Разве то, что он называет "явлением", есть
что-то иное, чем поверхностный эффект? Между ноэмами одного и того же объекта
или даже разных объектов развиваются сложные связи, аналогичные тем, какие
диалектика стоиков установила между событиями. Сможет ли феноменология стать
строгой наукой о поверхностных эффектах?
Давайте рассмотрим сложный статус смысла или того, что выражается. С одной
стороны, смысл не существует вне выражающего его предложения. То, что выражено,
не существует вне своего выражения. Вот почему мы не можем сказать, что смысл
существует, но что он, скорее, упорствует или обитает. С другой стороны, он не
сливается полностью с предложением, ибо в нем есть нечто "объективное", всецело
отличающееся [от предложения]. То, что выражено, не похоже на что-либо в
выражении. Действительно, смысл -- то, что придаМтся в качестве атрибута, но он
вовсе не атрибут предложения, скорее, он атрибут вещи или положения вещей.
Атрибут предложения -- это предикат, качественный предикат вроде "зеленый",
например. Он приписан в качестве атрибута субъекту предложения. Но атрибутом
вещи служит глагол: зеленеть, например, или, лучше, событие, выраженное этим
глаголом. Он приписывается в качестве атрибута той вещи, на которую указывает
41
ЛОГИКА СМЫСЛА
субъект, или тому положению вещей, которое обозначается всем предложением.
Наоборот, логический атрибут вообще не сливается ни с физическим положением
вещей, ни с его качеством или отношением. Атрибут -- не бытие. Он не определяет
бытие. Он -- сверх-бытие. "Зеленое" обозначает качество, смесь вещей, смесь
дерева и воздуха, когда хлорофилл сосуществует со всеми частями листа. Напротив,
"зеленеть" -- не качество вещи, а атрибут, который высказывается о вещи. Атрибут
не существует вне предложения, которое выражает его, обозначая вещь. Здесь мы
возвращаемся к тому, с чего начали: смысл не существует вне предложения... и так
далее.
Но это не круг. Это, скорее, такое сосуществование двух сторон одной лишенной
толщины плоскости, что мы попадаем с одной стороны на другую, продвигаясь вдоль
их длины. Смысл -- это и выражаемое, то есть выраженное предложением, и атрибут
положения вещей. Он развернут одной стороной к вещам, а другой -- к
предложениям. Но он не сливается ни с предложением, ни с положением вещей или
качеством, .которое данное предложение обозначает. Он является именно границей
между предложениями и вещами. Это именно тот aliquid, который обладает сразу и
сверх-бытием, и упорством, то есть тем минимумом бытия, который побуждает
упорство12. Именно поэтому смысл и есть "событие", при условии, что событие не
смешивается со своим .пространственно-временным осуществлением в положении
вещей. Так что мы не будем теперь спрашивать, в чем смысл события: событие и
есть смысл как таковой. Событие по самой сути принадлежит языку. Оно имеет
существенное отношение к языку. Но язык -- это то, что высказывается о вещах.
Жан Гаттегно сразу заметил разницу между историями Кэррола и классическими
волшебными сказками. В работах Кэррола все происходит в языке и посредством
языка. "Это не история, которую он рассказывает нам, это дискурс, с которым он
обращается к нам, -- дискурс из нескольких частей..."13
__________
12 Эти термины, "упорство" и "сверх-бытие", имеют свои корреляты как в
терминологии Мейнонга, так и в терминологии стоиков.
13 Lewis Carroll, Logique sans pein, Hermann, preface, pp. 19-20.
42
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Действительно, Кэррол проделывает всю свою работу в этом плоском мире
смысла-события или выражаемого-атрибутируемого. Следовательно, существует связь
между фантастикой, подписанной "Кэррол", и логико-математическими работами,
автор которых известен как "Доджсон". Трудно сказать, как случилось, что те
ловушки и трудности, которые мы встречаем в сказочных текстах, -- просто
следствие нарушения правил и законов, установленных логической работой. Не
только потому, что множество ловушек подстерегает саму логическую работу, но и
потому, видимо, что они распределены здесь совершенно иным образом. Удивительно,
что все логические работы Кэррола непосредственно посвящены сигнификации,
импликациям и заключениям, и только косвенно смыслу, -- а именно, там, где речь
идет о парадоксах, с которыми сигнификация не справляется или которые она же
сама и создает. Напротив, работа фантаста направлена именно на смысл и
обрушивает на него всю мощь парадокса. Это как раз соответствует двум состояниям
смысла -- фактическому и правовому; апостериорному и априорному; одному, в
котором смысл косвенно вводится через круг предложения, и другому, в котором он
обнаруживается явно, как таковой, посредством разрывания круга и развертки его
вдоль границы между предложениями и вещами. 43
Четвертая серия: дуальности
Первой важной дуальностью была дуальность причин и эффектов, телесных вещей и
бестелесных событий. Но поскольку события-эффекты не существуют вне выражающих
их предложений, эта дуальность переходит в дуальность вещей и предложений, тел и
языка. Здесь берет начало та альтернатива, которая пронизывает все произведения
Кэррола: есть и говорить. В Сильвии и Бруно мы встречаем альтернативу между
"кусочками вещей" и "кусочками Шекспира". На коронационном обеде Алисы либо вы
едите то, что вам представили, либо вас представили тому, что вы едите. Есть и
быть съеденным -- вот операциональная модель тел, типа их смешивания в глубине,
их действия и страдания, того способа, каким они сосуществуют друг в друге.
Тогда как говорить -- это движение поверхности, идеальных атрибутов и
бестелесных событий. Что серьезнее: говорить о еде или есть слова? Одержимую
пищеварением Алису обступают кошмары: или она поглощает, или ее поглотят. Вдруг
оказывается, что стихи, которые ей читают, -- о съедобной рыбе. Если вы говорите
про еду, то как уклониться от беседы с тем, кто предназначен вам в пищу?
Вспомним, например, про промахи, которые допускает Алиса в разговоре с Мышью.
Разве можно не съесть пудинг, которому вас представили? И потом, произнесенные
слова идут вкривь и вкось, словно что-то давит на них из глубины, словно их
атакуют вербальные галлюцинации, какие наблюдаются при тех расстройствах, когда
нарушение языковых функций сопровождается безудержной оральной деятельностью
(все тянется в рот, все пробуется на зуб, все съедается без разбора). "Это
неправильные слова", -- выносит Алиса приговор тому, кто говорит про еду. Но
поедать
44
ДУАЛЬНОСТИ
слова -- дело совсем другое: здесь мы поднимаем действия тел на поверхность
языка. Мы поднимаем тела (на поверхность), когда лишаем их прежней глубины, даже
если тем самым бросаем рискованный вызов самому языку. Нарушения и сбои теперь
происходят на поверхности, они горизонтальны и распространяются справа налево.
Заикание сменило оплошность [речи], фантазмы поверхности сменили галлюцинацию
глубин, быстро ускользающий сон сменил болезненный кошмар погребения и муку
поглощения. Бестелесная, потерявшая аппетит идеальная девочка и идеальный
мальчик -- заика и левша -- должны избавиться от своих реальных, прожорливых,
жадных и спотыкающихся прообразов.
Но и этой второй дуальности -- тело-язык, есть-говорить -- недостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
что-то иное, чем поверхностный эффект? Между ноэмами одного и того же объекта
или даже разных объектов развиваются сложные связи, аналогичные тем, какие
диалектика стоиков установила между событиями. Сможет ли феноменология стать
строгой наукой о поверхностных эффектах?
Давайте рассмотрим сложный статус смысла или того, что выражается. С одной
стороны, смысл не существует вне выражающего его предложения. То, что выражено,
не существует вне своего выражения. Вот почему мы не можем сказать, что смысл
существует, но что он, скорее, упорствует или обитает. С другой стороны, он не
сливается полностью с предложением, ибо в нем есть нечто "объективное", всецело
отличающееся [от предложения]. То, что выражено, не похоже на что-либо в
выражении. Действительно, смысл -- то, что придаМтся в качестве атрибута, но он
вовсе не атрибут предложения, скорее, он атрибут вещи или положения вещей.
Атрибут предложения -- это предикат, качественный предикат вроде "зеленый",
например. Он приписан в качестве атрибута субъекту предложения. Но атрибутом
вещи служит глагол: зеленеть, например, или, лучше, событие, выраженное этим
глаголом. Он приписывается в качестве атрибута той вещи, на которую указывает
41
ЛОГИКА СМЫСЛА
субъект, или тому положению вещей, которое обозначается всем предложением.
Наоборот, логический атрибут вообще не сливается ни с физическим положением
вещей, ни с его качеством или отношением. Атрибут -- не бытие. Он не определяет
бытие. Он -- сверх-бытие. "Зеленое" обозначает качество, смесь вещей, смесь
дерева и воздуха, когда хлорофилл сосуществует со всеми частями листа. Напротив,
"зеленеть" -- не качество вещи, а атрибут, который высказывается о вещи. Атрибут
не существует вне предложения, которое выражает его, обозначая вещь. Здесь мы
возвращаемся к тому, с чего начали: смысл не существует вне предложения... и так
далее.
Но это не круг. Это, скорее, такое сосуществование двух сторон одной лишенной
толщины плоскости, что мы попадаем с одной стороны на другую, продвигаясь вдоль
их длины. Смысл -- это и выражаемое, то есть выраженное предложением, и атрибут
положения вещей. Он развернут одной стороной к вещам, а другой -- к
предложениям. Но он не сливается ни с предложением, ни с положением вещей или
качеством, .которое данное предложение обозначает. Он является именно границей
между предложениями и вещами. Это именно тот aliquid, который обладает сразу и
сверх-бытием, и упорством, то есть тем минимумом бытия, который побуждает
упорство12. Именно поэтому смысл и есть "событие", при условии, что событие не
смешивается со своим .пространственно-временным осуществлением в положении
вещей. Так что мы не будем теперь спрашивать, в чем смысл события: событие и
есть смысл как таковой. Событие по самой сути принадлежит языку. Оно имеет
существенное отношение к языку. Но язык -- это то, что высказывается о вещах.
Жан Гаттегно сразу заметил разницу между историями Кэррола и классическими
волшебными сказками. В работах Кэррола все происходит в языке и посредством
языка. "Это не история, которую он рассказывает нам, это дискурс, с которым он
обращается к нам, -- дискурс из нескольких частей..."13
__________
12 Эти термины, "упорство" и "сверх-бытие", имеют свои корреляты как в
терминологии Мейнонга, так и в терминологии стоиков.
13 Lewis Carroll, Logique sans pein, Hermann, preface, pp. 19-20.
42
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Действительно, Кэррол проделывает всю свою работу в этом плоском мире
смысла-события или выражаемого-атрибутируемого. Следовательно, существует связь
между фантастикой, подписанной "Кэррол", и логико-математическими работами,
автор которых известен как "Доджсон". Трудно сказать, как случилось, что те
ловушки и трудности, которые мы встречаем в сказочных текстах, -- просто
следствие нарушения правил и законов, установленных логической работой. Не
только потому, что множество ловушек подстерегает саму логическую работу, но и
потому, видимо, что они распределены здесь совершенно иным образом. Удивительно,
что все логические работы Кэррола непосредственно посвящены сигнификации,
импликациям и заключениям, и только косвенно смыслу, -- а именно, там, где речь
идет о парадоксах, с которыми сигнификация не справляется или которые она же
сама и создает. Напротив, работа фантаста направлена именно на смысл и
обрушивает на него всю мощь парадокса. Это как раз соответствует двум состояниям
смысла -- фактическому и правовому; апостериорному и априорному; одному, в
котором смысл косвенно вводится через круг предложения, и другому, в котором он
обнаруживается явно, как таковой, посредством разрывания круга и развертки его
вдоль границы между предложениями и вещами. 43
Четвертая серия: дуальности
Первой важной дуальностью была дуальность причин и эффектов, телесных вещей и
бестелесных событий. Но поскольку события-эффекты не существуют вне выражающих
их предложений, эта дуальность переходит в дуальность вещей и предложений, тел и
языка. Здесь берет начало та альтернатива, которая пронизывает все произведения
Кэррола: есть и говорить. В Сильвии и Бруно мы встречаем альтернативу между
"кусочками вещей" и "кусочками Шекспира". На коронационном обеде Алисы либо вы
едите то, что вам представили, либо вас представили тому, что вы едите. Есть и
быть съеденным -- вот операциональная модель тел, типа их смешивания в глубине,
их действия и страдания, того способа, каким они сосуществуют друг в друге.
Тогда как говорить -- это движение поверхности, идеальных атрибутов и
бестелесных событий. Что серьезнее: говорить о еде или есть слова? Одержимую
пищеварением Алису обступают кошмары: или она поглощает, или ее поглотят. Вдруг
оказывается, что стихи, которые ей читают, -- о съедобной рыбе. Если вы говорите
про еду, то как уклониться от беседы с тем, кто предназначен вам в пищу?
Вспомним, например, про промахи, которые допускает Алиса в разговоре с Мышью.
Разве можно не съесть пудинг, которому вас представили? И потом, произнесенные
слова идут вкривь и вкось, словно что-то давит на них из глубины, словно их
атакуют вербальные галлюцинации, какие наблюдаются при тех расстройствах, когда
нарушение языковых функций сопровождается безудержной оральной деятельностью
(все тянется в рот, все пробуется на зуб, все съедается без разбора). "Это
неправильные слова", -- выносит Алиса приговор тому, кто говорит про еду. Но
поедать
44
ДУАЛЬНОСТИ
слова -- дело совсем другое: здесь мы поднимаем действия тел на поверхность
языка. Мы поднимаем тела (на поверхность), когда лишаем их прежней глубины, даже
если тем самым бросаем рискованный вызов самому языку. Нарушения и сбои теперь
происходят на поверхности, они горизонтальны и распространяются справа налево.
Заикание сменило оплошность [речи], фантазмы поверхности сменили галлюцинацию
глубин, быстро ускользающий сон сменил болезненный кошмар погребения и муку
поглощения. Бестелесная, потерявшая аппетит идеальная девочка и идеальный
мальчик -- заика и левша -- должны избавиться от своих реальных, прожорливых,
жадных и спотыкающихся прообразов.
Но и этой второй дуальности -- тело-язык, есть-говорить -- недостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207