Общим для всех этих фигур иронии является то, что они замыкают сингулярность в
пределах индивидуального и личного. Ирония только внешне принимает на себя роль
бродяги. Но это оттого, что всем ее фигурам угрожает более близкий враг,
противодействующий им изнутри: недифференцированное основание, о бездонной
__________
3 Киркегор, Понятие иронии (Pierre Menard, Kierkegaard, sa vie, son oevre,
pp.57-59).
188
ЮМОР
пропасти которого мы уже говорили, являющее собой трагическую мысль и
трагический тон, с которыми у иронии весьма двусмысленные отношения. Это --
Дионис, затаившийся под Сократом, но это еще и демон, подносящий Богу и его
созданиям зеркало, в котором расплываются черты любой индивидуальности. Это и
хаос, рассеивающий личности. Индивидуальности был присущ классический дискурс;
личности -- романтический. Но под обоими дискурсами, расшатывая и разрушая их,
теперь заговорило безликое, грохочущее Основание. Мы видели, что язык основания
-- язык, сливающийся с глубиной тел, -- обладает двойной силой -- дробить
фонетические элементы и производить неартикулируемые тонические значимости.
Первая из них угрожает разрушением классического дискурса, вторая --
романтического. В каждом случае, для каждого типа, дискурса нужно различать три
языка. Во-первых, реальный язык, удовлетворяющий вполне обычным нуждам
говорящего (индивидуальности или, скорее, личности...). Во-вторых, идеальный
язык, представляющий модель дискурса в зависимости от формы его носителя
(например, модель божественного языка в Кратиле, соответствующая сократической
субъективности; рациональная модель Лейбница, соответствующая классической
индивидуальности; эволюционистская модель романтической личности). И наконец,
эзотерический язык, который всякий раз приводит к низвержению идеального языка в
основание и к распаду носителя реального языка. Более того, между идеальной
моделью и ее эзотерическим переворачиванием существуют внутренние отношения. В
таких же отношениях состоят ирония и трагическое основание, причем связь эта
настолько тесна, что невозможно определить, на чью сторону приходится максимум
иронии. Вот почему тщетны все поиски единой формулы, единого понятия, под
которые можно было бы подвести любой вид эзотерического языка: например,
грандиозные буквенные, слоговые и фонетические синтезы Курта де Гебелина,
знаменующие конец классического мира, или изменчивые тонические синтезы
Жана-Пьера Бриссе, покончившие с романтизмом (мы уже видели, что единообразия
нет и у слов-бумажников).
189
ЛОГИКА СМЫСЛА
Итак, на вопрос: "Кто говорит?", мы отвечаем в одних случаях, что
индивидуальное, в других -- что личность, в третьих -- что само основание,
сводящее на-нет первые два. "Я лирика звучит, таким образом, из бездн бытия: его
"субъективность" в смысле новейших эстетиков -- одно воображение"4. Но остается
еще один, последний, ответ, бросающий вызов как недифференцированному
первозданному основанию, так и формам индивидуальности и личности, -- ответ,
отвергающий и их противостояние, и их дополнительность. Нет, сингулярности
отнюдь не заточены безысходно в индивидуальностях и личностях; не проваливаются
они и в недифференцированное основание, в бездонную глубину, когда распадаются
индивидуальность и личность. Безличное и до-индивидуальное -- это свободные
номадические сингулярности. Глубже всякого дна -- поверхность и кожа. Здесь
формируется новый тип эзотерического языка, который сам по себе модель и
реальность. Умопомешательство меняет очертания, когда взбирается на поверхность
по прямой линии Эона -- вечности. То же самое происходит с распавшимся Эго, с
разрушенным Я, с утерянной тождественностью, когда они перестают погружаться и
освобождают сингулярности поверхности. Нонсенс и смысл покончили со своим
динамическим противостоянием и вошли в со-присутствие статичного генезиса --
нонсенс поверхности и скользящий по поверхности смысл. Трагическое и комическое
освобождают место новой ценности -- юмору. Если ирония -- это соразмерность
бытия и индивидуальности, или Я и представления, то юмор -- это соразмерность
смысла и нонсенса. Юмор -- искусство поверхностей и двойников, номадических
сингулярностей и всегда ускользающей случайной точки, искусство статичного
генезиса, сноровка чистого события и "четвертое лицо единственного числа", где
не имеют силы ни сигнификация, ни денотация, ни манифестация, а всякая глубина и
высота упразднены.
_____________
4 Ницше, Сочинения, т.1 -- М., Мысль, 1990 -- С.73.
Двадцатая серия: этическая проблема у стоиков
Диоген Лаэртский рассказывает, что стоики сравнивали философию с яйцом,
"скорлупа которого -- логика, белок -- этика, желток -- физика". Чувствуется,
что эта схема Диогена рационализирует суть дела, в которой нам необходимо
разглядеть афоризм-анекдот, то есть коан. Представим себе ученика, задающего
вопрос о значении:
"О, учитель! Что такое Этика?" Вместо ответа мудрец-стоик достает яйцо из
складок своего двойного плаща и указывает на него посохом. (Или, достав яйцо, он
бьет посохом ученика, давая ему понять, что тот сам должен дать ответ. Ученик, в
свою очередь, берет посох и разбивает яйцо так, чтобы немного белка осталось и
на желтке, и на скорлупе. Если учитель не проделает всего этого, сам ученик
придет к нужному пониманию лишь спустя много лет.) Как бы то ни было, становится
ясно, что место этики -- между двумя полюсами: между скорлупой логической
поверхности и желтком физической глубины. Разве сам Шалтай-Болтай не
учитель-стоик? И разве приключение Алисы -- не приключение ученика? Ведь Алиса
поднимается из глубины тел к поверхности слов, постигая беспокойную
двойственность этики: этики тел и моральности слов ("мораль того, что
сказано..."); этики пищи и этики языка, этики еды и этики речи, этики желтка и
этики скорлупы, этики положений вещей и этики смысла.
Нужно вернуться к тому, о чем мы только что говорили, чтобы ввести кое-какие
вариации. Мы слишком поспешно представили стоиков как тех, кто отвергает
глубину, находя в ней только адские смеси, соответствующие страданиям-телам и
дурным намерениям. Система стоиков включает в себя целую физику вместе с этикой
191
ЛОГИКА СМЫСЛА
этой физики. Если верно, что страдания и дурные намерения суть тела, то благие
намерения, добропорядочное поведение, истинные представления и справедливые
договоры -- тоже тела. Если правда, что те или иные тела формируют
отвратительные, каннибалистские и инцестуозные смеси, то совокупность тел,
взятых как целое, с необходимостью формирует совершенную смесь, являющуюся не
чем иным, как единством взаимосвязанных причин, или космическим настоящим, по
отношению к которому зло как таковое может выступать всего лишь злым
"следствием". Если есть тела-страдания, то есть и тела-действия -- объединенные
тела великого Космоса. Этика стоиков относится к событиям. Она состоит в воле к
событию как таковому, то есть к тому, что происходит, поскольку оно происходит.
Мы не можем пока оценить значение этих формулировок. Как бы то ни было, спросим
себя: можно ли уловить и возжелать событие вне его привязки к телесным причинам,
в результате которых оно происходит, а через них -- к единству всех причин, то
есть к Phusis?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207