Значит, этика покоится на прорицании. По сути, толкование,
которое дает прорицатель, сводится к рассказу о связи между чистым событием (еще
не совершившимся) и глубиной тел, телесными действиями и страданиями,
результатом которых становится событие. Можно в точности описать, как
производится это истолкование: здесь всегда врубаются в толщину, делят ее на
поверхности, ориентируют их, наращивают и размножают -- и потом прослеживают
узоры и разрезы, проступающие на них. Итак, само небо делится на секции и по ним
распределяются линии полета птиц; на земле изучаются следы, оставленные свиными
рылами; печень животных извлекается наружу, где рассматривают узоры ее бороздок
и прожилок. Прорицание в самом общем смысле -- это искусство поверхностей, линий
и сингулярных точек, проступающих на них. Вот почему два оракула,
предсказывающие судьбы, не могут смотреть друг на друга без смеха --
юмористического смеха. (Разумеется, нужно различить две процедуры, а именно:
производство физической поверхности с ее линиями, которые тоже телесны, и ее
образами, отпечатками и представлениями; и отображе-
192
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
ние всего этого в виде игры бестелесных линий чистого события на
"метафизической" поверхности, где происходит интерпретация смысла этих образов.)
И отнюдь не случайно, что этика стоиков не могла, да и не хотела поверить в
физические методы прорицания, что она ориентирована в совершенно ином
направлении и руководствуется совершенно иным методом -- логикой. Виктор
Голдшмидт ясно показал два полюса, между которыми колеблется этика стоиков. С
одной стороны, речь идет о возможно более полном участии в божественном видении,
охватывающем в глубине все физические причины единого космического настоящего и
провидящем обусловленные ими события. А с другой стороны, речь идет о желании
события как такового без какой-либо интерпретации, держащегося лишь на
"способности представления", сопровождающей событие с момента его осуществления,
придавая ему форму кратчайшего настоящего'. В одном случае, мы движемся от
космического настоящего к еще-не-случившемуся событию; в другом -- от чистого
события к его осуществлению в наикратчайшем настоящем. Более того, в одном
случае мы связываем событие с его телесными причинами и всем их физическим
единством; в другом -- с бестелесной квази-причиной, то есть с типом
каузальности, которую событие вызывает и приводит в действие своим
осуществлением. Такая биполярность была заложена уже в парадоксе двойной
каузальности и в двух характеристиках статичного генезиса -- бесстрастности и
продуктивности, безразличии и эффективности -- в концепции непорочного зачатия,
принятой теперь мудрецом-стоиком. Недостаточность первого полюса обусловлена тем
фактом, что события, будучи бестелесными эффектами, по природе разнятся с
телесными причинами, которые их вызывают. События подчиняются иным законам, чем
телесные причины; они определяются только связью с бестелесной квази-причиной.
Цицерон хорошо выразил это, уподобив ход времени разматыванию нити
(explicatio)2. Но точнее было бы сказать, что
__________
1 См., Victor Goldshmidt, Le Systeme stoncien et I'edee de temps, Vrin, 1953.
2 Цицерон, О дивинации, 56. (см. Цицерон, Философские трактаты, -- М., Наука,
1985 -- С.239).
193
ЛОГИКА СМЫСЛА
события не существуют на прямой линии растянутой нити (Эон), так же как причины
не существуют внутри нитяного мотка (Хронос).
Каково же логическое содержание способности представления -- этого искусства,
достигающего высшего расцвета в творениях Эпикура и Марка Аврелия? Неясность
стоической теории представления в том виде, в каком она дошла до нас, хорошо
известна. Трудно восстановить взгляды стоиков по таким, например, вопросам: роль
и природа согласованности чувственных телесных представлений как отпечатков;
каким образом рациональные представления -- тоже телесные -- возникают из
чувственных представлений; от чего зависит, что одни представления бывают
"постигающими", а другие "непостигающими"; и наконец, степень различия между
представлениями-телами как отпечатками и бестелесными событиями-эффектами (между
представлениями и выражениями)3. Последние две трудности для нас особенно
существенны потому, что чувственные представления являются "обозначениями
[денотациями], рациональные представления -- значениями [сигнификациями], и лишь
бестелесные события полагают выражаемый смысл. С этим сущностным различием между
выражением и представлением мы встречались повсюду, и каждый раз мы отмечали
специфичность смысла, или события, его несводимость как к
обозначаемому-денотату, так и к означаемому, его нейтральность как по отношению
к особенному, так и к общему, его безличную и до-индивидуальную сингулярность.
Указанное различие достигает кульминации в противостоянии между объектом = х как
инстанцией, идентифицируемой с представлением в общезначимом смысле, -- и чем-то
= х, выступающим в качестве не поддающегося идентификации элемента выражения в
парадоксе. Но хотя смысл никогда не бывает объектом возможного представления, он
тем не менее присутствует в нем, придавая специфику той связи, которую
представление поддерживает со своим объектом.
Само по себе представление целиком находится во власти внешнего отношения
сходства или подобия. Но
_____________
3 О несводимости бестелесного "выражаемого" даже к рациональному представлению
см. Брейе, ор. cif., pp. 16-19.
194
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
его внутренняя суть, благодаря которой представление является "различимым",
"адекватным" или "постигающим", покоится на способе, каким оно содержит и несет
в себе выражение, тем более что представление может оказаться и не в состоянии
"представить" последнее. Выражение, по природе своей отличное от представления,
ведет себя именно как то, что содержится (или не содержится) внутри
представления. Например, восприятие смерти как положения вещей и качества или
понятие "смертного", то есть предикат значения, остаются внешними (лишенными
смысла), если не включают события умирания, которое осуществлялось бы в первом и
выражалось во втором. Представление должно заключать в себе выражение, которое
оно не представляет, но без которого само не было бы "постигающим", а обретало
бы истинность разве что случайно, привходящим образом. Знание того, что мы
смертны, -- аподиктическое знание, хотя пустое и абстрактное. Реальных и
постоянных смертей, конечно же, недостаточно, чтобы это знание стало полным и
конкретным -- до тех пор, пока мы не осознаем смерть как безличное событие,
наделенное всегда открытой проблематической структурой (где и когда?). Как
правило, различают два типа знания: одно -- безразличное и внешнее к объекту,
другое -- конкретное, совпадающее со своим объектом, чем бы тот ни был.
Представление достигает этого топического идеала только благодаря скрытому в нем
выражению, то есть благодаря событию, которое оно заключает в себе. Итак, вне
действенной "способности" их применения, представления остаются безжизненными и
бессмысленными. Витгенштейн и его последователи правы, когда определяют
[языковые] значения ссылкой на способ их употребления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
которое дает прорицатель, сводится к рассказу о связи между чистым событием (еще
не совершившимся) и глубиной тел, телесными действиями и страданиями,
результатом которых становится событие. Можно в точности описать, как
производится это истолкование: здесь всегда врубаются в толщину, делят ее на
поверхности, ориентируют их, наращивают и размножают -- и потом прослеживают
узоры и разрезы, проступающие на них. Итак, само небо делится на секции и по ним
распределяются линии полета птиц; на земле изучаются следы, оставленные свиными
рылами; печень животных извлекается наружу, где рассматривают узоры ее бороздок
и прожилок. Прорицание в самом общем смысле -- это искусство поверхностей, линий
и сингулярных точек, проступающих на них. Вот почему два оракула,
предсказывающие судьбы, не могут смотреть друг на друга без смеха --
юмористического смеха. (Разумеется, нужно различить две процедуры, а именно:
производство физической поверхности с ее линиями, которые тоже телесны, и ее
образами, отпечатками и представлениями; и отображе-
192
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
ние всего этого в виде игры бестелесных линий чистого события на
"метафизической" поверхности, где происходит интерпретация смысла этих образов.)
И отнюдь не случайно, что этика стоиков не могла, да и не хотела поверить в
физические методы прорицания, что она ориентирована в совершенно ином
направлении и руководствуется совершенно иным методом -- логикой. Виктор
Голдшмидт ясно показал два полюса, между которыми колеблется этика стоиков. С
одной стороны, речь идет о возможно более полном участии в божественном видении,
охватывающем в глубине все физические причины единого космического настоящего и
провидящем обусловленные ими события. А с другой стороны, речь идет о желании
события как такового без какой-либо интерпретации, держащегося лишь на
"способности представления", сопровождающей событие с момента его осуществления,
придавая ему форму кратчайшего настоящего'. В одном случае, мы движемся от
космического настоящего к еще-не-случившемуся событию; в другом -- от чистого
события к его осуществлению в наикратчайшем настоящем. Более того, в одном
случае мы связываем событие с его телесными причинами и всем их физическим
единством; в другом -- с бестелесной квази-причиной, то есть с типом
каузальности, которую событие вызывает и приводит в действие своим
осуществлением. Такая биполярность была заложена уже в парадоксе двойной
каузальности и в двух характеристиках статичного генезиса -- бесстрастности и
продуктивности, безразличии и эффективности -- в концепции непорочного зачатия,
принятой теперь мудрецом-стоиком. Недостаточность первого полюса обусловлена тем
фактом, что события, будучи бестелесными эффектами, по природе разнятся с
телесными причинами, которые их вызывают. События подчиняются иным законам, чем
телесные причины; они определяются только связью с бестелесной квази-причиной.
Цицерон хорошо выразил это, уподобив ход времени разматыванию нити
(explicatio)2. Но точнее было бы сказать, что
__________
1 См., Victor Goldshmidt, Le Systeme stoncien et I'edee de temps, Vrin, 1953.
2 Цицерон, О дивинации, 56. (см. Цицерон, Философские трактаты, -- М., Наука,
1985 -- С.239).
193
ЛОГИКА СМЫСЛА
события не существуют на прямой линии растянутой нити (Эон), так же как причины
не существуют внутри нитяного мотка (Хронос).
Каково же логическое содержание способности представления -- этого искусства,
достигающего высшего расцвета в творениях Эпикура и Марка Аврелия? Неясность
стоической теории представления в том виде, в каком она дошла до нас, хорошо
известна. Трудно восстановить взгляды стоиков по таким, например, вопросам: роль
и природа согласованности чувственных телесных представлений как отпечатков;
каким образом рациональные представления -- тоже телесные -- возникают из
чувственных представлений; от чего зависит, что одни представления бывают
"постигающими", а другие "непостигающими"; и наконец, степень различия между
представлениями-телами как отпечатками и бестелесными событиями-эффектами (между
представлениями и выражениями)3. Последние две трудности для нас особенно
существенны потому, что чувственные представления являются "обозначениями
[денотациями], рациональные представления -- значениями [сигнификациями], и лишь
бестелесные события полагают выражаемый смысл. С этим сущностным различием между
выражением и представлением мы встречались повсюду, и каждый раз мы отмечали
специфичность смысла, или события, его несводимость как к
обозначаемому-денотату, так и к означаемому, его нейтральность как по отношению
к особенному, так и к общему, его безличную и до-индивидуальную сингулярность.
Указанное различие достигает кульминации в противостоянии между объектом = х как
инстанцией, идентифицируемой с представлением в общезначимом смысле, -- и чем-то
= х, выступающим в качестве не поддающегося идентификации элемента выражения в
парадоксе. Но хотя смысл никогда не бывает объектом возможного представления, он
тем не менее присутствует в нем, придавая специфику той связи, которую
представление поддерживает со своим объектом.
Само по себе представление целиком находится во власти внешнего отношения
сходства или подобия. Но
_____________
3 О несводимости бестелесного "выражаемого" даже к рациональному представлению
см. Брейе, ор. cif., pp. 16-19.
194
ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
его внутренняя суть, благодаря которой представление является "различимым",
"адекватным" или "постигающим", покоится на способе, каким оно содержит и несет
в себе выражение, тем более что представление может оказаться и не в состоянии
"представить" последнее. Выражение, по природе своей отличное от представления,
ведет себя именно как то, что содержится (или не содержится) внутри
представления. Например, восприятие смерти как положения вещей и качества или
понятие "смертного", то есть предикат значения, остаются внешними (лишенными
смысла), если не включают события умирания, которое осуществлялось бы в первом и
выражалось во втором. Представление должно заключать в себе выражение, которое
оно не представляет, но без которого само не было бы "постигающим", а обретало
бы истинность разве что случайно, привходящим образом. Знание того, что мы
смертны, -- аподиктическое знание, хотя пустое и абстрактное. Реальных и
постоянных смертей, конечно же, недостаточно, чтобы это знание стало полным и
конкретным -- до тех пор, пока мы не осознаем смерть как безличное событие,
наделенное всегда открытой проблематической структурой (где и когда?). Как
правило, различают два типа знания: одно -- безразличное и внешнее к объекту,
другое -- конкретное, совпадающее со своим объектом, чем бы тот ни был.
Представление достигает этого топического идеала только благодаря скрытому в нем
выражению, то есть благодаря событию, которое оно заключает в себе. Итак, вне
действенной "способности" их применения, представления остаются безжизненными и
бессмысленными. Витгенштейн и его последователи правы, когда определяют
[языковые] значения ссылкой на способ их употребления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207