Я мерзил ею в час тот и не мог подать ей помощи; я бежал обратно из пещеры.
Замира между тем пришла в себя; голос ее остановил меня.
— Неблагодарный,— кричала она мне,— разве не оказывала я тебе всей горячности, надлежащей от нежной и верной супруги? Разве не предупреждала всех твоих желаний? Чего недоставало к покою твоему? Какая нужда 426
была знать тебе, чем я питаюсь? Но ты не превозмог пагубного нам любопытства... Увы, мы разлучаемся, может быть, навеки.
Сказав сие, пришла она опять в беспамятство и, покрытая смертною бледностию, упала на землю. Сие состояние ее привело меня в жалость; я бросился к ней на помощь. Но приближаясь, вообразил, что хочу лобзать,— и как можно лобзать те уста, на коих остались части согнивающего трупа. Я вострепетал от омерзения, отскочил прочь, остановился: великая мне сделалась тошнота; я бежал, страдая от рвоты, досады и омерзения.
Не знаю, что воспоследовало с Замирою; я с того времени не видал ее. Я еще не решился, остаться ли мне в замке или возвратиться в прежнее мое жилище; но и как можно было избрать то или другое? В замке каждая вещь напоминала мне виденную мною мерзость, а в которую сторону надлежало идти домой, я не ведал.
Во время сих размышлений, прерываемых мучительными воображениями, предстала ко мне женщина в белом одеянии.
— Доброчест,— сказала она мне,— ты примером своим доказал, что человек состоянием своим быть доволен не может. Какое бы посреди твоей благополучной жизни должно быть тебе беспокойство о том, чем жена твоя питается? Разве сие уменьшало любовь ее к тебе и твое счастие? Однако ж я не укоряю тебя за то и не присвояю сего проступка к твоей человеческой природе; есть причина, которая противу воли твоей влекла тебя в сие бедствие. Если б любопытство твое не побудило тебя открыть тайну жены твоей, благополучие ваше бы продолжалось: ты увидел бы следствия того, что наносит тебе таковое омерзение, обратившимися в неописанное для тебя утешение. Но что определено судьбою, того не избегнешь. Ступай, несчастный Доброчест, продолжать твой прежний промысл. Но если хочешь наконец быть счастливым, сноси без роптания свою участь и никому на свете не открывай о приключении твоем. В сем зависит тайна твоего избавления. Мне известно, что многие будут вопрошать тебя о причине воображения твоего, имеющего приключать тебе тошноту, но опасайся говорить об сем, ибо о том не должен никто ведать, кроме человека, могущего рассказать тебе повесть о сумасшедшем звонаре. Сей звонарь живет от дому твоего верстах во ста, близ большой, идущей от селения вашей дороги; он тебе родной брат, но не спрашивай у меня о его и твоих родителях. Всякого, имеющего просить тебя о рассказании твоих приключений, отсылай ты к сему брату своему, ибо в сем будет состоять пременение судьбы твоей и средство к познанию родителей твоих и возвращению твоей супруги. Если ж ты будешь так же нескромен, сколько был любопытен, то вечно не избавишься от твоего страдания и будешь разлучен с возлюбленными тебе особами.
Проговоря сие, женщина оная пропала в глазах моих, а я побежал в палаты, чтоб спросить у служителей о местечке, в коем был я сапожником. Для того что до сего часа не приходило мне и в мысль наведаться о том. Я чаял всходить по лестнице, но вдруг очутился в моем собственном доме, к великому удивлению ученика моего, считавшего уже меня погибшим и по приговору старшин нашего селения учинившегося хозяином в малом моем имении.
Видите ли теперь,— сказал сапожник Ярославу,— что я должен был называть вас своим братом, не ведая почему, кроме как по словам женщины, учинившей мне завещание о скромности?
— Любезный брат,— отвечал ему Ярослав,— воспитанник жреца не может гордиться быть роднёю воспитаннику сапожникову; в сем есть некоторое равенство. Впрочем, поистине в приключениях наших есть нечто чудное, и хотя я отнюдь не понимаю тайны, оные покрывающей, но надеюсь, что взаимная наша склонность не будет суетна и мы узнаем наконец ее причину... Но какова была собою та женщина, которая тебе о сем сказывала?
Доброчест учинил ему описание, и Ярослав из оного узнал, что она та же самая, коя и ему являлась. Он начал было выводить из того рассуждения, но старик прервал оные, напомня Доброчесту, что умедление окончанием повести его отнимает время в приближающемся их счастии. Почему сей продолжал:
— Молодые лета ученика моего и запущенное его хозяйство принудили меня приняться за прежний мой промысл. Я начал шить ту пару башмаков, которую вы, Баламир, видели в руках моих. Но едва я взялся за шило, вообразилось мне, как во время сей работы прибежал ко мне на двор заяц; потом представилось счастие мое в обладании прекрасною Замирою. Любовь ее ко мне возобновила мою к ней горячность — и я воздыхал, проливал слезы и кликал ее по имени. Но вскоре по сем напоминалось мне гнусное приключение ее с мертвым трупом — и производило во мне ту жестокую рвоту, которой вы были свидетелем. Пять лет проводил я в таком мучительном состоянии, не могши кончить моей работы, для того что, сколько раз я ни принимался за оную, всегда одинакие воспоминания входили в мою голову и, производя во мне печать об утрате Замириной, кончались воображением, приключавшим мне тошноту.
По отсутствии вашем к моему брату сумасшедшему, о коем и странной его жизни доходящие в наше селение слухи меня удостоверили, не получил я ни малого в страдании моем облегчения до прибытия сего почтенного старика с щедрым Зелианом, о котором я также известен был по слуху. Хотя я и полагал великую надежду от ваших открытий, но надежда сия не приносила мне никакой отрады, потому что болезнь моих воображений еще после вас умножилась. Наконец, сей почтенный старик, нашедший меня в моем страдании, уверил меня, что я для исцеления моего должен оставить мой дом и последовать его водительству. Я повиновался ему. Болезнь моя совершенно прошла, и хотя я воспоминаю по-прежнему мою любезную Замиру, но воспоминание сие не причиняет уже больше мне омерзения: она стала мне милее прежнего, и я нахожу множество оправданий или думаю, что могу оные найти в поступке ее с мертвым трупом.
Мы прибыли к Ярославу и, взяв оного с собою, приплыли к вам. На сем берегу почувствовал я необычайное предвестие радости, о причинах чему сей почтенный старик может быть лучше сведущ.
— Да, любезный Доброчест,— подхватил старик,— как ты уже окончал свою повесть, то мог бы я сказать тебе, что не всегда должно заключать о гнусности действий по их виду. Есть случаи, в коих представляющееся глазам нашим преступление бывает происходящим от доброго намерения... Однако я опять припоминаю, что нам не должно медлить окончанием наших повестей.
— Конечно,—подхватил Баламир,—Зелиан обязан мне рассказать свои приключения, когда уже слышал он повесть сапожника.
— Не справедливо бы было,— сказал старик,— в вас любопытство тем, что повесть его имеет связь с вашими случаями, умолчать и вас не удовлетворить за труд, понесенный вами в его пользу.
— Без сомнения,— отвечал Зелиан,— теперь король уннский узнает о всем.
Ярослав и Доброчест, услыша, что в собрании их присутствует король, приведены были тем в замешательство.
Они никогда еще не видывали государей и потому думали, что особа такового рода должна быть выше человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Замира между тем пришла в себя; голос ее остановил меня.
— Неблагодарный,— кричала она мне,— разве не оказывала я тебе всей горячности, надлежащей от нежной и верной супруги? Разве не предупреждала всех твоих желаний? Чего недоставало к покою твоему? Какая нужда 426
была знать тебе, чем я питаюсь? Но ты не превозмог пагубного нам любопытства... Увы, мы разлучаемся, может быть, навеки.
Сказав сие, пришла она опять в беспамятство и, покрытая смертною бледностию, упала на землю. Сие состояние ее привело меня в жалость; я бросился к ней на помощь. Но приближаясь, вообразил, что хочу лобзать,— и как можно лобзать те уста, на коих остались части согнивающего трупа. Я вострепетал от омерзения, отскочил прочь, остановился: великая мне сделалась тошнота; я бежал, страдая от рвоты, досады и омерзения.
Не знаю, что воспоследовало с Замирою; я с того времени не видал ее. Я еще не решился, остаться ли мне в замке или возвратиться в прежнее мое жилище; но и как можно было избрать то или другое? В замке каждая вещь напоминала мне виденную мною мерзость, а в которую сторону надлежало идти домой, я не ведал.
Во время сих размышлений, прерываемых мучительными воображениями, предстала ко мне женщина в белом одеянии.
— Доброчест,— сказала она мне,— ты примером своим доказал, что человек состоянием своим быть доволен не может. Какое бы посреди твоей благополучной жизни должно быть тебе беспокойство о том, чем жена твоя питается? Разве сие уменьшало любовь ее к тебе и твое счастие? Однако ж я не укоряю тебя за то и не присвояю сего проступка к твоей человеческой природе; есть причина, которая противу воли твоей влекла тебя в сие бедствие. Если б любопытство твое не побудило тебя открыть тайну жены твоей, благополучие ваше бы продолжалось: ты увидел бы следствия того, что наносит тебе таковое омерзение, обратившимися в неописанное для тебя утешение. Но что определено судьбою, того не избегнешь. Ступай, несчастный Доброчест, продолжать твой прежний промысл. Но если хочешь наконец быть счастливым, сноси без роптания свою участь и никому на свете не открывай о приключении твоем. В сем зависит тайна твоего избавления. Мне известно, что многие будут вопрошать тебя о причине воображения твоего, имеющего приключать тебе тошноту, но опасайся говорить об сем, ибо о том не должен никто ведать, кроме человека, могущего рассказать тебе повесть о сумасшедшем звонаре. Сей звонарь живет от дому твоего верстах во ста, близ большой, идущей от селения вашей дороги; он тебе родной брат, но не спрашивай у меня о его и твоих родителях. Всякого, имеющего просить тебя о рассказании твоих приключений, отсылай ты к сему брату своему, ибо в сем будет состоять пременение судьбы твоей и средство к познанию родителей твоих и возвращению твоей супруги. Если ж ты будешь так же нескромен, сколько был любопытен, то вечно не избавишься от твоего страдания и будешь разлучен с возлюбленными тебе особами.
Проговоря сие, женщина оная пропала в глазах моих, а я побежал в палаты, чтоб спросить у служителей о местечке, в коем был я сапожником. Для того что до сего часа не приходило мне и в мысль наведаться о том. Я чаял всходить по лестнице, но вдруг очутился в моем собственном доме, к великому удивлению ученика моего, считавшего уже меня погибшим и по приговору старшин нашего селения учинившегося хозяином в малом моем имении.
Видите ли теперь,— сказал сапожник Ярославу,— что я должен был называть вас своим братом, не ведая почему, кроме как по словам женщины, учинившей мне завещание о скромности?
— Любезный брат,— отвечал ему Ярослав,— воспитанник жреца не может гордиться быть роднёю воспитаннику сапожникову; в сем есть некоторое равенство. Впрочем, поистине в приключениях наших есть нечто чудное, и хотя я отнюдь не понимаю тайны, оные покрывающей, но надеюсь, что взаимная наша склонность не будет суетна и мы узнаем наконец ее причину... Но какова была собою та женщина, которая тебе о сем сказывала?
Доброчест учинил ему описание, и Ярослав из оного узнал, что она та же самая, коя и ему являлась. Он начал было выводить из того рассуждения, но старик прервал оные, напомня Доброчесту, что умедление окончанием повести его отнимает время в приближающемся их счастии. Почему сей продолжал:
— Молодые лета ученика моего и запущенное его хозяйство принудили меня приняться за прежний мой промысл. Я начал шить ту пару башмаков, которую вы, Баламир, видели в руках моих. Но едва я взялся за шило, вообразилось мне, как во время сей работы прибежал ко мне на двор заяц; потом представилось счастие мое в обладании прекрасною Замирою. Любовь ее ко мне возобновила мою к ней горячность — и я воздыхал, проливал слезы и кликал ее по имени. Но вскоре по сем напоминалось мне гнусное приключение ее с мертвым трупом — и производило во мне ту жестокую рвоту, которой вы были свидетелем. Пять лет проводил я в таком мучительном состоянии, не могши кончить моей работы, для того что, сколько раз я ни принимался за оную, всегда одинакие воспоминания входили в мою голову и, производя во мне печать об утрате Замириной, кончались воображением, приключавшим мне тошноту.
По отсутствии вашем к моему брату сумасшедшему, о коем и странной его жизни доходящие в наше селение слухи меня удостоверили, не получил я ни малого в страдании моем облегчения до прибытия сего почтенного старика с щедрым Зелианом, о котором я также известен был по слуху. Хотя я и полагал великую надежду от ваших открытий, но надежда сия не приносила мне никакой отрады, потому что болезнь моих воображений еще после вас умножилась. Наконец, сей почтенный старик, нашедший меня в моем страдании, уверил меня, что я для исцеления моего должен оставить мой дом и последовать его водительству. Я повиновался ему. Болезнь моя совершенно прошла, и хотя я воспоминаю по-прежнему мою любезную Замиру, но воспоминание сие не причиняет уже больше мне омерзения: она стала мне милее прежнего, и я нахожу множество оправданий или думаю, что могу оные найти в поступке ее с мертвым трупом.
Мы прибыли к Ярославу и, взяв оного с собою, приплыли к вам. На сем берегу почувствовал я необычайное предвестие радости, о причинах чему сей почтенный старик может быть лучше сведущ.
— Да, любезный Доброчест,— подхватил старик,— как ты уже окончал свою повесть, то мог бы я сказать тебе, что не всегда должно заключать о гнусности действий по их виду. Есть случаи, в коих представляющееся глазам нашим преступление бывает происходящим от доброго намерения... Однако я опять припоминаю, что нам не должно медлить окончанием наших повестей.
— Конечно,—подхватил Баламир,—Зелиан обязан мне рассказать свои приключения, когда уже слышал он повесть сапожника.
— Не справедливо бы было,— сказал старик,— в вас любопытство тем, что повесть его имеет связь с вашими случаями, умолчать и вас не удовлетворить за труд, понесенный вами в его пользу.
— Без сомнения,— отвечал Зелиан,— теперь король уннский узнает о всем.
Ярослав и Доброчест, услыша, что в собрании их присутствует король, приведены были тем в замешательство.
Они никогда еще не видывали государей и потому думали, что особа такового рода должна быть выше человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142