Что-то положили ему в руку. Ключ.
- Теперь он твой, Ллойд.
- Мой?
Флегг протянул руку и сжал пальцы Ллойда в кулак. Ллойд почувствовал,
как ключ движется у него в руке, как он _м_е_н_я_е_т_с_я_. Он хрипло
закричал и посмотрел на ладонь. Там лежал черный камень с красной щелью.
- Не пообедать ли нам? - спросил Флегг. - Этой ночью нам предстоит
много проехать.
- Обед, - сказал Ллойд. - Хорошо.
- У нас с тобой столько дел, - радостно сказал Флегг. - И нам надо
спешить. - Мимо мертвецов в камерах они прошли на лестницу. Когда Ллойд от
слабости споткнулся, Флегг ухватил его за локоть и поддержал. Ллойд
обернулся и посмотрел в это усмехающееся лицо с чувством, превышающим
благодарность. Он посмотрел на Флегга с чувством, очень похожим на любовь.

37
Беспокойно ворочаясь, Ник Андрос спал на койке в кабинете шерифа
Бейкера. На нем были только шорты, и его обнаженное тело было покрыто
потом. Засыпая, он подумал о том, что умрет к утру. Черный человек,
постоянно преследовавший его в лихорадочных снах, прорвется сквозь
последнюю тонкую преграду и покончит с ним.
Это было странно. Глаз, который покалечил Рэй Бут, болел два дня. На
третий день чувство, что в голову ему вонзают гигантский циркуль, перешло
в тупую боль. Глаз не видел ничего, кроме серого марева, в котором иногда
передвигались неясные очертания. Но Ника убивал не глаз, его убивала
царапина от пули у него на ноге.
Он не продезинфицировал рану. Боль в глазу была такой сильной, что он
едва ощущал ее. Неглубокая царапина шла по правому бедру и заканчивалась у
колена. На следующий день он с удивлением обнаружил дыру, проделанную в
его брюках случайно вылетевшей пулей. А еще через день, тридцатого июня,
вокруг раны появилась сильная краснота, и заболели все ножные мускулы.
Хромая, он дошел до конторы доктора Сомса и раздобыл бутылку перекиси
водорода. Он вылил всю бутылку на рану, длина которой достигала десяти
дюймов. Это было попыткой запереть дверь конюшни после того, как лошадь
украли. К вечеру вся его правая нога болела, как гнилой зуб.
Первого июля он снова пошел в контору к Сомсу и перерыл его аптечку в
поисках пенициллина. Обнаружив пенициллин, он, после некоторого колебания,
проглотил две таблетки. Он прекрасно понимал, что умрет, если у него
окажется аллергия на пенициллин, но в качестве альтернативы выступала еще
более неприятная смерть. Заражение прогрессировало. От пенициллина он не
умер, но и значительного улучшения не последовало.
К полудню вчерашнего дня у него начался сильный жар, и, похоже,
большую часть времени он бредил. Еды у него было предостаточно, но есть не
хотелось. Он лишь пил чашку за чашкой холодную кипяченую воду из
холодильника, стоявшего в кабинете Бейкера. Вода уже почти кончилась,
когда он заснул (или забылся) прошлой ночью, и Ник не представлял себе,
как он сможет достать себе еще. Впрочем, в таком лихорадочном состоянии
его это не слишком беспокоило. Скоро он умрет, и больше не о чем будет
беспокоится. Мысль о скором прекращении боли была для него большим
облегчением. Нога его болела, чесалась и горела.
После убийства Рэя Бута сон его перестал быть сном. Он стал похож на
непрерывный поток. Словно все, кого он знал, возвращались на сцену после
спектакля, чтобы поклониться рукоплещущей публике. Руди Спаркмен,
указывающий на листок бумаги: "Ты - это белая страница". Его мать,
постукивавшая пальцем по линиям и окружностям на другом листке бумаги:
"Здесь написано Ник Андрос, радость моя. Это ты." Джейн Бейкер,
отвернувшаяся в сторону на подушке: "Джонни, бедный мой Джонни". В его
снах доктор Сомс снова и снова просил Джона Бейкера снять рубашку, и снова
и снова Рэй Бут говорил: "Держите его... сейчас я его вздую... сосунок
ударил меня... держите его..." В отличие от всех предыдущих снов в своей
жизни, Нику не нужно было читать по губам. Он слышал, как люди говорят.
Сны были удивительно явственными. Они бледнели по мере того, как боль в
ноге подталкивала его к пробуждению. Когда он снова засыпал, он оказывался
на возвышении. Под ним простиралась земля, как рельефная карта. Вокруг
была пустыня, и звезды над головой сверкали с сумасшедшей яркостью. Рядом
с ним был человек... нет, не человек, а лишь _о_б_о_л_о_ч_к_а_ человека.
Словно его очертания были изъяты из ткани реальности, и перед Ником стоял
негатив человека, черная дыра в форме фигуры. И голос этой пустоты
говорил: "Все вокруг будет твоим, если ты падешь на колени и поклонишься
мне". Ник тряс головой и хотел отступить от обрыва, опасаясь, что пустота
протянет руки и столкнет его вниз.
"Почему ты не говоришь? Почему ты только качаешь головой?"
Во сне Ник делал жест, который ему столько раз приходилось делать
наяву: прикладывал палец к губам и ладонь к горлу... а потом слышал свой
собственный абсолютно ясный и довольно красивый голос:
- Я не могу говорить. Я немой.
"Но ты можешь. Можешь, если захочешь".
Страх Ника моментально сменялся удивлением и ликованием, и он
протягивал руку, чтобы прикоснуться к человеку. Но дотронувшись до его
плеча, рука леденела. Он отдергивал руку, замечая ледяные кристаллы на
костяшках. И это приходило к нему. Он мог слышать. Голос темного человека,
далекий крик вылетевшей на охоту ночной птицы, бесконечный стон ветра. Он
вновь становился немым - от удивления. У мира появлялось новое измерение,
о котором он никогда не подозревал. Он начинал слышать _з_в_у_к_и_. Он
различал любой из них без чужих пояснений. Они были красивыми. Красивыми
з_в_у_к_а_м_и_. Он пробежал пальцами вверх и вниз по своей рубашке и
удивился быстрому шепоту ногтей, прикасавшихся к хлопку.
Потом темный человек поворачивался к нему, и Ником овладевал ужас.
Это создание, кем бы оно ни было, не совершало бесплатных чудес.
"...если ты падешь на колени и поклонишься мне".
И Ник закрывал лицо руками, потому что он страстно желал все то, что
темный человек показал ему с возвышения: города, женщин, сокровища,
власть. Но больше всего ему хотелось слышать завораживающий звук
прикосновения ногтей к рубашке, тиканье часов в пустом доме после полуночи
и загадочный шум дождя.
Но он произносил слово _Н_е_т_, и тогда им снова овладевал леденящий
холод, и его _т_о_л_к_а_л_и_, и он падал вниз головой, беззвучно крича,
низвергаясь в туманные глубины, в запах - _к_у_к_у_р_у_з_ы_?
Да, кукурузы. Это был другой его сон, и оба сна соединялись в один,
не образуя швов. Он был на кукурузном поле, на поле зеленой кукурузы.
Пахло теплой землей, коровьим навозом и растущей зеленью. Он поднимался на
ноги, и начинал идти вдоль ряда и немедленно останавливался, понимая, что
может слышать мягкий шорох ветра в зеленых листьях, похожих на лезвия
мечей... и что-то еще.
Музыку?
Да, какую-то музыку. И во сне он думал: "Так вот что они имели в
виду". Она раздавалась прямо перед ним, и он шел навстречу, желая узнать,
откуда исходит последовательность этих прекрасных звуков - из того, что
они называют "фортепьяно", или "трубой", или "виолончелью", или из
какого-нибудь другого инструмента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220