Король уннов, к коего совершенствам природа присоединила и отличнейшую храбрость, не знал никогда, что есть ужас, следственно, удален был отрещись от подвига, обещающего ему славу и благополучие. Недоверчивость Доброслава к его клятвам его оскорбляла.
— Не мни,—сказал он ему,—чтоб я мог нарушить обещание мое; хотя бы требуемое от меня тобою представляло мне стократную опасность, я не пощадил бы подвергнуть и тысячу жизней, если бы оные имел, когда следует сдержать слово мое в пользу честного и несчастного человека. Мы не будем терять времени в бесполезных разговорах: подай мне обломки очарованного копия.
Доброслав приносил извинения, что он отнюдь не подозревал его в великодушии, и немедленно подал требуемые обломки копия. Удивление Баламирово было чрезмерно, когда по переброшении их за себя появился стоящий за ним красивый и бодрый богатырский конь, оседланный богато убранным седлом. Лук без тетивы лежал близ оного. Король уннский не хотел потерять ни одного часа понапрасну. Он простился с Доброславом, взял лук и воссел на коня.
Едва Баламир тронул поводами, конь пустился с непостижимою быстростию и скакал на юг чрез горы и долы. Часа через два привез он своего всадника к помянутому холму и саженях в двадцати от оного остановился. Баламир, сойдя с коня, хотел привязать оного к чему-нибудь, однако ж в пустыне той не было ни одного сучка древесного, кроме виноградины, растущей на неприступном этом холме, и так принужден был он пустить его на свободе. Но конь, почувствовав сие, пустился в глубину пустыни и через несколько мгновений ока пропал из виду
Баламир, очутясь в неизвестной стране, лишась коня и готовясь к отчаянному предприятию, приведен был к размышлениям. Ему непонятно казалось, чтоб можно было взойти или вскарабкаться на холм, имеющий подобные стене утесы, того больше, чтоб достало человеческих сил взлезть на единственную в своем роде виноградину, ибо он видел, что ветви ее, возвышаясь к небесам, были непостижимы и самым его взорам. Он представлял смертную опасность от двадцати четырех мраморных львов, имеющих воспрещать всход его.
«Мне должно необходимо окончать мое предприятие или остаться бесчестным противу несчастного Добросла-ва,— думал он.— Но можно ли оставить подвиг, обещающий восстановление спокойствия сего несчастнго супруга? Подвиг, который, может быть, возвратит ему и Мило-стану, и престол дулебский, коего он законный наследник... Престол дулебский! — продолжал он рассуждать.— Могу ли я стараться о возвращении оного с похищением его у прекрасной Милосветы? Но как бы то ни было, я должен помогать стороне справедливой. Милосвета неизвестно почему оным правит; Доброслав на оном родился, и, может, сия добродетельная царица дулебов есть бессмертное только существо, посланное к восстановлению сего несчастного народа во время отсутствия злосчастных его государей. Собственная моя совесть отвлекает меня действовать по пристрастию. Я обожаю Милосвету, но любовь моя к ней не принудит меня уклониться от добродетели, хотя бы она за то меня и возненавидела, чего быть не может».
При таковом заключении изготовился он приступить к действию, предавшись на волю провидения. Не надеясь на неисправленный лук, который держал в руке своей, взял он в другую медную стрелу, найденную им в пещере у окаменевшего старика, чтоб по крайней мере не пустыми руками обороняться от нападения львов, если оные оживут в самом деле.
Он подошел к подошве холма. Львы не трогались с места и не оказывали ни малого знака жизненности. Но едва вскарабкался он сажени две на холм, как оные начали потряхивать своими гривами и с престрашным рыканием бросились на Баламира. Одни взобрались на вершину холма, чтоб не допустить туда дерзновенного воина, а другие вонзали острые свои когти в его обувь, чтоб сорвать его на низ. В сем ужасном состоянии потребно было иметь неустрашимость Баламирову: он вонзает медную стрелу, коей твердость камня не противится, глубоко в гору, и, держась за нее рукою, другою отбивает концом лука своего лютых зверей. Он видит чудное действие его волшебного оружия: оное прикосновением своим разрушает в прах одного зверя за другим, так что не остается и следа, чтоб оные существовали.
Баламир ободряется, громостится на опаснейших и скользких скалах холма; уже помогающая восходу его стрела касается вершины холма; он сражается с остатком львов, побеждает и торжествуя восходит к пню виноградного дерева. Приняв тут некоторое отдохновение, помышляет он о высоте дерева и о тяжести грозда, который, без сомнения, должен будет его низвергнуть при слезании. Но, вообразя о преодоленной уже величайшей опасности от львов, полагается на помощь богов, ободряется и начинает всходить на дерево. Но тут предстояло ему новое затруднение: дерево сие, по-видимому, более нежели на сто сажен от корня было гладко и не имело ни одного сучка. Следовало опять употребить стрелу: он вонзил ее в дерево, чтоб, придержась за нее, получить удобность охватиться другою рукою и подвинуться выше. Но едва острие стрелы коснулось дерева, высота оного исчезла, и грозд стал пред самыми Баламировыми руками. Король уннский вне себя от радости, что неизвестная помощь облегчает его подвиг, схватил за стебель грозда и сломил оный. Не успел он учинить сего, как холм и дерево исчезли и сам он очутился стоящий на ровном земном дне. Грозд в руках его в тот же час превратился в медную дощечку, к которой была привязана тетива, каковые бывают у луков, а на дощечке находилась следующая надпись:
«Храбрый смертный, если только может таковый обрестися между человеков! Когда отважность твоя доведет тебя к прочтению сей надписи, ведай, что ты преодолел очарование, содержавшее в себе судьбу многих несчастных особ. Тебе остается только снять тетиву сию, натянуть лук, который ты имеешь, и пустить из оного медную стрелу на запад. Сие доставит тебе средство к возвращению в хижину Доброславову».
Баламир, прочтя сие, не медлил следовать предписанному: он натянул лук и пустил в определенную стран} стрелу. Соверша оное, глаза его устремлены были на запад в ожидании обещанной помощи. Чрез несколько часов показалось издали приближающееся к нему облако. Вскоре оное опустилось пред ним на землю, и увидел он сошедшего с оного самого того старика, превратившегося в камень в пещере. Оный держал в руках мертвую голову и дудочку, коих Баламир там же видел. Старик благодарил его за оказанную ему помощь.
— Стрела, кою вы взяли из рук моих по превращении моем в каменный истукан, пущенная вами, попав в меня, отняла очарование,— сказал сей.— Но не ожидайте дальнейшего объяснения, доколь не возвратите вы мне прежний мой вид, ибо я не таков, какового вы меня видите, и следует еще докончать вам остатки волшебства, меня окружающего.
Баламир обещал следовать его предписанию, а старик продолжал:
— Изломайте лук ваш в части и, склав оный в костер, прикоснитесь сею дудочкою, от чего части лука издадут огонь, имеющий сожечь меня обще с сею мертвою головою. По обращении тела моего в пепел должны вы засвистать в сию дудочку. Вот все, что можете вы оказать в мою помощь.
Баламир следовал этому в точности: он изломал лук, старик простерся на частях оного, схватя в объятия свои мертвую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142