Смешения тел целиком задают количественное и
качественное положение вещей -- красноту железа, зелМность дерева. Но то, что мы
подразумеваем под "расти", "уменьшаться", "краснеть", "зеленеть", "резать",
"порезаться" и так далее, -- нечто совсем другое. Это уже не положения вещей, не
тела, перемешанные во внутренней глубине. Это бестелесные события на поверхности
-- результаты смешения тел. Дерево зеленеет..2 О характере любой философии
свидетельствует прежде всего присущий ей особый способ расчленения сущего и
понятия. Стоики ведут поиск и намечают такие границы [рефлексии], к которым до
них не приближался никто. В этом смысле они перестраивают всю рефлексию.
Прежде всего стоики предлагают совершенно новое расщепление причинной связи. Они
расчленяют последнюю так, что рискуют вновь воссоздать ее в каждой из полученных
частей. Стоики соотносят причины с причинами и устанавливают связь между ними
(судьба). Они соотносят эффекты с эффектами и прослеживают связи между самими
эффектами. Но эти две процедуры осуществляются не одинаково. Бестелесные эффекты
никогда не бывают причинами друг друга. Скорее, эффекты -- лишь "квази-причины",
подчиняющиеся законам, выражающим, возможно, в каждом конкретном случае
_______
1 Emile Brehier, La Theorie des incorporels dans I'ancien stoicisme (Paris:
Vrin, 1928), pp.11-13.
2 По поводу этого примера см.: комментарий Брейе, ор. cit., p.20.
21
ЛОГИКА СМЫСЛА
относительное единство или смешение тел, от которых эти эффекты зависят как от
своих реальных причин. Таким образом, стоики оставляют место свободе двумя
взаимодополнительными способами: сначала на внутренней стороне судьбы как связи
причин, а затем на внешней стороне событий в качестве связи эффектов. Вот почему
стоики могли противопоставлять судьбу и необходимость3. Эпикурейцы предложили
другое расщепление причинности, также оставляющее место свободе. Они сохраняют
однородность причины и эффекта, но рассекают каузальность согласно атомным
сериям. Относительная независимость серий гарантирована здесь клинаменом --
больше нет судьбы без необходимости, но есть причинность без судьбы4. В любом
случае мы начинаем с разбиения причинной связи, а не с различения видов
причинности, как это делали Аристотель и Кант. И такое разбиение вновь отсылает
нас или к языку, или к отклонению причин, или, как мы увидим, к сопряжению
эффектов.
Этот новый дуализм тел (положений вещей) и эффектов (бестелесных событий) влечет
за собой резкое изменение в философии. Так, например, у Аристотеля все категории
высказываются о Бытии. Различие присут-
_________
3 О различии между реальными внутренними и внешними причинами, вступающими в
ограниченные отношения "конфатальности" см.: Цицерон, О Судьбе, 9, 13, 15 и 16
(Цицерон, Философские трактаты, -- М., Наука, 1985).
4 Эпикурейское понимание события очень похоже на понимание стоиков: Эпикур, К
Геродоту, 39-40, 68-73; Лукреций, О природе вещей, 1:4490'. Анализируя событие
"об увозе Триндаровой дщери...", Лукреций противопоставляет eventa [явления]
(рабство-свобода, бедность-богатство, война-согласие) и conjuncta [свойства]
(реальные качества, неотделимые от тел). События, в принципе, не являются
бестелесными сущностями. Тем не менее, они выступают как несуществующие сами по
себе, бесстрастные, чистые результаты действий материи или действий и страданий
тел. Хотя это и не похоже на теорию события, которую развивали эпикурейцы;
причина, возможно, в том, что последние связывали событие с требованиями
однородной каузальности и подводили его под свое собственное понятие симулякра.
22
ПОВЕРХНОСТНЫЕ ЭФФЕКТЫ
ствует внутри Бытия -- между субстанцией как первичным смыслом и другими
категориями, связанными с субстанцией как акциденции. Для стоиков же положения
вещей, количества и качества -- такие же сущие (или тела), как и субстанция. Они
-- часть субстанции и на этом основании противостоят сверх-бытию, учреждающему
бестелесное как несуществующую сущность. Таким образом, высшим понятием
выступает не Бытие, а Нечто (aliquid), поскольку оно принадлежит бытию и
небытию, существованию и присущности5. Более того, стоики -- первые, кто
пересмотрели платонизм и осуществили радикальный переворот. Ибо, если тела с их
состояниями, количествами и качествами принимают все характеристики субстанции,
то характеристики идеи, напротив, относятся к иному плану, а именно, к
бесстрастному сверхбытию -- стерильному, бездействующему, находящемуся на
поверхности вещей: идеальное и бестелесное теперь может быть только "эффектом".
Это очень важное следствие. У Платона в глубине вещей, в глубинах земли бушуют
мрачные раздоры -- раздоры между тем, что подвергается действию Идеи, и тем, что
избегает такого воздействия (копии и симулякры). Эхо этих раздоров отдается в
вопросе Сократа:
для всего ли есть своя Идея -- даже для обрезков волос, для грязи и для помоев,
-- или же есть нечто, что всегда упорно избегает Идеи? Но у Платона такое нечто
никогда не спрятано как следует, не убрано, не задвинуто в глубь вещей, не
затоплено в океане. Теперь все возвращается к поверхности. В этом и состоит
результат проделанного стоиками: беспредельное возвращается. Умопомешательство,
неограниченное становление -- более не гул глубинных оснований. Они выбираются
на поверхность вещей и обретают бесстрастность. Речь уже идет не о симулякрах,
избегающих основания и намекающих о себе повсюду, а об эффектах, открыто
заявляющих о себе и действующих на своих местах. Это -- эффекты, понимаемые в
причинном смысле. Но есть также звуковые, оптические и лингвистические "эффек
_________
5 По поводу категорий стоиков см.: Плотин, 6:1.25, а также Брейе, ор. cit.,
p.43.
23
ЛОГИКА СМЫСЛА
ты". Может их и не так уж много, а может -- и гораздо больше, чем первых, ведь
такие эффекты более не телесные сущности, а, скорее, формы самой Идеи... То,
что, избегая воздействия Идеи, выбирается на поверхность, на бестелесный предел,
представляет теперь всякую возможную идеальность, причем последняя лишается
своей каузальной или духовной действенности. Стоики открыли поверхностные
эффекты. Симулякры перестают быть подпольными мятежниками и производят большую
часть своих эффектов (то, что независимо от терминологии стоиков можно назвать
"фантазмами"). Самое потаенное становится самым явным. И все старые парадоксы
становления должны опять обрести лицо в новой юности -- переродиться.
Неофаниченное становление само становится идеальным и бестелесным событием как
таковым с характерной для него перестановкой прошлого и будущего, активного и
пассивного, причины и эффекта, большего и меньшего, избытка и недостатка, уже
есть и еще нет. Бесконечно делимое событие всегда двойственно. Непреложно лишь
то, что уже случилось или вот-вот случиться, но не то, что происходит
(порезаться слишком глубоко и недостаточно сильно). Будучи бесстрастным, событие
позволяет активному и пассивному довольно легко меняться местами, поскольку само
не является ни тем, ни другим, а, скорее, их общим результатом (резать -- быть
порезанным). Что же касается причины и эффекта, то события, оставаясь всегда
только эффектами, исполняют между собой функции квази-причин и вступают в
квазипричинные, отношения, причем последние всегда обратимы (рана и шрам).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
качественное положение вещей -- красноту железа, зелМность дерева. Но то, что мы
подразумеваем под "расти", "уменьшаться", "краснеть", "зеленеть", "резать",
"порезаться" и так далее, -- нечто совсем другое. Это уже не положения вещей, не
тела, перемешанные во внутренней глубине. Это бестелесные события на поверхности
-- результаты смешения тел. Дерево зеленеет..2 О характере любой философии
свидетельствует прежде всего присущий ей особый способ расчленения сущего и
понятия. Стоики ведут поиск и намечают такие границы [рефлексии], к которым до
них не приближался никто. В этом смысле они перестраивают всю рефлексию.
Прежде всего стоики предлагают совершенно новое расщепление причинной связи. Они
расчленяют последнюю так, что рискуют вновь воссоздать ее в каждой из полученных
частей. Стоики соотносят причины с причинами и устанавливают связь между ними
(судьба). Они соотносят эффекты с эффектами и прослеживают связи между самими
эффектами. Но эти две процедуры осуществляются не одинаково. Бестелесные эффекты
никогда не бывают причинами друг друга. Скорее, эффекты -- лишь "квази-причины",
подчиняющиеся законам, выражающим, возможно, в каждом конкретном случае
_______
1 Emile Brehier, La Theorie des incorporels dans I'ancien stoicisme (Paris:
Vrin, 1928), pp.11-13.
2 По поводу этого примера см.: комментарий Брейе, ор. cit., p.20.
21
ЛОГИКА СМЫСЛА
относительное единство или смешение тел, от которых эти эффекты зависят как от
своих реальных причин. Таким образом, стоики оставляют место свободе двумя
взаимодополнительными способами: сначала на внутренней стороне судьбы как связи
причин, а затем на внешней стороне событий в качестве связи эффектов. Вот почему
стоики могли противопоставлять судьбу и необходимость3. Эпикурейцы предложили
другое расщепление причинности, также оставляющее место свободе. Они сохраняют
однородность причины и эффекта, но рассекают каузальность согласно атомным
сериям. Относительная независимость серий гарантирована здесь клинаменом --
больше нет судьбы без необходимости, но есть причинность без судьбы4. В любом
случае мы начинаем с разбиения причинной связи, а не с различения видов
причинности, как это делали Аристотель и Кант. И такое разбиение вновь отсылает
нас или к языку, или к отклонению причин, или, как мы увидим, к сопряжению
эффектов.
Этот новый дуализм тел (положений вещей) и эффектов (бестелесных событий) влечет
за собой резкое изменение в философии. Так, например, у Аристотеля все категории
высказываются о Бытии. Различие присут-
_________
3 О различии между реальными внутренними и внешними причинами, вступающими в
ограниченные отношения "конфатальности" см.: Цицерон, О Судьбе, 9, 13, 15 и 16
(Цицерон, Философские трактаты, -- М., Наука, 1985).
4 Эпикурейское понимание события очень похоже на понимание стоиков: Эпикур, К
Геродоту, 39-40, 68-73; Лукреций, О природе вещей, 1:4490'. Анализируя событие
"об увозе Триндаровой дщери...", Лукреций противопоставляет eventa [явления]
(рабство-свобода, бедность-богатство, война-согласие) и conjuncta [свойства]
(реальные качества, неотделимые от тел). События, в принципе, не являются
бестелесными сущностями. Тем не менее, они выступают как несуществующие сами по
себе, бесстрастные, чистые результаты действий материи или действий и страданий
тел. Хотя это и не похоже на теорию события, которую развивали эпикурейцы;
причина, возможно, в том, что последние связывали событие с требованиями
однородной каузальности и подводили его под свое собственное понятие симулякра.
22
ПОВЕРХНОСТНЫЕ ЭФФЕКТЫ
ствует внутри Бытия -- между субстанцией как первичным смыслом и другими
категориями, связанными с субстанцией как акциденции. Для стоиков же положения
вещей, количества и качества -- такие же сущие (или тела), как и субстанция. Они
-- часть субстанции и на этом основании противостоят сверх-бытию, учреждающему
бестелесное как несуществующую сущность. Таким образом, высшим понятием
выступает не Бытие, а Нечто (aliquid), поскольку оно принадлежит бытию и
небытию, существованию и присущности5. Более того, стоики -- первые, кто
пересмотрели платонизм и осуществили радикальный переворот. Ибо, если тела с их
состояниями, количествами и качествами принимают все характеристики субстанции,
то характеристики идеи, напротив, относятся к иному плану, а именно, к
бесстрастному сверхбытию -- стерильному, бездействующему, находящемуся на
поверхности вещей: идеальное и бестелесное теперь может быть только "эффектом".
Это очень важное следствие. У Платона в глубине вещей, в глубинах земли бушуют
мрачные раздоры -- раздоры между тем, что подвергается действию Идеи, и тем, что
избегает такого воздействия (копии и симулякры). Эхо этих раздоров отдается в
вопросе Сократа:
для всего ли есть своя Идея -- даже для обрезков волос, для грязи и для помоев,
-- или же есть нечто, что всегда упорно избегает Идеи? Но у Платона такое нечто
никогда не спрятано как следует, не убрано, не задвинуто в глубь вещей, не
затоплено в океане. Теперь все возвращается к поверхности. В этом и состоит
результат проделанного стоиками: беспредельное возвращается. Умопомешательство,
неограниченное становление -- более не гул глубинных оснований. Они выбираются
на поверхность вещей и обретают бесстрастность. Речь уже идет не о симулякрах,
избегающих основания и намекающих о себе повсюду, а об эффектах, открыто
заявляющих о себе и действующих на своих местах. Это -- эффекты, понимаемые в
причинном смысле. Но есть также звуковые, оптические и лингвистические "эффек
_________
5 По поводу категорий стоиков см.: Плотин, 6:1.25, а также Брейе, ор. cit.,
p.43.
23
ЛОГИКА СМЫСЛА
ты". Может их и не так уж много, а может -- и гораздо больше, чем первых, ведь
такие эффекты более не телесные сущности, а, скорее, формы самой Идеи... То,
что, избегая воздействия Идеи, выбирается на поверхность, на бестелесный предел,
представляет теперь всякую возможную идеальность, причем последняя лишается
своей каузальной или духовной действенности. Стоики открыли поверхностные
эффекты. Симулякры перестают быть подпольными мятежниками и производят большую
часть своих эффектов (то, что независимо от терминологии стоиков можно назвать
"фантазмами"). Самое потаенное становится самым явным. И все старые парадоксы
становления должны опять обрести лицо в новой юности -- переродиться.
Неофаниченное становление само становится идеальным и бестелесным событием как
таковым с характерной для него перестановкой прошлого и будущего, активного и
пассивного, причины и эффекта, большего и меньшего, избытка и недостатка, уже
есть и еще нет. Бесконечно делимое событие всегда двойственно. Непреложно лишь
то, что уже случилось или вот-вот случиться, но не то, что происходит
(порезаться слишком глубоко и недостаточно сильно). Будучи бесстрастным, событие
позволяет активному и пассивному довольно легко меняться местами, поскольку само
не является ни тем, ни другим, а, скорее, их общим результатом (резать -- быть
порезанным). Что же касается причины и эффекта, то события, оставаясь всегда
только эффектами, исполняют между собой функции квази-причин и вступают в
квазипричинные, отношения, причем последние всегда обратимы (рана и шрам).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207