"Природа" берется в том тонком слое,
который содержит семиологию изложенной на гермевтику; она таинственна и
сокрыта, она доступна познанию, которое ей случается сбивать с толку,
лишь в той мере6 в какой это наложение не обходится без легкого разрыва
между сходствами. Эпистемологическая сетка немедленно утрачивает ясность;
с первого же захода прозрачность мутнеет, возникает темное пространство,
которое придется постепенно освещать. Это и есть "природа", то, что надо
стараться познать. Все было бы очевидным и ясным, если бы герменевтика
сходства и семиология примет совпадали между собой без малейшего
колебания. Но поскольку между подобиями, образующими начертания, и
подобиями, образующими речь, имеется "зазор", то знание и его бесконечное
усилие получают здесь свое специфическое пространство: они будут бороздить
это расстояние, переходя в бесконечном зигзаге от подобного к тому, чему
оно подобно.
3. ПРЕДЕЛЫ МИРА
Такова в своем самом общем наброске э п и с и с т е м а XVI
века. Эта конфигурация знания несет с собой определенный ряд следствий.
Прежде всего отметим избыточный и одновременно абсолютно убогий
характер этого знания. Избыточность обусловлена его беспредельностью.
Сходство никогда не остается устойчивым в самом себе; оно фиксировано лишь
постольку, поскольку оно отсылает к другому подобию, которое в свою
очередь вызывает к новым, так что каждое сходство значимо лишь благодаря
аккумуляции всех других, и весь мир нужно обследовать для того, чтобы
самая поверхностная из аналогий была оправдана и выявлена наконец как
достоверная . Таким образом, это -- значение, которое может и должно
возникнуть из бесконечного нагромождения утверждений, влекущихся друг за
другом. Поэтому такое знание, начиная с самых основ, будет зыбким. Простое
сложение -- единственно возможная форма связи элементов знания. Отсюда эти
бесконечные реестры, отсюда их однообразие.
Помещая в качестве связующего звена между знаком и тем, на что он
указывает, сходство (являющееся одновременно посредничающей и единственной
в своем роде силой, поскольку она обитает равным образом как в отметине,
так и в отмечаемом содержании ), знание XVI века облекло себя на то,
чтобы познавать неизменно одно и тоже, но приходить к этому познанию лишь
в итоге так никогда и не завершаемого бесконечного движения.
Именно здесь вступает в дело пресловутая категория микрокосма.
Пожалуй, именно благодаря известной традиции неоплатонизма это старое
понятие сохраняло свою жизнеспособность в течение средневековья и раннего
Возрождения. Но в XYI веке оно, в конечном счете, стало играть
основополагающую роль в знании. Неважно, является ли оно, по старинному
выражению, взглядом на мир или Weltanscyauung (мировоззрением). Фактически
в эпистемологической конфигурации этой эпохи оно выполняет одну или,
скорее две совершенно определенные функции. В качестве к а т е г о р и и
м ы ш л е н и я оно применяет ко всем сферам природы игру повторяемых
сходств; гарантирует исследованию, что каждая вещь найдет при более
широком охвате свое зеркало и свое макрокосмическое подтверждение; с
другой стороны, оно утверждает, что видимый порядок самых высоких сфер
отразится в более мрачных глубинах земли. Однако рассматриваемое как в с
е о б щ а я к о н ф и г у р а ц и я природы, оно устанавливает
действительные и, так сказать, ощутимые пределы на пути неустанного
движения сменяющих друг друга подобий. Это понятие указывает на то, что
существует большой мир и что его периметром намечен предел всех
сотворенных вещей; что по другую сторону находится особое существо,
воспроизводящее в своих ограниченных масштабах беспредельный порядок
неба, светил, гор, рек и гроз; и что именно в реальных пределах этой
конструктивной аналогии развертывается действие сходств. Как раз поэтому
расстояние от микрокосма до макрокосма, сколь оно ни велико, не
бесконечно, сколь ни многочисленны населяющие мир существа, они в конечной
инстанции доступны пересчету; следовательно, подобия, всегда опирающиеся
друг на друга благодаря необходимому для них действию знаков, больше не
подвергаются опасности исчезновения на неопределенное время. Они
опираются друг на друга и взаимно усиливаются в абсолютно замкнутой сфере.
Природа как система знаков и сходств замыкается на себе согласно удвоенной
фигуре космоса.
Итак, нужно остерегаться инверсии отношений. Без всякого
сомнения, идея микрокосма была, как говорится, "важной" для XVI века.
Среди всех формулировок, которые могли бы одной из самых употребительных.
Однако, здесь речь не идет об изучении мнений, которое можно было бы
осуществить лишь на основе статистического анализа письменных источников.
С другой стороны, если знание XVI века анализируется на его
археологическом уровне, то есть на уровне условий, сделавших возможным это
знание, то отношения макрокосма и микрокосма выступают лишь как простой
поверхностный эффект. Исследование всех существующих аналогий было
предпринято не потому, что люди верили в подобные отношения. Дело в том,
что в самой сердцевине знания имелась необходимость совместить бесконечное
богатство сходства, введенного в качестве посредника между знаками и их
смыслом, и то однообразие, которым обусловливалось одинаковое расчленение
сходства по отношению и к обозначающему, и к обозначаемому. В рамках такой
эпистемы, где знаки и подобия взаимно переплетаются по схеме бесконечного
витка, было совершено необходимо, чтобы в отношении микрокосма к
макрокосму мыслились гарантия этого знания и предел его распространения.
В силу той же необходимости это знание должно было одновременно и
равным образом принимать и магию, и эрудицию. Нам представляется, что
познания XYI века слагались из неустойчивой смеси рационального знания, из
понятий порожденных обрядами магии, и из всего культурного наследия,
воздействие которого было приумножено вновь открытыми античными текстами.
Наука этой эпохи, выстроенная таким образом, не отличается структурной
прочностью; она является как бы всего-навсего лишь свободным
пространством, в котором сталкиваются приверженность к авторитетам
древности, пристрастие к чудесному и уже обостренное внимание к той высшей
разумности, в которой мы узнаем себя. И эта трехчленная эпоха как бы
отражается в зеркале каждого произведения и каждого отдельного ума... На
самом деле знание XVI века не грешит недостатком структурированности.
Напротив, мы видели, насколько до педантичности строги определяющие
пространство этого знания конфигурации. Именно эта строгость
обусловливает отношение этого знания к магии и эрудиции, взятых не в
качестве принятого извне содержания, но в качестве его необходимых форм.
Мир покрыт знаками, нуждающимися в расшифровке, и эти обнаружившиеся
сходства и сродства знаки являются ничем иным, как формами подобия. Итак,
знать--значит истолковывать, идти от видимой приметы к тому, что
высказывает себя в ней и что без нее осталось бы невысказанным словом,
спящим в вещах. "Мы, люди,открываем благодаря знакам и внешним
соответствиям все скрытое в горах и именно так находим все свойства трав и
все, что содержат камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
который содержит семиологию изложенной на гермевтику; она таинственна и
сокрыта, она доступна познанию, которое ей случается сбивать с толку,
лишь в той мере6 в какой это наложение не обходится без легкого разрыва
между сходствами. Эпистемологическая сетка немедленно утрачивает ясность;
с первого же захода прозрачность мутнеет, возникает темное пространство,
которое придется постепенно освещать. Это и есть "природа", то, что надо
стараться познать. Все было бы очевидным и ясным, если бы герменевтика
сходства и семиология примет совпадали между собой без малейшего
колебания. Но поскольку между подобиями, образующими начертания, и
подобиями, образующими речь, имеется "зазор", то знание и его бесконечное
усилие получают здесь свое специфическое пространство: они будут бороздить
это расстояние, переходя в бесконечном зигзаге от подобного к тому, чему
оно подобно.
3. ПРЕДЕЛЫ МИРА
Такова в своем самом общем наброске э п и с и с т е м а XVI
века. Эта конфигурация знания несет с собой определенный ряд следствий.
Прежде всего отметим избыточный и одновременно абсолютно убогий
характер этого знания. Избыточность обусловлена его беспредельностью.
Сходство никогда не остается устойчивым в самом себе; оно фиксировано лишь
постольку, поскольку оно отсылает к другому подобию, которое в свою
очередь вызывает к новым, так что каждое сходство значимо лишь благодаря
аккумуляции всех других, и весь мир нужно обследовать для того, чтобы
самая поверхностная из аналогий была оправдана и выявлена наконец как
достоверная . Таким образом, это -- значение, которое может и должно
возникнуть из бесконечного нагромождения утверждений, влекущихся друг за
другом. Поэтому такое знание, начиная с самых основ, будет зыбким. Простое
сложение -- единственно возможная форма связи элементов знания. Отсюда эти
бесконечные реестры, отсюда их однообразие.
Помещая в качестве связующего звена между знаком и тем, на что он
указывает, сходство (являющееся одновременно посредничающей и единственной
в своем роде силой, поскольку она обитает равным образом как в отметине,
так и в отмечаемом содержании ), знание XVI века облекло себя на то,
чтобы познавать неизменно одно и тоже, но приходить к этому познанию лишь
в итоге так никогда и не завершаемого бесконечного движения.
Именно здесь вступает в дело пресловутая категория микрокосма.
Пожалуй, именно благодаря известной традиции неоплатонизма это старое
понятие сохраняло свою жизнеспособность в течение средневековья и раннего
Возрождения. Но в XYI веке оно, в конечном счете, стало играть
основополагающую роль в знании. Неважно, является ли оно, по старинному
выражению, взглядом на мир или Weltanscyauung (мировоззрением). Фактически
в эпистемологической конфигурации этой эпохи оно выполняет одну или,
скорее две совершенно определенные функции. В качестве к а т е г о р и и
м ы ш л е н и я оно применяет ко всем сферам природы игру повторяемых
сходств; гарантирует исследованию, что каждая вещь найдет при более
широком охвате свое зеркало и свое макрокосмическое подтверждение; с
другой стороны, оно утверждает, что видимый порядок самых высоких сфер
отразится в более мрачных глубинах земли. Однако рассматриваемое как в с
е о б щ а я к о н ф и г у р а ц и я природы, оно устанавливает
действительные и, так сказать, ощутимые пределы на пути неустанного
движения сменяющих друг друга подобий. Это понятие указывает на то, что
существует большой мир и что его периметром намечен предел всех
сотворенных вещей; что по другую сторону находится особое существо,
воспроизводящее в своих ограниченных масштабах беспредельный порядок
неба, светил, гор, рек и гроз; и что именно в реальных пределах этой
конструктивной аналогии развертывается действие сходств. Как раз поэтому
расстояние от микрокосма до макрокосма, сколь оно ни велико, не
бесконечно, сколь ни многочисленны населяющие мир существа, они в конечной
инстанции доступны пересчету; следовательно, подобия, всегда опирающиеся
друг на друга благодаря необходимому для них действию знаков, больше не
подвергаются опасности исчезновения на неопределенное время. Они
опираются друг на друга и взаимно усиливаются в абсолютно замкнутой сфере.
Природа как система знаков и сходств замыкается на себе согласно удвоенной
фигуре космоса.
Итак, нужно остерегаться инверсии отношений. Без всякого
сомнения, идея микрокосма была, как говорится, "важной" для XVI века.
Среди всех формулировок, которые могли бы одной из самых употребительных.
Однако, здесь речь не идет об изучении мнений, которое можно было бы
осуществить лишь на основе статистического анализа письменных источников.
С другой стороны, если знание XVI века анализируется на его
археологическом уровне, то есть на уровне условий, сделавших возможным это
знание, то отношения макрокосма и микрокосма выступают лишь как простой
поверхностный эффект. Исследование всех существующих аналогий было
предпринято не потому, что люди верили в подобные отношения. Дело в том,
что в самой сердцевине знания имелась необходимость совместить бесконечное
богатство сходства, введенного в качестве посредника между знаками и их
смыслом, и то однообразие, которым обусловливалось одинаковое расчленение
сходства по отношению и к обозначающему, и к обозначаемому. В рамках такой
эпистемы, где знаки и подобия взаимно переплетаются по схеме бесконечного
витка, было совершено необходимо, чтобы в отношении микрокосма к
макрокосму мыслились гарантия этого знания и предел его распространения.
В силу той же необходимости это знание должно было одновременно и
равным образом принимать и магию, и эрудицию. Нам представляется, что
познания XYI века слагались из неустойчивой смеси рационального знания, из
понятий порожденных обрядами магии, и из всего культурного наследия,
воздействие которого было приумножено вновь открытыми античными текстами.
Наука этой эпохи, выстроенная таким образом, не отличается структурной
прочностью; она является как бы всего-навсего лишь свободным
пространством, в котором сталкиваются приверженность к авторитетам
древности, пристрастие к чудесному и уже обостренное внимание к той высшей
разумности, в которой мы узнаем себя. И эта трехчленная эпоха как бы
отражается в зеркале каждого произведения и каждого отдельного ума... На
самом деле знание XVI века не грешит недостатком структурированности.
Напротив, мы видели, насколько до педантичности строги определяющие
пространство этого знания конфигурации. Именно эта строгость
обусловливает отношение этого знания к магии и эрудиции, взятых не в
качестве принятого извне содержания, но в качестве его необходимых форм.
Мир покрыт знаками, нуждающимися в расшифровке, и эти обнаружившиеся
сходства и сродства знаки являются ничем иным, как формами подобия. Итак,
знать--значит истолковывать, идти от видимой приметы к тому, что
высказывает себя в ней и что без нее осталось бы невысказанным словом,
спящим в вещах. "Мы, люди,открываем благодаря знакам и внешним
соответствиям все скрытое в горах и именно так находим все свойства трав и
все, что содержат камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141