие в благодарность, кроме того, чтоб вы рассказали мне вашу повесть, коя должна иметь в себе, конечно, нечто чудное.
— О, государь мой,— подхватил сапожник,— я довольно считаю себя обязанным за ваше мне благодеяние. Но что лежит до открытия моих приключений, сего я ни за что в свете учинить не могу. Удержите при себе ваш подарок: я со всею моею скудостию не могу оставить моего ремесла, ибо судьба, мне оное предопределяя, составила в том важную тайну, обещающую мне со временем великое счастие, которое я добровольно утратил.
Баламир, изумленный его ответом, не знал, что начать, сколько он ни просил его об открытии весьма нужного к своему сведению, сапожник был неумолим.
— Вы учините бесплодным мое долговременное путешествие,—сказал Баламир в отчаянии,—я множество земель прошел, чтоб сыскать развязку моей участи, и оная от вас зависела, но вы отпускаете меня от себя тщетна,— После чего рассказал он сапожнику свои приключения, умолчав только о величестве своего чина.
Сапожник казался быть тем умягчен.
— Я не могу открыть вам ничего прежде,— отвечал он Баламиру,— доколе вы не увидитесь с братом моим, живущим отсюда верстах во ста, на самой сей большой дороге, которая лежит мимо моего дома. Если он откроет вам о своих приключениях, то и я не скрою ни малейшей от вас подробности. Если вам угодно принять сей труд, то ступайте и спрашивайте о сумасшедшем звонаре; вас без труда доведут к нему.
Баламир, видя, что ему не осталось больше, как либо бесплодно возвратиться, или не щадить ног своих, решился идти к сумасшедшему.
«Куда уже нейдет,— думал он, продолжая путь свой, я прошел больше, и, может, последнее уже то место будет, где я разрешу судьбу моего приключения».
Дорога, коею он шествовал, была мало населена; только рассеянные хижинки попадались ему не в близком одна от другой расстоянии. Любовь, чувствуемая им к Милосчете, облегчала ему скуку и затруднения пути, которою занимаясь по двух днях прибыл он к древнему капищу, имеющему при себе башню с колоколами и в недальнем расстоянии двор, довольно обветшалый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Его ветрели великолепно одетые служители, и как тогда уже смерклось, отведен он был в богато убранную комнату и по омовении ног угощен изобильным ужином и получил постель, каковой не имел он лучше и в собственном своем дворце. Любопытство, наполнявшее его голову, мало дозволяло ему успокоения, и едва начало рассветать, он, совсем одетый, вошел в великую приемную комнату хозяина. Менее нежели в полчаса вся оная наполнилась разного состояния людьми; не одни только странствующие ожидали тут выхода Зелианова, но и имеющие в чем-либо нужду.
Хозяин не умедлил появиться. Он был прекрасный человек, около двадцати пяти лет, и одетый в печальном платье. На лице его изображалась глубокая горесть, которую не могло загладить упражнение его выслушивать просьбы и удовлетворять оным; и Баламир приметил, что у него недостает целой кисти у правой руки, коя была обвернута белым платком. Не было ни одного, коему бы он отказал в требовании, и не было ни одного, ко торый не просил бы у него денег. Два человека беспрестанно приносили на серебряном блюде кучи золота, а Зелиан позволял брать каждому сколько угодно. Мало нашлось взявших меньше тысячи червонных.
Один только Баламир остался без подарка, когда все уже вышли.
— Кажется, что вы, государь мой, не имеете нужды в деньгах,— сказал ему Зелиан.
— Благодарю богов,— отвечал Баламир.— Но я не без требования,— примолвил он.
Зелиан, усмотря из взглядов его, что он хочет остаться с ним наедине, выслал вон всех своих служителей.
— Теперь вы можете сказать оное,— продолжал Зелиан,— и будьте уверены, что зависящее от меня немедленно получите.
— О государь мой, я, конечно, невозможного не требую,— подхватил Баламир.— Важное для меня обстоятельство принуждает меня осведомиться о причинах, доставляющих вам несчетное богатство, кое вы ежедневно расточаете. Но не подумайте, чтоб корыстолюбие меня к сему привлекало; я удален желать вещи, мало меня пленяющей. Не воображайте также, чтоб и запрещение ваше, по коему обязан я клятвою не сказывать, что я у вас был и что мне известно ваше имя, рождало во мне бесплодное любопытство: нет, разрешение чудной судьбы моей и спасение некоторой великой царицы принуждают меня умолять вас о сем.
Зелиан во все время, когда Баламир говорил, смотрел на него с великим прилежанием, потом же, как бы пришед в восторг, сказал:
— По перстню, который вы на руке имеете, я разумею, кто вы. Но не ожидайте, чтоб мог я удовольствовать ваше любопытство: повествованием моим учиню я великое помешательство в намерениях ваших, к достижению коих остались для вас еще немалые затруднения. Итак, ведайте, что я не открою вам моей повести, поколь вы не принесете мне известия о живущем отсюда в десяти днях расстояния к востоку некотором сапожнике, который несколько лет уже не может продолжать своей работы за жестокою рвотою, приключающеюся ему всегда, лишь только возьмется он за свое шило. Тогда узнаете вы о моих случаях, имеющих связь с вашими, также и о источнике моего богатства и о сей завязанной платком руке моей.
Окончив слова сии, Зелиан без всяких околичностей оставил Баламира и удалился в свой уединенный покой.
Король уннов разумел, что ему в сем месте уже нечего делать больше, почему терпеливо принял определенный путь и по десятидневном шествовании достиг в деревню, где обитал помянутый сапожник. Ему указали дом его. Входя в оный, нашел он сапожника, готовящегося приняться за свою работу. Прилежание его к своему делу столько его занимало, что он, взглянув на Баламира, не сделал ни малого вопроса, а принялся за башмак, который был не кончен.
Баламир не препятствовал ему в его труде и ожидал, что с ним произойдет.
Сапожник, седши на свой стул, сидел несколько в молчании, как бы рассматривая башмак, и слезы готовы были пролиться из глаз его.
— Ах, Замира,— вскричал он, ковырнувши шилом.— Для чего ты столько мила моему сердцу?.. И ах! Для чего ты...
Больше он не мог выговорить: ужасная тошнота принудила его бежать вон, и не прежде четверти часа вошел он к Баламиру, измученный рвотою.
— Простите моей невежливости,— сказал он королю уннскому,— я несчастнейший человек, питающийся трудами рук моих и уже пятый год не могущий докончить одной пары башмаков. До несколько раз в день принимаюсь я за мое дело и всегда оное бросаю за ужасною тошнотою, происходящею от воображения о некотором со мною бывшем случае. Занятый оным при начале нынешней моей работы, я видел, что вы вошли, но задумчивость моя воспрепятствовала мне вас спросить, какую вы до меня имеете нужду. Теперь я ожидаю ваших повелений.
Баламир, считая, что сей злосчастный сапожник, не могущий отправлять своего ремесла, умирает с голода, вознамерился потому подарить его великой цены камнем, ожидая притом, что одолжение таковое убедит его открыть ему приключения свои. Итак, вынув из кошелька своего алмаз, подавал оный сапожнику.
— Возьмите сей камень,— сказал он,— вы можете оный продать и полученные за него деньги употребить на содержание вашего дома. Когда некоторые случаи, приключившие вам столь странную болезнь, мешают вам упражняться в трудах, то сие средство облегчит ваше страдание и вы можете уже оставить ваше ремесло, а я не требую от вас иного за сие в благодарность, кроме того, чтоб вы рассказали мне вашу повесть, коя должна иметь в себе, конечно, нечто чудное.
— О, государь мой,— подхватил сапожник,— я довольно считаю себя обязанным за ваше мне благодеяние. Но что лежит до открытия моих приключений, сего я ни за что в свете учинить не могу. Удержите при себе ваш подарок: я со всею моею скудостию не могу оставить моего ремесла, ибо судьба, мне оное предопределяя, составила в том важную тайну, обещающую мне со временем великое счастие, которое я добровольно утратил.
Баламир, изумленный его ответом, не знал, что начать, сколько он ни просил его об открытии весьма нужного к своему сведению, сапожник был неумолим.
— Вы учините бесплодным мое долговременное путешествие,—сказал Баламир в отчаянии,—я множество земель прошел, чтоб сыскать развязку моей участи, и оная от вас зависела, но вы отпускаете меня от себя тщетна,— После чего рассказал он сапожнику свои приключения, умолчав только о величестве своего чина.
Сапожник казался быть тем умягчен.
— Я не могу открыть вам ничего прежде,— отвечал он Баламиру,— доколе вы не увидитесь с братом моим, живущим отсюда верстах во ста, на самой сей большой дороге, которая лежит мимо моего дома. Если он откроет вам о своих приключениях, то и я не скрою ни малейшей от вас подробности. Если вам угодно принять сей труд, то ступайте и спрашивайте о сумасшедшем звонаре; вас без труда доведут к нему.
Баламир, видя, что ему не осталось больше, как либо бесплодно возвратиться, или не щадить ног своих, решился идти к сумасшедшему.
«Куда уже нейдет,— думал он, продолжая путь свой, я прошел больше, и, может, последнее уже то место будет, где я разрешу судьбу моего приключения».
Дорога, коею он шествовал, была мало населена; только рассеянные хижинки попадались ему не в близком одна от другой расстоянии. Любовь, чувствуемая им к Милосчете, облегчала ему скуку и затруднения пути, которою занимаясь по двух днях прибыл он к древнему капищу, имеющему при себе башню с колоколами и в недальнем расстоянии двор, довольно обветшалый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142