— Послушай же,— сказала она, поцеловав меня,— я люблю тебя и клянусь в том небесами, что верность моя к тебе будет вечна. Однако ж, вступая со мною в брак, осталось мне предложить тебе некоторые условия, кои должно тебе всегда сохранять, если не хочешь учинить меня и себя несчастными. Во-первых, ты не должен любопытствовать о мне, кто я, ибо нужно ли ведать тебе, какого роду та особа, коей ты предал себя? Желания наши должны состоять только любви. Во-вторых, ты не должен никогда скучать здесь и желать другого обитания; для того, когда сей замок с обладанием мною не принесет тебе утешения, то ты нигде оного уже не сыщешь. В-третьих, что составляет главную часть нашего условия, не должен ты никогда желать узнать, кто были твои родители, ибо в сем состоит общее наше спокоиство. В тот самый час, когда ты здесь скучишь и откроешь мне о желаниях таковых, ты меня лишишься и утратишь свое счастие и покой.
Я принес ей вновь клятвы и обещался сохранить сии заповеди в точности. Увы, я тогда еще не испытал, что человек ничем на свете доволен быть не может.
После сего пили мы вместе вино из сосуда, и сей священный обряд учинил нас супругами.
Я заснул в объятиях моей возлюбленной, нимало не заботясь, богиня ли она или смертная, но себя считал оставившим земную мою природу, ибо сладости, мною вкушенные, казались мне свойственными только небожителям.
Все дни текли неприметно, каждая минута рождала мне новые утехи, а в последующих сим ожидали новые приятности в объятиях возлюбленной моей супруги. Она умела оживлять часы разными забавами. Я был для нее все, равно как и она для меня. Мы никогда не расставались, и могу сказать, что долго я не имел других желаний, как ей нравиться. Если что в свете, кроме замка моей возлюбленной, не входило мне и в голову, следственно, не могу я донесть вам, сколько времени продолжалось мое благоденствие, потому что в радостях нет нужды помышлять о том.
Однако как в природе человеческой есть нечто побуждающее беспрестанно к новым желаниям, то и я не в силах был наконец противиться произошедшим в голове моей мыслям. Хотя я был благополучнейший любовник, счастливый супруг, но во мне родились странные желания: для чего я не учинился отцом, равно как бы без сего залога недоставало мне нежности моей супруги. Я начал искать уединения, но все сады, все гульбища, в коих искусство с природою спорили о преимуществе красот, учинились мне скучны. Я сам вопрошал себя: чего мне недостает? Ответствовал на родящиеся в голове моей требования, но ничем не удовлетворял моему сердцу. «Разве определено,— думал я,— не быть мне известным на свете: я не знаю моих родителей, детей не имею, умру — и память моя исчезнет». Я чувствовал, сколь неосновательны таковые предрассудки, старался истребить оные, но повсегда они появлялись с новым для меня беспокойством.
Богиня моя — ибо я не знаю заподлинно, кто она,— приметила сие. Она старалась умножать свои нежности, повседневно выдумывала новые для меня забавы, чтоб отвести меня от несчастных таковых желаний. Но видно, что злополучие предопределено было в мою участь: ничто меня не избавило. Я обожал ее, ведал, что желания мои пагубны для ее и собственного моего покою, но не мог удержаться.
«Кто она? — представлялось мне после всех моих рассуждений.— Если она смертная, то нельзя ожидать, чтоб невозможно ей было удовлетворить нестерпимым моим хотениям увидеть моих родителей, а если богиня, то как не властна она перенести оных в свой замок и учинить их участниками моего блаженства? Может быть, она отсрочивает сию радость для меня, пока удостоверится в любви моей к себе; но можно ли любить уже больше?»
Так размышляя, заключил я открыть ей мое беспокойство и просить ее о соединении меня с моими родителями.
В сем намерении, проведя противу обыкновения моего целое утро, уединясь в одну удаленную в саду беседку, пошел я искать моей супруги. Я нашел ее в великой печали. Мне не вообразилось того, что я повергаю ее в сие состояние; а любопытство и любовь к родителям моим принуждали меня учинить к ней просьбу.
По некоторых довольно холодных ласках начал я:
— Прости меня, возлюбленная супруга, что я хочу просить тебя о возвращении моего покоя, коего я со всем моим благополучием давно уже не нахожу в божественном твоем жилище.
Я приметил, что слезы потекли из очей моей супруги при слове сем. Я сострадал оным во внутренних души моей, однако ж не удержался от продолжения просьбы моей:
— Образ, под каковым я узнал тебя, уверяет меня, что ты не можешь быть простою смертною, но ты не знаю какое находишь таинство скрывать от меня свою природу Я и не требую знать о том, довольствуясь нежною твоею ко мне любовию, однако любовь сия не истребляет во мне чувств природы: я не знаю моих родителей и не сомневаюсь, что ты в силах оных мне показать. Я заклинаю тебя перенести их в твой замок.
— Неблагодарный! — вскричала она.— Ты нарушил свое обещание, погубил меня и себя: ты разлучил меня с собою... Прости, любезный и несчастный супруг!
При окончании слов сих она упала в обморок. Густое облако, спустясь, похитило ее и унесло из глаз моих.
Что стал я при сем приключении, изобразить не можно. Подобный преступнику, ожидающему последнего удара, не мог я двигнуться с места, и сердце во мне окаменело. Все следствия учиненного мною нарушения клятвы живо представились очам моим. Видя, что я лишился драгоценнейшего предмета моих дней, возненавидел я жизнь мою и искал орудия, чтоб лишить себя оной. Но посреди моего отчаяния почувствовал, что меня схватили за руку. Я оглянулся и усмотрел женщину в белом одеянии. Время хотя овладело уже прелестьми лица ее, однако ж сияние оных блистало еще в черных очах ее.
— Несчастный Ярослав,— сказала она мне,— напрасно предаешься ты неистовству твоего отчаяния. Не приписывай участи твоей ни твоему преступлению, ни упрямству твоей супруги: есть нечто сверхъестественное, управляющее вашею судьбою, и нарушение заповедей, коих ты сохранить клялся, было необходимое следствие. Однако ж, сколько ни жалок ты мне, я не могу пременить твоей участи; предайся в волю судеб: сие есть наилучшее средство облегчить ожидающие тебя скорби до некоторого времени. Ты должен оставить сие жилище радости, пременившееся ныне в место горестей, и обитать в прежнем твоем состоянии. Я ничем не могу ободрить твою надежду, однако ж уповай, что небеса сжалятся над твоею и супруги твоей участию...
Ведай, что ты до тех пор не учинишься благополучным, пока не увидишь пришедшего к тебе человека, имеющего на лице у правого виска родинку. Сему предоставлено соединить тебя с твоими родителями и возлюбленною. Однако ж, чтоб удовлетворил ты преступлению за несохранение заповеди, должен ты сохранить следующую, которой малейшее нарушение лишит тебя навеки твоей супруги и родителей. Ты не должен никому открывать приключения твоего с сияющею птицею и ни с кем не говорить до пришествия к тебе помянутого человека, имеющего родинку. Но и сему отнюдь не объявляй о своем приключении, пока не доставит он тебе известие о живущем вниз по течению источника, орошающего землю Ладина капища, рыболове, который беспрестанно починивает свои сети. Если сей рыболов откроет свою повесть, тогда позволено рассказать и тебе свою. В то время настанет благополучный час, в который возвратится супруга твоя в твои объятия;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142