Но последний не задается
ни функциональным отношением представления к представленному, ни даже
представимостью как формой возможности. Здесь, как и всюду, функциональное
преодолевается топологическим, а способ употребления определяется отношением
между представлением и чем-то сверх-пред-ставимым -- некой непредставимой, но
только выражаемой сущностью. Представление охватывает собой событие существенно
иным образом -- оно дублирует его
195
ЛОГИКА СМЫСЛА
контуры, образуя рамку события. Именно в этой операции проявляется живое
применение представления, без которого оно, то есть представление, остается лишь
мертвой буквой на фоне представленного им, никчемным в этой своей
представленности.
Стоик-мудрец "отождествляется" с квази-причиной; он располагается на
поверхности, на прямой линии, пробегающей поверхность, или, точнее, в случайной
точке, блуждающей по самой этой линии. Мудрец подобен стрелку из лука. Но это
сравнение не следует понимать как этическую метафору намерения, как это делает
Плутарх, говоря, что мудрец-стоик пойдет на все, чтобы добиться своей цели.
Такая рассудочная интерпретация задним числом чужда стоицизму. Образ лучника
ближе всего к Дзену -- когда стрелок должен попасть в цель, которая, собственно
говоря, уже и не цель, а он сам; когда стрела летит по прямой линии, создавая
тем самым свою мишень; и когда поверхность мишени -- это и линия [полМта], и
точка [попадания], а стрелок -- это и тот, кто стреляет, и то, во что выпущена
стрела. Такова восточная аналогия стоической воли как рrо-airesis. Здесь мудрец
ожидает события. Он, так сказать, понимает чистое событие в его вечной истине --
независимой от его пространственно-временного осуществления -- как то, что
всегда вот-вот произойдет или уже произошло на линии Эона. Но в то же время,
мудрец желает воплощения и осуществления чистого бестелесного события в
положении вещей и в своем собственном теле, в собственной плоти. Отождествляя
себя с квазипричиной, мудрец хочет "дать тело" бестелесному эффекту, поскольку
эффект присущ причине (Голдшмидт прекрасно показал это на примере такого
события, как прогулка: "Прогулка -- бестелесная постольку, поскольку это способ
бытия -- обретает тело под действием господствующего принципа, который в этом
теле манифестируется"4. Что справедливо в отношении прогулки, то справедливо и в
отношении раны или стрелка из лука). Но как бы мог мудрец быть квази-причиной
бестелесного события и потому желать его воплощения, если бы
___________
4 V.Goldshmidt, бр. cil., p. 107. 196
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
событие уже не находилось в процессе производства глубиной и в глубине телесных
причин -- или, скажем, если бы болезнь уже не таилась в сокровенной глубине тел?
Квази-причина ничего не создает вновь, она "делает" и хочет только того, что
само происходит. Именно здесь вступает в дело представление и его употребление.
Телесные причины действуют и страдают в космической смеси, в универсальном
настоящем, которое производит бестелесное событие. Квази-причина действует как
двойник этой физической каузальности; она воплощает событие в наикратчайшем,
предельно мгновенном настоящем, -- в том чистом мгновении-точке, в котором
происходит деление на прошлое и будущее, и которое уже не та точка настоящего,
где совмещаются мировое прошлое и будущее. Актер пребывает в этом мгновении,
тогда как его персонаж надеется или боится будущего, вспоминает или сожалеет о
прошлом: именно в этом смысле актер "представляет". Соотнести минимум времени,
разыгрываемого в мгновении, с максимумом времени, мыслимом в Эоне; вместить
происходящее событие в беспримесное настоящее; сделать мгновение предельно
интенсивным, упругим, сжатым, чтобы оно выражало беспредельное будущее и
беспредельное прошлое, -- вот точка приложения способности и искусства
представления: здесь нужен мим, а не прорицатель судеб. Мим движется не от
бескрайнего настоящего к будущему и прошлому, когда речь идет лишь о более
мелком настоящем, а наоборот -- от будущего и прошлого -- всегда беспредельных
-- к наикратчайшему, бесконечно малому, не перестающему делиться дальше
настоящему чистого мгновения. Вот так мудрец-стоик не только постигает и желает
событий, но и представляет их, производя тем самым их отбор. И так этика мима
становится необходимым продолжением логики смысла. Отправляясь от чистого
события, с помощью беспримесного мгновения мим направляет и дублирует
осуществление событий, отмеряет смеси -- и не дает им выходить из надлежащих
границ.
Двадцать первая серия: событие
Часто мы не решаемся называть стоицизм конкретным и поэтическим образом жизни,
словно такое название доктрины слишком книжно или абстрактно, чтобы указывать на
глубокую личную связь с раной. Но откуда же тогда рождаются доктрины, как не из
ран и житейских афоризмов, которые часто становятся спекулятивными анекдотами,
несущими на себе весь груз своих примеров-провокаций? Жо Боске можно считать
стоиком, ибо рану, глубоко запечатленную в собственном теле, он воспринимает в
ее вечной истине как чистое событие. Поскольку события осуществляются в нас, они
нас ожидают и манят, они подают нам знак: "Моя рана существовала до меня, я
рожден, чтобы воплотить ее"1. Речь идет о том, чтобы обрести желание, которое
событие порождает в нас; стать квази-причиной происходящего в нас; стать
Оператором, производить поверхности и их двойников, где событие отражается,
становится бестелесным и проявляется в нас во всем своем нейтральном великолепии
-- как нечто безличное и до-индивидуальное, ни общее, ни особенное, ни
коллективное, ни частное, -- а это и значит стать гражданином мира. "Что
касается событий моей жизни, то с ними было все в порядке, пока я не сделал их
своими. Переживать их -- значит невольно отождествиться с ними, как если бы они
вбирали в себя самое лучшее и совершенное, что есть во мне".
Либо в этике вообще нет никакого смысла, либо все, что она может сказать нам,
сводится к одному: мы за-
__________
1 О работе Жо Боске, целиком посвященной размышлениям о ране, событии и языке,
см. две содержательные статьи в Cahiersdu Sad, nЇ 303, 1950: Rene Nelli, "Joe
Bousquet et son double", Ferdinand Alquie, "Joe Bousquet et la morale du
langage".
198
СОБЫТИЕ
служили то, что с нами происходит. И наоборот, видеть в происходящем
незаслуженную нами несправедливость (всегда виноват кто-то другой) -- значит
усугубить наши раны, породить личное озлобление: озлобление против события. Нет
иной болезни воли. Что действительно аморально, так это употребление этических
понятий типа справедливое-несправедливое, заслуга-вина. Так что же это такое --
воля к событию? Не покорное ли это приятие войны, раны, смерти -- когда они
происходят? Весьма вероятно, что покорность -- лишь одна из фигур озлобления,
поскольку у последнего поистине много фигур. Если воля к событию -- это прежде
всего высвобождение его вечной истины, которая словно огонь питает событие, то
эта воля достигает точки, где война борется против войны, где рана выступает как
шрам всех ран, где смерть, обращенная на себя, восстает против всех смертей. Мы
имеем дело с волевой интуицией и превращением. "Мою тягу к смерти, -- говорил
Боске, -- которая была поражением воли, я заменяю на страстное желание смерти,
ставшее апофеозом воли".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
ни функциональным отношением представления к представленному, ни даже
представимостью как формой возможности. Здесь, как и всюду, функциональное
преодолевается топологическим, а способ употребления определяется отношением
между представлением и чем-то сверх-пред-ставимым -- некой непредставимой, но
только выражаемой сущностью. Представление охватывает собой событие существенно
иным образом -- оно дублирует его
195
ЛОГИКА СМЫСЛА
контуры, образуя рамку события. Именно в этой операции проявляется живое
применение представления, без которого оно, то есть представление, остается лишь
мертвой буквой на фоне представленного им, никчемным в этой своей
представленности.
Стоик-мудрец "отождествляется" с квази-причиной; он располагается на
поверхности, на прямой линии, пробегающей поверхность, или, точнее, в случайной
точке, блуждающей по самой этой линии. Мудрец подобен стрелку из лука. Но это
сравнение не следует понимать как этическую метафору намерения, как это делает
Плутарх, говоря, что мудрец-стоик пойдет на все, чтобы добиться своей цели.
Такая рассудочная интерпретация задним числом чужда стоицизму. Образ лучника
ближе всего к Дзену -- когда стрелок должен попасть в цель, которая, собственно
говоря, уже и не цель, а он сам; когда стрела летит по прямой линии, создавая
тем самым свою мишень; и когда поверхность мишени -- это и линия [полМта], и
точка [попадания], а стрелок -- это и тот, кто стреляет, и то, во что выпущена
стрела. Такова восточная аналогия стоической воли как рrо-airesis. Здесь мудрец
ожидает события. Он, так сказать, понимает чистое событие в его вечной истине --
независимой от его пространственно-временного осуществления -- как то, что
всегда вот-вот произойдет или уже произошло на линии Эона. Но в то же время,
мудрец желает воплощения и осуществления чистого бестелесного события в
положении вещей и в своем собственном теле, в собственной плоти. Отождествляя
себя с квазипричиной, мудрец хочет "дать тело" бестелесному эффекту, поскольку
эффект присущ причине (Голдшмидт прекрасно показал это на примере такого
события, как прогулка: "Прогулка -- бестелесная постольку, поскольку это способ
бытия -- обретает тело под действием господствующего принципа, который в этом
теле манифестируется"4. Что справедливо в отношении прогулки, то справедливо и в
отношении раны или стрелка из лука). Но как бы мог мудрец быть квази-причиной
бестелесного события и потому желать его воплощения, если бы
___________
4 V.Goldshmidt, бр. cil., p. 107. 196
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
событие уже не находилось в процессе производства глубиной и в глубине телесных
причин -- или, скажем, если бы болезнь уже не таилась в сокровенной глубине тел?
Квази-причина ничего не создает вновь, она "делает" и хочет только того, что
само происходит. Именно здесь вступает в дело представление и его употребление.
Телесные причины действуют и страдают в космической смеси, в универсальном
настоящем, которое производит бестелесное событие. Квази-причина действует как
двойник этой физической каузальности; она воплощает событие в наикратчайшем,
предельно мгновенном настоящем, -- в том чистом мгновении-точке, в котором
происходит деление на прошлое и будущее, и которое уже не та точка настоящего,
где совмещаются мировое прошлое и будущее. Актер пребывает в этом мгновении,
тогда как его персонаж надеется или боится будущего, вспоминает или сожалеет о
прошлом: именно в этом смысле актер "представляет". Соотнести минимум времени,
разыгрываемого в мгновении, с максимумом времени, мыслимом в Эоне; вместить
происходящее событие в беспримесное настоящее; сделать мгновение предельно
интенсивным, упругим, сжатым, чтобы оно выражало беспредельное будущее и
беспредельное прошлое, -- вот точка приложения способности и искусства
представления: здесь нужен мим, а не прорицатель судеб. Мим движется не от
бескрайнего настоящего к будущему и прошлому, когда речь идет лишь о более
мелком настоящем, а наоборот -- от будущего и прошлого -- всегда беспредельных
-- к наикратчайшему, бесконечно малому, не перестающему делиться дальше
настоящему чистого мгновения. Вот так мудрец-стоик не только постигает и желает
событий, но и представляет их, производя тем самым их отбор. И так этика мима
становится необходимым продолжением логики смысла. Отправляясь от чистого
события, с помощью беспримесного мгновения мим направляет и дублирует
осуществление событий, отмеряет смеси -- и не дает им выходить из надлежащих
границ.
Двадцать первая серия: событие
Часто мы не решаемся называть стоицизм конкретным и поэтическим образом жизни,
словно такое название доктрины слишком книжно или абстрактно, чтобы указывать на
глубокую личную связь с раной. Но откуда же тогда рождаются доктрины, как не из
ран и житейских афоризмов, которые часто становятся спекулятивными анекдотами,
несущими на себе весь груз своих примеров-провокаций? Жо Боске можно считать
стоиком, ибо рану, глубоко запечатленную в собственном теле, он воспринимает в
ее вечной истине как чистое событие. Поскольку события осуществляются в нас, они
нас ожидают и манят, они подают нам знак: "Моя рана существовала до меня, я
рожден, чтобы воплотить ее"1. Речь идет о том, чтобы обрести желание, которое
событие порождает в нас; стать квази-причиной происходящего в нас; стать
Оператором, производить поверхности и их двойников, где событие отражается,
становится бестелесным и проявляется в нас во всем своем нейтральном великолепии
-- как нечто безличное и до-индивидуальное, ни общее, ни особенное, ни
коллективное, ни частное, -- а это и значит стать гражданином мира. "Что
касается событий моей жизни, то с ними было все в порядке, пока я не сделал их
своими. Переживать их -- значит невольно отождествиться с ними, как если бы они
вбирали в себя самое лучшее и совершенное, что есть во мне".
Либо в этике вообще нет никакого смысла, либо все, что она может сказать нам,
сводится к одному: мы за-
__________
1 О работе Жо Боске, целиком посвященной размышлениям о ране, событии и языке,
см. две содержательные статьи в Cahiersdu Sad, nЇ 303, 1950: Rene Nelli, "Joe
Bousquet et son double", Ferdinand Alquie, "Joe Bousquet et la morale du
langage".
198
СОБЫТИЕ
служили то, что с нами происходит. И наоборот, видеть в происходящем
незаслуженную нами несправедливость (всегда виноват кто-то другой) -- значит
усугубить наши раны, породить личное озлобление: озлобление против события. Нет
иной болезни воли. Что действительно аморально, так это употребление этических
понятий типа справедливое-несправедливое, заслуга-вина. Так что же это такое --
воля к событию? Не покорное ли это приятие войны, раны, смерти -- когда они
происходят? Весьма вероятно, что покорность -- лишь одна из фигур озлобления,
поскольку у последнего поистине много фигур. Если воля к событию -- это прежде
всего высвобождение его вечной истины, которая словно огонь питает событие, то
эта воля достигает точки, где война борется против войны, где рана выступает как
шрам всех ран, где смерть, обращенная на себя, восстает против всех смертей. Мы
имеем дело с волевой интуицией и превращением. "Мою тягу к смерти, -- говорил
Боске, -- которая была поражением воли, я заменяю на страстное желание смерти,
ставшее апофеозом воли".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207