Я понял, что сие было собрание волшебниц для какого-нибудь важного совета и что имеющий на себе корону был их король. Признаюсь, что надлежало мне собрать всю мою неустрашимость для преодоления нападавшего на меня чрез то ужаса. Волшебный совет начался; долго слышал я невнятный шум разговоров, но наконец король волшебниц махнул по воздуху жезлом своим, и на огне появился великий котел. Волшебницы принялись за работу: всякая выливала некий жидкий состав в котел из принесенной с собою фляжки и всыпала нечто подобное порошку; котел кипел, и король волшебниц мешал в оном жезлом своим. Чрез несколько часов сняли состав с огня.
Между тем, как сие происходило, усмотрел я сову, крадущуюся к холму, на коем лежали крылья: она, пользуясь тем, что волшебницы заняты были своим делом, начала перебирать их крылья. Долго искала она в кучах, и казалось, что выбирала из прочих крылья которой-нибудь одной волшебницы. Напоследок удалось ей сыскать; она, подхватя сии своим носом, полетела стремительно чрез самого меня. Не знаю, какое чувствование вложило в меня охоту отнять у хищницы ее добычу.
Я приготовил мою ратную палицу, и едва сова надлетела на меня, бросил в нее толь удачно, что она крылья уронила и я оные подхватил. Сова, опустясь на землю, обратилась медведем и бросилась на меня; но я успел взять мою палицу, коею принудил зверя сего оставить меня с крыльями и обратиться в бегство. Приключение сие наполнило меня страхом; однако ж, ободряя себя услугою, оказанною мною обществу волшебников, не весьма я опасался превращающейся совы и смотрел на происходящее у огня.
Король волшебниц, вошед в котел, окунулся троекратно в составе и потом мазал оным лбы каждой подходившей к нему волшебницы. По окончании сего действием его жезла котел обратился в великолепную колесницу; волшебницы принесли с холма вороновы крылья и прилепили оные напереди колесницы, от чего оная поднялась на воздух, и король волшебниц улетел. После сего все волшебницы бросились к холму разбирать свои сорочьи крылья: они прыгали в оные ногами, учинялись птицами и улетали. Вскоре не видно стало ни одной сороки, и огнище уже изгасало, как по роще разнесся плачевный голос сетующей женщины. Я счел, что сия должна быть та волшебница, у коей сова похитила крылья, и что урон сей приключает ей печаль. Я не хотел воспользоваться приобретением, мне не принадлежащим, и пошел в сторону, откуда приходили ко мне стенания.
— Могущая волшебница,— кричал я, приближаясь,— не сетуй о своей потере: я отнял крылья твои у хищницы.
— Ах, благодетель мой! — возопила волшебница — и вдруг очутился я в ее объятиях.
Я рассказал ей, каким образом достались оные мне в руки.
— Храбрый богатырь,— сказала она мне, выслушав меня,— ты чрезмерную оказал заслугу волшебнице Тифее и верь, что она за сие на весь век твой останется благодарною...
Ведай,—продолжала она,—что сие собрание, коего ты был нечаянным свидетелем, бывает у волшебниц в присутствии короля их чрез каждые семь лет. Состав, который при сем приуготовляют, чрез помазание на лбу возобновляет в нас волшебную силу, и волшебница, по какой-либо причине не участвовавшая в сем, лишается права своей науки на двадцать один год. Все мы должны прилетать сюда в виде сорок; но если которая из нас каким-нибудь случаем потеряет здесь крылья, на коих прилетела, та вечно теряет волшебное знание и вместо того приобретает оное хищница крыльев. Киевские ведьмы, кои в силе науки далеко ниже волшебниц, стараются всеми образами проведывать час сего нашего седмилетнего собрания, но оный хранится в глубочайшей тайне. Когда ж которая проведает и посчастливится ей украсть крылья у одной волшебницы, та вступает на ее место, а несчастная навсегда остается простолюдинкою. Сие бедствие упало бы на меня, если б твое присутствие, храбрый богатырь, не отвратило оного. Но ведьма, имеющая неудачу в намерении похищения, предоставляется наказанию, каковое угодно будет волшебнице, против коей она покушалась. Сие обыкновенно состоит в лишении ее всего знания, каковое имеют ведьмы, и происходит чрез обрезание хвостика, с которым ведьмы на свет родятся. Ты будешь свидетелем казни над моею неприятельницею.
После сего Тифея очертила волшебною своею палочкою два круга: в один из оных поставила она меня, а в другом сама стала. По прочтении ею некоторых таинственных слов, коих я не разумел, жестокий вихрь промчался и опустил с ногам Тифеи обнаженную и связанную ведьму. Сколько оная ни проливала слез, сколько ни старалась умягчить волшебницу жалостными просьбами, но была лишена хвоста и по развязании отпущена на свободу.
— Теперь, благодетель мой,— сказала Тифея, должна я отплатить тебе за твое одолжение, и в залог всегдашнего моего тебе покровительства оказать с моей стороны некоторые услуги.
Я уповаю,— продолжала она, что ты не откажешь мне препроводить ночь сию в моем замке. Там, конечно, примешь ты лучшее успокоение, нежели в сем пустом месте; и хотя жилище мое отстоит отсюда более 4000 верст, но сие не причинит тебе ни малого беспокойства в пути, не помешает в расположении твоего странствования; не пекись также и о коне своем: он будет цел в надлежащем месте.
Все, что я видел, меня удивляло; но как я наслышался о чрезъестественных обстоятельствах волшебства и к тому ж знал, какое счастие для богатыря приобресть милость у волшебницы, то повиновался я Тифее без отрицания. Она прочла еще некоторые непонятные мне слова, после чего густой облак окружил меня и помчал быстрее молнии.
Чрез час остановился я и очутился в замке волшебницыном. Я оставляю описание оного, ибо ты сам будешь очевидцем его великолепия, а скажу только, что я угощен богатее, нежели при всех дворах государей, коим я оказал мои услуги. Тифея сняла с меня броню и меч мой и употребила все искусство своего знания, чтоб учинить броню непроницаемою, а меч столь деятельным, что противу оного не возмогает никакая сила и никакое очарование. Она вручила мне клубок сей и объявила, что во всякое время, когда возымею я нужду в ее помощи, следует мне лишь бросить оный пред собою, что оный покатится, будет показывать путь и доведет в несколько часов по беспрепятственной дороге в ее замок, до коего бы, впрочем, надлежало следовать несколько лет. Помощию сей благодетельницы моей неоднократно совершал я ужасные приключения, в коих участвовало чародейство, и признаюсь, что ей единственно обязан я приобретением имени моему славы.
Катящийся клубок остановился у подошвы неприступной горы при окончании повествования Ерусланова. Шлем валился с головы, когда надлежало взглянуть на вершину оной, на коей стоял блистающий от золота и дорогих камней замок волшебницын.
Мы сошли с коней. Еруслан поднял клубок и, спрятав оный, возгласил трижды:
— О Тифея!
Вскоре оглушил меня жестокий гром. Гора расступилась надвое и оказала всход на себя по мраморным ступеням, украшенным по сторонам изваянными истуканами неподражаемого художества.
Еруслан пошел наверх, я следовал за оным, и чрез две тысячи ступеней очутился на площади замка, коего великолепие и истощенное ко украшению богатство описать не можно. Стены замка были из золота, башни на оных из серебра, самоцветные камни, втертые в пристойных местах, множеством своим учиняли всякий предмет блистающим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142