вещи или
предложения, есть или говорить, питаться или представляться, съесть приглашенную
даму или ответить на приглашение. Во
95
ЛОГИКА СМЫСЛА
втором фрагменте выделены "твердая и благожелательная нейтральность" слова,
нейтральность смысла по отношению к предложению, а также нейтральность порядка,
выражаемого по отношению к лицу, которое слышит [слова]. Следующий фрагмент
показывает на примере двух переплетенных женских фигур уникальную линию События,
которое, всегда находясь в неравновесии, представляет одну из своих сторон как
смысл предложений, а другую -- как атрибут положений вещей. И наконец, последний
фрагмент показывает случайную точку, пробегающую по линии, -- точку igitur, пли
точку Кидания кости, на которую дважды указывают и старик, умерший от голода, и
ребенок, рожденный из речи -- "ибо смерть от голода дает ему право начать
заново..."4.
__________
4 Le "Livre" de Mallarme, Paris, Gallimard, 1978: см. исследование Жака Шерера о
структуре "книги", в частности, его комментарии к четвертому фрагменту (pp.
130-138). Однако я не думаю, что Малларме знал Льюиса Кэррола, несмотря на
наличие мест, где произведения этих авторов очень близки, а также на некоторые
общие для них проблемы: даже Nursery Rhymes, где обсуждается Шалтай-Болтай,
основан на других источниках.
Одиннадцатая серия: нонсенс
Итак, каковы же вкратце характеристики парадоксального элемента, этого вечного
двигателя. Его функция в том, чтобы пробегать разнородные серии, координировать
их, заставлять резонировать и сходиться к одной точке, а также размножать их
ветвлением и вводить в каждую из них многочисленные дизъюнкции. Он выступает
одновременно и как слово = х, и как вещь == х. Поскольку парадоксальный элемент
связан сразу с двумя сериями, он обладает двумя сторонами. Но эти стороны
никогда не бывают в равновесии, не соединяются вместе, не сливаются, так как
парадоксальный элемент всегда остается в неравновесии по отношению к самому
себе. Для объяснения подобной корреляции и несимметричности мы использовали
разные пары: парадоксальный элемент одновременно является избытком и
недостатком, пустым местом и сверхштатным объектом, "плавающим означающим" и
утопленным означаемым, эзотерическим словом и экзотерической вещью, белым словом
и черным объектом. Вот почему он всегда обозначается двумя способами: "Ибо Снарк
был Буджу-мом, поймите". Но не следует представлять себе дело так, будто Буджум
-- это страшная разновидность Снарка; отношение рода и вида здесь не подходит.
Скорее, мы столкнулись с двумя несимметричными половинами некой предельной
инстанции. Нечто подобное мы узнаем от Секста Эмпирика: стоики пользовались
словом, лишенным значения, -- Блитури -- и применяли его в паре с таким
коррелятом, как Скиндапсос1. Ибо блитури был скиндапсосом, поймите. Слово = х в
одной серии, но в
_________
1 Секст Эмпирик, Сочинения, т.2 -- М., Мысль, 1976 -- С. 176. Блитури -- это
звукоподражание, уподобленное звучанию лиры; скиндапсос обозначает машину или
инструмент.
97
ЛОГИКА СМЫСЛА
то же время вещь = х -- в другой. Возможно (в этом мы убедимся позже), к Эону
следует добавить еще третий аспект -- действие = х, поскольку серии резонируют,
коммуницируют и формируют "историю с узелками". Снарк -- неслыханное имя, но это
также и невидимый монстр. Он отсылает к страшному действию -- к охоте, в
результате которой охотник рассеивается и утрачивает самотождественность.
Бармаглот -- это неслыханное имя, фантастическое чудовище, но также и объект
страшного действия -- великого убийства.
Вообще говоря, пустое слово может обозначаться любыми эзотерическими словами
(это, вещь, Снарк и так далее). Функция пустого слова, или эзотерических слов
первой степени, состоит в том, чтобы координировать две неоднородные серии. В
свою очередь, эзотерические слова кроме того могут обозначаться
словами-бумажниками -- словами второй степени, чья функция -- разветвлять серии.
Двум степеням эзотерических слов соответствуют две разные фигуры. Первая фигура.
Парадоксальный элемент является одновременно и словом, и вещью. Другими словами,
и пустое слово, обозначающее парадоксальный элемент, и эзотерическое слово,
обозначающее пустое слово, исполняют функцию выражения вещи. Такое слово
обозначает именно то, что оно выражает, и выражает то, что обозначает. Оно
выражает свое обозначаемое и обозначает собственный смысл. Оно одновременно и
говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит: оно высказывает свой
собственный смысл. А это совершенно ненормально. Ведь мы знаем, что нормальный
закон для всех имен, наделенных смыслом, состоит именно в том, что их смысл
может быть обозначен только, другим именем (n1 --> n2 --> n3...). Имя же,
высказывающее свой собственный смысл, может быть только нонсенсом (Nn). Нонсенс
обладает тем же свойством, что и слово "нонсенс", а слово "нонсенс" -- тем же
свойством, что и- слова, не имеющие смысла, то есть условные слова, используемые
нами для обозначения нонсенса. Вторая фигура. Слово-бумажник само является
источником альтернативы, две части которой оно формирует (злопасньй =
злой-и-опасный или опасный-и-злой). Каждая виртуальная часть такого
98
НОНСЕНС
слова обозначает смысл другой части или выражает другую часть, которая в свою
очередь обозначает первую. В рамках одной и той же формы все слово целиком
высказывает свой собственный смысл и поэтому является нонсенсом. В самом деле,
ведь второй нормальный закон имен, наделенных смыслом, состоит в том, что их
смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. Таким
образом, у нонсенса две фигуры: одна соответствует регрессивным синтезам, другая
-- дизъюнктивным синтезам.
Могут возразить: все это ничего не значит. То, что нонсенс высказывает
собственный смысл, -- лишь пустая игра слов. Ведь он по определению не имеет
смысла. Но такое возражение неосновательно. Пустословием была бы фраза, что
нонсенс имеет смысл, а именно тот, что у него нет никакого смысла. Но у нас об
этом вообще речь не идет. Наоборот, когда мы допускаем, что нонсенс высказывает
свой собственный смысл, мы хотим указать на то специфическое отношение, которое
существует между смыслом и нонсенсом, и которое не совпадает с отношением между
истиной и ложью, то есть его не следует понимать просто как отношение
взаимоисключения. В этом на самом деле и состоит главнейшая проблема логики
смысла: зачем тогда совершать восхождение от области истины к области смысла,
если бы все дело заключалось только в том, чтобы отыскать между смыслом и
нонсенсом отношение, аналогичное тому, что существует между истиной и ложью? Мы
уже видели, сколь бесплоден переход от обусловленного к условию с тем только,
чтобы помыслить условие в образе обусловленного как простую форму возможности.
Условие не может иметь со своим отрицанием тот же тип связи, какой обусловленное
имеет со своим отрицанием. Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального
типа внутренней связи, некоего способа их соприсутствия необходимым образом
задает всю логику смысла. Сейчас мы можем лишь намекнуть на этот способ,
рассматривая нонсенс как слово, высказывающее свой собственный смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
предложения, есть или говорить, питаться или представляться, съесть приглашенную
даму или ответить на приглашение. Во
95
ЛОГИКА СМЫСЛА
втором фрагменте выделены "твердая и благожелательная нейтральность" слова,
нейтральность смысла по отношению к предложению, а также нейтральность порядка,
выражаемого по отношению к лицу, которое слышит [слова]. Следующий фрагмент
показывает на примере двух переплетенных женских фигур уникальную линию События,
которое, всегда находясь в неравновесии, представляет одну из своих сторон как
смысл предложений, а другую -- как атрибут положений вещей. И наконец, последний
фрагмент показывает случайную точку, пробегающую по линии, -- точку igitur, пли
точку Кидания кости, на которую дважды указывают и старик, умерший от голода, и
ребенок, рожденный из речи -- "ибо смерть от голода дает ему право начать
заново..."4.
__________
4 Le "Livre" de Mallarme, Paris, Gallimard, 1978: см. исследование Жака Шерера о
структуре "книги", в частности, его комментарии к четвертому фрагменту (pp.
130-138). Однако я не думаю, что Малларме знал Льюиса Кэррола, несмотря на
наличие мест, где произведения этих авторов очень близки, а также на некоторые
общие для них проблемы: даже Nursery Rhymes, где обсуждается Шалтай-Болтай,
основан на других источниках.
Одиннадцатая серия: нонсенс
Итак, каковы же вкратце характеристики парадоксального элемента, этого вечного
двигателя. Его функция в том, чтобы пробегать разнородные серии, координировать
их, заставлять резонировать и сходиться к одной точке, а также размножать их
ветвлением и вводить в каждую из них многочисленные дизъюнкции. Он выступает
одновременно и как слово = х, и как вещь == х. Поскольку парадоксальный элемент
связан сразу с двумя сериями, он обладает двумя сторонами. Но эти стороны
никогда не бывают в равновесии, не соединяются вместе, не сливаются, так как
парадоксальный элемент всегда остается в неравновесии по отношению к самому
себе. Для объяснения подобной корреляции и несимметричности мы использовали
разные пары: парадоксальный элемент одновременно является избытком и
недостатком, пустым местом и сверхштатным объектом, "плавающим означающим" и
утопленным означаемым, эзотерическим словом и экзотерической вещью, белым словом
и черным объектом. Вот почему он всегда обозначается двумя способами: "Ибо Снарк
был Буджу-мом, поймите". Но не следует представлять себе дело так, будто Буджум
-- это страшная разновидность Снарка; отношение рода и вида здесь не подходит.
Скорее, мы столкнулись с двумя несимметричными половинами некой предельной
инстанции. Нечто подобное мы узнаем от Секста Эмпирика: стоики пользовались
словом, лишенным значения, -- Блитури -- и применяли его в паре с таким
коррелятом, как Скиндапсос1. Ибо блитури был скиндапсосом, поймите. Слово = х в
одной серии, но в
_________
1 Секст Эмпирик, Сочинения, т.2 -- М., Мысль, 1976 -- С. 176. Блитури -- это
звукоподражание, уподобленное звучанию лиры; скиндапсос обозначает машину или
инструмент.
97
ЛОГИКА СМЫСЛА
то же время вещь = х -- в другой. Возможно (в этом мы убедимся позже), к Эону
следует добавить еще третий аспект -- действие = х, поскольку серии резонируют,
коммуницируют и формируют "историю с узелками". Снарк -- неслыханное имя, но это
также и невидимый монстр. Он отсылает к страшному действию -- к охоте, в
результате которой охотник рассеивается и утрачивает самотождественность.
Бармаглот -- это неслыханное имя, фантастическое чудовище, но также и объект
страшного действия -- великого убийства.
Вообще говоря, пустое слово может обозначаться любыми эзотерическими словами
(это, вещь, Снарк и так далее). Функция пустого слова, или эзотерических слов
первой степени, состоит в том, чтобы координировать две неоднородные серии. В
свою очередь, эзотерические слова кроме того могут обозначаться
словами-бумажниками -- словами второй степени, чья функция -- разветвлять серии.
Двум степеням эзотерических слов соответствуют две разные фигуры. Первая фигура.
Парадоксальный элемент является одновременно и словом, и вещью. Другими словами,
и пустое слово, обозначающее парадоксальный элемент, и эзотерическое слово,
обозначающее пустое слово, исполняют функцию выражения вещи. Такое слово
обозначает именно то, что оно выражает, и выражает то, что обозначает. Оно
выражает свое обозначаемое и обозначает собственный смысл. Оно одновременно и
говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит: оно высказывает свой
собственный смысл. А это совершенно ненормально. Ведь мы знаем, что нормальный
закон для всех имен, наделенных смыслом, состоит именно в том, что их смысл
может быть обозначен только, другим именем (n1 --> n2 --> n3...). Имя же,
высказывающее свой собственный смысл, может быть только нонсенсом (Nn). Нонсенс
обладает тем же свойством, что и слово "нонсенс", а слово "нонсенс" -- тем же
свойством, что и- слова, не имеющие смысла, то есть условные слова, используемые
нами для обозначения нонсенса. Вторая фигура. Слово-бумажник само является
источником альтернативы, две части которой оно формирует (злопасньй =
злой-и-опасный или опасный-и-злой). Каждая виртуальная часть такого
98
НОНСЕНС
слова обозначает смысл другой части или выражает другую часть, которая в свою
очередь обозначает первую. В рамках одной и той же формы все слово целиком
высказывает свой собственный смысл и поэтому является нонсенсом. В самом деле,
ведь второй нормальный закон имен, наделенных смыслом, состоит в том, что их
смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. Таким
образом, у нонсенса две фигуры: одна соответствует регрессивным синтезам, другая
-- дизъюнктивным синтезам.
Могут возразить: все это ничего не значит. То, что нонсенс высказывает
собственный смысл, -- лишь пустая игра слов. Ведь он по определению не имеет
смысла. Но такое возражение неосновательно. Пустословием была бы фраза, что
нонсенс имеет смысл, а именно тот, что у него нет никакого смысла. Но у нас об
этом вообще речь не идет. Наоборот, когда мы допускаем, что нонсенс высказывает
свой собственный смысл, мы хотим указать на то специфическое отношение, которое
существует между смыслом и нонсенсом, и которое не совпадает с отношением между
истиной и ложью, то есть его не следует понимать просто как отношение
взаимоисключения. В этом на самом деле и состоит главнейшая проблема логики
смысла: зачем тогда совершать восхождение от области истины к области смысла,
если бы все дело заключалось только в том, чтобы отыскать между смыслом и
нонсенсом отношение, аналогичное тому, что существует между истиной и ложью? Мы
уже видели, сколь бесплоден переход от обусловленного к условию с тем только,
чтобы помыслить условие в образе обусловленного как простую форму возможности.
Условие не может иметь со своим отрицанием тот же тип связи, какой обусловленное
имеет со своим отрицанием. Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального
типа внутренней связи, некоего способа их соприсутствия необходимым образом
задает всю логику смысла. Сейчас мы можем лишь намекнуть на этот способ,
рассматривая нонсенс как слово, высказывающее свой собственный смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207