Отцовство из индивидуального превратилось в коллек-
тивное. Со временем забылась грубость отца, вспоминались лишь
его позитивные черты, хорошие стороны прежней жизни. Нос-
тальгия детства, смешанная с чувством вины, успокаивает нена-
висть и умеряет недовольство. Понемногу появляется тяга к
исчезнувшему. Начинают любить образ и память того, кого нена-
видели, когда он был живым.
В конце концов, его обожествляют. Вокруг него рождается
какая-нибудь религия, точнее, определенная религия.
Она таит убийство и, добавлю я, его провал. Так как, если
сыновья убили своего отца, чтобы заменить его около женщин,
радоваться той же свободе инстинктов, как и он, то они не дости-
гали своей цели. Не должны ли они были отказаться от того же,
что он им запрещал, - от промискуитета? И они оказались вы-
нужденными заменить жестокость, порожденную силой одного, на
жестокость, порожденную законом всех. Так сыновья одновре-
менно пытаются замаскировать убийство отца и бесполезность
своего восстания, любого кровавого восстания, призванного удов-
летворить их желание.
В итоге, к этому приходит любая религия. Теперь она создает
имаго идеального отца, бога, которого любили все сыновья и
которому, после сопротивления, они подчинились. Живой, он был
тираном. Мертвый - становится символом сообщества, гарантом
морали и закона.
<То, чему мешал отец, теперь сами же сыновья и защищают в силу
этого <ретроспективного повиновения>, характеризующего ситуацию,
которую психоанализ сделал обычной>.
Отец становится (голосом совести, пронизанным угрозами и
воспоминаниями о виновности, которые ничто не может стереть.
Когда они провозглашают, как шотландские горцы Шиллера, только
что убившие своего тирана: <Мы хотим быть единым братским
народом>, голос отвечает им как эхо: <Вы народ сыновей-заго-
ворщиков и убийц своего отца>.
Таково возможное объяснение свойств, которые Тард и Фрейд
приписывают искусственным толпам, причина их подчинения вы-
сокочтимому и богоподобному вождю. Отсюда следует, что от-
ношения между членами толпы, братства опираются, с одной сто-
роны, на фундамент матриархата, на цоколь закона, с другой сто-
роны, на религию, мирскую или сакральную, созданную сыновья-
ми вокруг отца, чтобы скрыть свое преступление и успокоить
совесть. Двойственность мира реальности и мира иллюзий, обы-
чаев и мифов, закона и власти отражает двойственность двух
полюсов, между которыми бьет ключом культура: полюс матри-
архальный и полюс патриархальный. Все организованные массы -
церковь, армия и т.д. - эволюционируют от одного полюса к
другому. Они находят необходимые способы, чтобы переносить
давление этой двойной лояльности.
Мы только что подошли к одному важному наблюдению: убий-
ство вождя - цареубийство, человекоубийство - это механизм
перехода от естественной толпы к толпе искусственной, так же,
как убийство отца есть механизм перехода от первобытной орды
к организованному обществу. Другими словами, это предыстория
истории. Нам остается увидеть, почему воскресение имаго отца
раскрывает перед нами природу харизмы. Третий, и последний,
эпизод пробуждения человечества объяснит нам это.
IV
Стоит предположить, что общество не переносит отсутствия
отца так же, как природа не терпит пустоты материи. После его
свержения сыновья сожалеют о нем, и каждый помышляет заме-
нить его. С течением времени, силы раздора берут верх над сила-
ми единения. Это превращает заговорщиков в братьев-врагов, а
их соперничество - в скрытую войну. До тех пор, пока один из
них не осмелится потребовать возвращения отца и не возьмет на
себя его защиту с апломбом Марка Антония, напомнившего рим-
лянам, собравшимся вокруг останков Цезаря о его добродетелях.
Обращаясь скорее к сердцу, чем к разуму, он пробуждает у всех
чувство привязанности к покойнику. Он возрождает сыновнее
почтение их детства. В то же время, он провозглашает необходи-
мость возвращения отца в лице его наследника. И с тем большей
силой, чем больше чувствуется его отсутствие.
18-2457
Это верный признак воскрешения имаго: после своей смерти
предок, воспоминание и представление о котором определенное
время сохранялись в тайниках памяти, возвращается, чтобы за-
нять свое место и вернуть свои права. Но в лице одного из
своих сыновей, участвовавшего в его убийстве и ставшего поэто-
му героем. Каждый признает его и видит в нем хранителя места
отца. Однажды в те далекие времена он заставляет своих брать-
ев искупить общее убийство; с упорством Марка Антония, пре-
следующего Брута и других заговорщиков, с жестокостью Ста-
лина, унижающего, а затем истребляющего своих соратников по
революции. Таким образом, он освобождается от чувства
вины, которую теперь возлагает на них. Он уничтожает в
зародыше любое поползновение его убить, как они убили
настоящего отца.
<Надо сказать, что отец, - пишет Фрейд, - восстановившись в своих
правах после того, как его свергли, жестоко мстит за свое давнее пора-
жение и устанавливает власть, которую никто не осмеливается оспари-
вать, подчиненные же сыновья используют новые условия, чтобы еще
вернее снять с себя ответственность за совершенное преступление>.
Связанные союзом они склоняют головы, некоторые теряют
их, который обязывает одного играть против всех остальных.
Став властелином равных, отцом ровни, как Цезарь, Сталин или
Мао, он делает им внушение: <Вы так же хорошо, как и я, знаете,
что произошло. Если бы мы стали ворошить старые истории, то к
чему бы это привело? Думаете ли вы, что толпа хотела бы их
знать? Вовсе нет? Ей нужна вера в наше отцовство, нужно пови-
новение отцу, которого я представляю>. И он провозглашает
перед всеми: <Знаете ли вы, что наш общий предок возродился
во мне?>. Таким образом, он заявляет о себе и присваивает себе
черты несравненного и незабвенного основателя сообщества: Мои-
сея, Христа, Ленина - гаранта прошлого и прокладывающего путь
в будущее.
Отныне новый вождь может сосредоточить в своих руках
власть, распределенную на всех. Оя выполняет свою задачу, ут-
верждая неравенство в массе людей, которая только что выдер-
жала свой самый жестокий бой за равенство. Задача, аналогичная
задаче Наполеона, вскоре после Французской революции восста-
новившего титулы и ранги Старого режима, и задаче Сталина,
восстановившего привилегии и почести, которые незадолго до
того были отданы на поругание гегемонам истории. Эти примеры
не имеют целью что-либо доказать, а лишь иллюстрируют мои
слова.
Несмотря ни на что, эволюция никогда не поворачивает вспять,
и ничто не возвращается назад. Каковы бы ни были его козыри,
занимающий отцовское место - узурпатор, укравший власть осно-
вателя и власть своих братьев. Он должен принимать закон брат-
ского клана, сообразовать с его требованиями свои поступки и
свою власть. Чтобы достичь этого, он сохраняет форму клана, но
изменяет его содержание. В самом деле, уважая равноправный
характер клана, одинаковый для всех, он добавляет к нему запре-
щение и внешние санкции, которые принимают в расчет относи-
тельную силу каждого. Равные перед законом люди больше не
равны перед наградами и наказаниями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
тивное. Со временем забылась грубость отца, вспоминались лишь
его позитивные черты, хорошие стороны прежней жизни. Нос-
тальгия детства, смешанная с чувством вины, успокаивает нена-
висть и умеряет недовольство. Понемногу появляется тяга к
исчезнувшему. Начинают любить образ и память того, кого нена-
видели, когда он был живым.
В конце концов, его обожествляют. Вокруг него рождается
какая-нибудь религия, точнее, определенная религия.
Она таит убийство и, добавлю я, его провал. Так как, если
сыновья убили своего отца, чтобы заменить его около женщин,
радоваться той же свободе инстинктов, как и он, то они не дости-
гали своей цели. Не должны ли они были отказаться от того же,
что он им запрещал, - от промискуитета? И они оказались вы-
нужденными заменить жестокость, порожденную силой одного, на
жестокость, порожденную законом всех. Так сыновья одновре-
менно пытаются замаскировать убийство отца и бесполезность
своего восстания, любого кровавого восстания, призванного удов-
летворить их желание.
В итоге, к этому приходит любая религия. Теперь она создает
имаго идеального отца, бога, которого любили все сыновья и
которому, после сопротивления, они подчинились. Живой, он был
тираном. Мертвый - становится символом сообщества, гарантом
морали и закона.
<То, чему мешал отец, теперь сами же сыновья и защищают в силу
этого <ретроспективного повиновения>, характеризующего ситуацию,
которую психоанализ сделал обычной>.
Отец становится (голосом совести, пронизанным угрозами и
воспоминаниями о виновности, которые ничто не может стереть.
Когда они провозглашают, как шотландские горцы Шиллера, только
что убившие своего тирана: <Мы хотим быть единым братским
народом>, голос отвечает им как эхо: <Вы народ сыновей-заго-
ворщиков и убийц своего отца>.
Таково возможное объяснение свойств, которые Тард и Фрейд
приписывают искусственным толпам, причина их подчинения вы-
сокочтимому и богоподобному вождю. Отсюда следует, что от-
ношения между членами толпы, братства опираются, с одной сто-
роны, на фундамент матриархата, на цоколь закона, с другой сто-
роны, на религию, мирскую или сакральную, созданную сыновья-
ми вокруг отца, чтобы скрыть свое преступление и успокоить
совесть. Двойственность мира реальности и мира иллюзий, обы-
чаев и мифов, закона и власти отражает двойственность двух
полюсов, между которыми бьет ключом культура: полюс матри-
архальный и полюс патриархальный. Все организованные массы -
церковь, армия и т.д. - эволюционируют от одного полюса к
другому. Они находят необходимые способы, чтобы переносить
давление этой двойной лояльности.
Мы только что подошли к одному важному наблюдению: убий-
ство вождя - цареубийство, человекоубийство - это механизм
перехода от естественной толпы к толпе искусственной, так же,
как убийство отца есть механизм перехода от первобытной орды
к организованному обществу. Другими словами, это предыстория
истории. Нам остается увидеть, почему воскресение имаго отца
раскрывает перед нами природу харизмы. Третий, и последний,
эпизод пробуждения человечества объяснит нам это.
IV
Стоит предположить, что общество не переносит отсутствия
отца так же, как природа не терпит пустоты материи. После его
свержения сыновья сожалеют о нем, и каждый помышляет заме-
нить его. С течением времени, силы раздора берут верх над сила-
ми единения. Это превращает заговорщиков в братьев-врагов, а
их соперничество - в скрытую войну. До тех пор, пока один из
них не осмелится потребовать возвращения отца и не возьмет на
себя его защиту с апломбом Марка Антония, напомнившего рим-
лянам, собравшимся вокруг останков Цезаря о его добродетелях.
Обращаясь скорее к сердцу, чем к разуму, он пробуждает у всех
чувство привязанности к покойнику. Он возрождает сыновнее
почтение их детства. В то же время, он провозглашает необходи-
мость возвращения отца в лице его наследника. И с тем большей
силой, чем больше чувствуется его отсутствие.
18-2457
Это верный признак воскрешения имаго: после своей смерти
предок, воспоминание и представление о котором определенное
время сохранялись в тайниках памяти, возвращается, чтобы за-
нять свое место и вернуть свои права. Но в лице одного из
своих сыновей, участвовавшего в его убийстве и ставшего поэто-
му героем. Каждый признает его и видит в нем хранителя места
отца. Однажды в те далекие времена он заставляет своих брать-
ев искупить общее убийство; с упорством Марка Антония, пре-
следующего Брута и других заговорщиков, с жестокостью Ста-
лина, унижающего, а затем истребляющего своих соратников по
революции. Таким образом, он освобождается от чувства
вины, которую теперь возлагает на них. Он уничтожает в
зародыше любое поползновение его убить, как они убили
настоящего отца.
<Надо сказать, что отец, - пишет Фрейд, - восстановившись в своих
правах после того, как его свергли, жестоко мстит за свое давнее пора-
жение и устанавливает власть, которую никто не осмеливается оспари-
вать, подчиненные же сыновья используют новые условия, чтобы еще
вернее снять с себя ответственность за совершенное преступление>.
Связанные союзом они склоняют головы, некоторые теряют
их, который обязывает одного играть против всех остальных.
Став властелином равных, отцом ровни, как Цезарь, Сталин или
Мао, он делает им внушение: <Вы так же хорошо, как и я, знаете,
что произошло. Если бы мы стали ворошить старые истории, то к
чему бы это привело? Думаете ли вы, что толпа хотела бы их
знать? Вовсе нет? Ей нужна вера в наше отцовство, нужно пови-
новение отцу, которого я представляю>. И он провозглашает
перед всеми: <Знаете ли вы, что наш общий предок возродился
во мне?>. Таким образом, он заявляет о себе и присваивает себе
черты несравненного и незабвенного основателя сообщества: Мои-
сея, Христа, Ленина - гаранта прошлого и прокладывающего путь
в будущее.
Отныне новый вождь может сосредоточить в своих руках
власть, распределенную на всех. Оя выполняет свою задачу, ут-
верждая неравенство в массе людей, которая только что выдер-
жала свой самый жестокий бой за равенство. Задача, аналогичная
задаче Наполеона, вскоре после Французской революции восста-
новившего титулы и ранги Старого режима, и задаче Сталина,
восстановившего привилегии и почести, которые незадолго до
того были отданы на поругание гегемонам истории. Эти примеры
не имеют целью что-либо доказать, а лишь иллюстрируют мои
слова.
Несмотря ни на что, эволюция никогда не поворачивает вспять,
и ничто не возвращается назад. Каковы бы ни были его козыри,
занимающий отцовское место - узурпатор, укравший власть осно-
вателя и власть своих братьев. Он должен принимать закон брат-
ского клана, сообразовать с его требованиями свои поступки и
свою власть. Чтобы достичь этого, он сохраняет форму клана, но
изменяет его содержание. В самом деле, уважая равноправный
характер клана, одинаковый для всех, он добавляет к нему запре-
щение и внешние санкции, которые принимают в расчет относи-
тельную силу каждого. Равные перед законом люди больше не
равны перед наградами и наказаниями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188