Конечно, выдвинув только ги-
потезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, эле-
гантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь
славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения
техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса,
из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь про-
блемы: если свойства гениталъного характера столь естественны
и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие
отношения между социальностью и сексуальной полноценностью?
Почему именно превратное представление господствует надо
всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представ-
ление об остром противоречии между природой и культурой, вле-
чением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью
и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры
и образа жизни ? Почему оно стало незыблемым и незыблемость
эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? По-
чему за развитием моей научной работы наблюдали со столь
большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать
ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив
на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему
виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе
или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих
лет жестоких разочарований.
Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда
большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые
я и демонстрировал все более многочисленным противникам.
Это поведение основывалось на ошибочном представлении о
том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само
собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял
некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти со-
ответствующие формулировки, если они столь блестяще со-
впадали с целями терапевтической работы, то почему же мои
145
коллеги не должны были воспринять их таким же образом?
Такая моя наивность поддерживалась с двух сторон. С одной
стороны, эта поддержка заключалась в позиции тогдашних со-
циалистов по отношению к несоциалистам. Что естественнее
всемирного планового хозяйства? Что проще единства обще-
ственного производства, общественного потребления и обще-
ственной собственности на средства производства? Кто не по-
нимал этого сразу же, был реакционером или предателем. Во-
вторых, моя наивность усугублялась воодушевлением, которое
вызывали у коллег мои взгляды, их большим интересом, их
положительным отношением к моей работе. А ведь я затронул
их простые человеческие идеалы и представления. Очень скоро
мне пришлось узнать, что идеалы - всего лишь дым, а пред-
ставления быстро меняются. Сказываются прежде всего сила
страха за свое существование и привязанности к организации,
срабатывает авторитарная позиция и...? В этом ряду чего-то
не хватало.
То, что одобрялось как идеал, как стремление и представ-
ление, в реальной жизни будило страх, будучи, собственно,
чуждым реальной структуре. Весь официальный мир был враж-
дебен моим взглядам. Механизмы естественного саморегули-
рования покоятся глубоко в организме, скрытые под меха-
низмами принуждения и подверженные их воздействию. Нажива
как содержание жизни и цель противоречит любому естест-
венному ощущению. Мир принуждал людей к такому поведению
и ориентировал на него, воспитывая их определенным образом
и ставя в определенные ситуации. Следовательно, внутри че-
ловеческой личности обнаруживалась пропасть между моралью
и действительностью, требованиями природы и культурными
воззрениями, свойственными общественной идеологии, хотя
здесь она имеет другую форму. Чтобы быть способными к
восприятию реальности этого мира, людям приходилось бо-
роться с самыми истинными и прекрасными, самыми глубокими
побуждениями в себе, стремиться их уничтожить или обнести
толстыми стенами. Роль таких стен будет играть панцирь, в
который окажется заключенным характер.
В результате люди терпели внутренний крах, а зачастую и
неудачу в отношениях с внешним миром, но избегали борьбы
с этой неустроенностью. Слабым отражением самых глубоких и
естественных ощущений жизни, естественной порядочности,
автоматической честности, тихого и полного любовного возбуж-
дения представлялся <образ мыслей>, производивший впечатление
тем большей ложности, чем более плотный душевный панцирь
образовывался вокруг собственного естества. Именно такое впе-
чатление производит на фоне сколь угодно сильного ложного
пафоса хотя бы совсем небольшое проявление реальной жизни.
146
Мое прочное убеждение заключалось в том, что именно из этой
последней искры жизни и черпают силу человеческая лживость
и низость, именно она их и питает. Только так и можно объяснить
то обстоятельство, что, несмотря на реальную мерзость жизни,
столь долго смогла сохраниться идеология человеческой морали
и честности, что массы берут ее под защиту. У людей нет воз-
можности прожить свою жизнь так, как хотелось бы, да им и
не позволяют сделать это, и поэтому они цепляются за последний
проблеск искренности, мерцающий среди лицемерия.
На основе таких размышлений сформировалось мое пред-
ставление о единстве общественной структуры и структуры ха-
рактера. Общество формирует человеческие характеры. Харак-
теры во множестве воспроизводят общественную идеологию.
Таким образом, они воспроизводят собственное угнетение через
отрицательное отношение к жизни во всех ее проявлениях.
Это основной механизм так называемой традиции. Я и пред-
ставления не имел о том значении, которое данное обстоя-
тельство должно было приобрести лет пять спустя для пони-
мания фашистской идеологии. Я не предавался спекуляциям
ради политических целей, не конструировал мировоззрения.
К позиции, которую я занимал, вело решение любого вопроса,
возникавшего в ходе клинической работы. Поэтому больше
и не ошеломляло фотографически точное совпадение абсолют-
ных противоречий в моральной идеологии общества с про-
тиворечиями в структуре человеческого характера.
Фрейд вообще сделал существование культуры зависимым
от существования <культурного> влечения к вытеснению. Я дол-
жен был с оговоркой признать его правоту. Современная культура
и вправду покоится на вытеснении сексуальности! Но следую-
щий вопрос гласил: зависит ли от этого формирование культуры
как таковой? И далее: не покоится ли эта культура, скажем,
на подавлении неестественных влечений, возникших как вто-
ричные? Никто еще не говорил о том, что я наблюдал в глубинах
человеческой души. Теперь я мог развить эти знания, систе-
матизировав их.
Мнения по всем этим вопросам еще не были высказаны.
Вскоре я заметил, что в ходе дискуссий о сексуальности их
участники имели в виду нечто другое, чем я. Прегенитальная
сексуальность, по их мнению, в общем и целом асоциальна
и противоречит естественному ощущению. Но осуждение рас-
пространялось и на акт любви. Почему отец воспринимал лю-
бовные отношения, в которые вступала его дочь, как оск-
вернение? Не только потому, что он бессознательно ревнив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
потезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, эле-
гантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь
славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения
техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса,
из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь про-
блемы: если свойства гениталъного характера столь естественны
и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие
отношения между социальностью и сексуальной полноценностью?
Почему именно превратное представление господствует надо
всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представ-
ление об остром противоречии между природой и культурой, вле-
чением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью
и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры
и образа жизни ? Почему оно стало незыблемым и незыблемость
эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? По-
чему за развитием моей научной работы наблюдали со столь
большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать
ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив
на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему
виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе
или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих
лет жестоких разочарований.
Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда
большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые
я и демонстрировал все более многочисленным противникам.
Это поведение основывалось на ошибочном представлении о
том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само
собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял
некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти со-
ответствующие формулировки, если они столь блестяще со-
впадали с целями терапевтической работы, то почему же мои
145
коллеги не должны были воспринять их таким же образом?
Такая моя наивность поддерживалась с двух сторон. С одной
стороны, эта поддержка заключалась в позиции тогдашних со-
циалистов по отношению к несоциалистам. Что естественнее
всемирного планового хозяйства? Что проще единства обще-
ственного производства, общественного потребления и обще-
ственной собственности на средства производства? Кто не по-
нимал этого сразу же, был реакционером или предателем. Во-
вторых, моя наивность усугублялась воодушевлением, которое
вызывали у коллег мои взгляды, их большим интересом, их
положительным отношением к моей работе. А ведь я затронул
их простые человеческие идеалы и представления. Очень скоро
мне пришлось узнать, что идеалы - всего лишь дым, а пред-
ставления быстро меняются. Сказываются прежде всего сила
страха за свое существование и привязанности к организации,
срабатывает авторитарная позиция и...? В этом ряду чего-то
не хватало.
То, что одобрялось как идеал, как стремление и представ-
ление, в реальной жизни будило страх, будучи, собственно,
чуждым реальной структуре. Весь официальный мир был враж-
дебен моим взглядам. Механизмы естественного саморегули-
рования покоятся глубоко в организме, скрытые под меха-
низмами принуждения и подверженные их воздействию. Нажива
как содержание жизни и цель противоречит любому естест-
венному ощущению. Мир принуждал людей к такому поведению
и ориентировал на него, воспитывая их определенным образом
и ставя в определенные ситуации. Следовательно, внутри че-
ловеческой личности обнаруживалась пропасть между моралью
и действительностью, требованиями природы и культурными
воззрениями, свойственными общественной идеологии, хотя
здесь она имеет другую форму. Чтобы быть способными к
восприятию реальности этого мира, людям приходилось бо-
роться с самыми истинными и прекрасными, самыми глубокими
побуждениями в себе, стремиться их уничтожить или обнести
толстыми стенами. Роль таких стен будет играть панцирь, в
который окажется заключенным характер.
В результате люди терпели внутренний крах, а зачастую и
неудачу в отношениях с внешним миром, но избегали борьбы
с этой неустроенностью. Слабым отражением самых глубоких и
естественных ощущений жизни, естественной порядочности,
автоматической честности, тихого и полного любовного возбуж-
дения представлялся <образ мыслей>, производивший впечатление
тем большей ложности, чем более плотный душевный панцирь
образовывался вокруг собственного естества. Именно такое впе-
чатление производит на фоне сколь угодно сильного ложного
пафоса хотя бы совсем небольшое проявление реальной жизни.
146
Мое прочное убеждение заключалось в том, что именно из этой
последней искры жизни и черпают силу человеческая лживость
и низость, именно она их и питает. Только так и можно объяснить
то обстоятельство, что, несмотря на реальную мерзость жизни,
столь долго смогла сохраниться идеология человеческой морали
и честности, что массы берут ее под защиту. У людей нет воз-
можности прожить свою жизнь так, как хотелось бы, да им и
не позволяют сделать это, и поэтому они цепляются за последний
проблеск искренности, мерцающий среди лицемерия.
На основе таких размышлений сформировалось мое пред-
ставление о единстве общественной структуры и структуры ха-
рактера. Общество формирует человеческие характеры. Харак-
теры во множестве воспроизводят общественную идеологию.
Таким образом, они воспроизводят собственное угнетение через
отрицательное отношение к жизни во всех ее проявлениях.
Это основной механизм так называемой традиции. Я и пред-
ставления не имел о том значении, которое данное обстоя-
тельство должно было приобрести лет пять спустя для пони-
мания фашистской идеологии. Я не предавался спекуляциям
ради политических целей, не конструировал мировоззрения.
К позиции, которую я занимал, вело решение любого вопроса,
возникавшего в ходе клинической работы. Поэтому больше
и не ошеломляло фотографически точное совпадение абсолют-
ных противоречий в моральной идеологии общества с про-
тиворечиями в структуре человеческого характера.
Фрейд вообще сделал существование культуры зависимым
от существования <культурного> влечения к вытеснению. Я дол-
жен был с оговоркой признать его правоту. Современная культура
и вправду покоится на вытеснении сексуальности! Но следую-
щий вопрос гласил: зависит ли от этого формирование культуры
как таковой? И далее: не покоится ли эта культура, скажем,
на подавлении неестественных влечений, возникших как вто-
ричные? Никто еще не говорил о том, что я наблюдал в глубинах
человеческой души. Теперь я мог развить эти знания, систе-
матизировав их.
Мнения по всем этим вопросам еще не были высказаны.
Вскоре я заметил, что в ходе дискуссий о сексуальности их
участники имели в виду нечто другое, чем я. Прегенитальная
сексуальность, по их мнению, в общем и целом асоциальна
и противоречит естественному ощущению. Но осуждение рас-
пространялось и на акт любви. Почему отец воспринимал лю-
бовные отношения, в которые вступала его дочь, как оск-
вернение? Не только потому, что он бессознательно ревнив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101