Я бы не прочь
обсудить значение <света>, но сейчас моя тема несравненно важ-
нее. <Избранное общество> идет в ногу с эпохой. Одна молодая
дама, элегантная и вполне <современная>, сказала мне: <Я не
выношу балов, где приглашенных меньше восьмисот!> В этой
фразе я почувствовал, что <массовый стиль> торжествует во всех
сферах современной жизни и накладывает свою печать даже на
те укромные уголки, которые предназначены лишь для немногих
<избранных>.
Поэтому я одинаково отвергаю как то восприятие нашей эпо-
хи, которое не замечает положительного смысла, скрытого в се-
годняшнем господстве масс, так и то, которое радостно привет-
ствует это господство без всякого страха и трепета. Каждая
судьба драматична и даже трагична в своих глубинах. Кто ни-
когда не ощущал тайного страха, созерцая опасность своей эпохи,
тот так и не нашел доступа к недрам судьбы, он только прикасал-
ся к ее покровам. В нашу эпоху этот страх внесен бурным, все-
сокрушающим переворотом в душах масс, властным, упрямым и
двусмысленным, как всякая судьба. Куда она влечет нас? К ги-
бели? Или, может быть, к благу? Вопросительный знак осеняет
всю нашу эпоху, гигантский по величине, двусмысленный по фор-
ме-не то гильотина или виселица, не то триумфальная арка...
Явление, которое нам предстоит исследовать, имеет две сторо-
ны, два аспекта:
1 ) массы выполняют сейчас те самые общественные функции,
которые раньше были предоставлены исключительно избранным
меньшинствам;
2) и в то же время массы перестали быть послушными этим
самым меньшинствам: они не повинуются им, не следуют за ними,
не уважают их, а, наоборот, отстраняют и вытесняют их.
Рассмотрим первый аспект. Я хочу сказать, что сейчас массам
доступны удовольствия и предметы, созданные отборными груп-
пами (меньшинствами) и ранее предоставленные только этим груп-
пам. Массы усвоили вкусы и привычки, раньше считавшиеся изыс-
канными, ибо они были достоянием немногих. Вот типичный при-
мер: в 820 г. во всем Париже не было и десяти ванных комнат в
частных домах (см. Мемуары графини де-Буань). Теперь массы
спокойно пользуются тем, что было раньше доступно лишь бога-
202
тым, и не только в области материальной, но, что гораздо важнее,
в области правовой и социальной. В XVIII веке некоторые груп-
пы меньшинств открыли, что каждый человек уже в силу рож-
дения обладает основными политическими правами, так называе-
мыми <правами человека и гражданина>, и что, строго говоря,
кроме этих, общих прав, других нет. Все остальные права, осно-
ванные на особых дарованиях, подверглись осуждению, как при-
вилегии. Сперва это было лишь теорией, мнением немногих; за-
тем <немногие> стали применять идею на практике, внушать ее,
настаивать на ней. Однако весь XIX век массы, все больше воо-
душевляясь этим идеалом, не ощущали его как права, не пользо-
вались им и не старались его утвердить; под демократическим
правлением люди по-прежнему жили как при старом режиме.
<Народ>, - как тогда говорилось, - знал, что наделен властью, но
этому не верил. Теперь эта идея превратилась в реальность - не
только в законодательстве, очерчивающем извне общественную
жизнь, но и в сердце каждого человека, любого, пусть даже реак-
ционного, т.е. даже того, кто бранит учреждения, которые закре-
пили за ним его права. Мне кажется, тот, кто не осознал этого
странного нравственного положения, не может понять ничего, что
сейчас происходит в мире. Суверенитет любого индивида, чело-
века как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи
или идеала и укоренился в сознании заурядных людей. Заметьте:
когда то, что было идеалом, становится действительностью, оно
неизбежно теряет ореол. Ореол и магический блеск, манящие
человека, исчезают. Равенство прав - благородная идея демокра-
тии - выродилось на практике в удовлетворение аппетитов и
подсознательных вожделений.
У равноправия был один смысл - вырвать человеческие души
из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство
и независимость. Разве не к тому стремились, чтобы средний че-
ловек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни? И
вот это исполнилось. Почему же сейчас жалуются все те, кто
тридцать лет назад был либералом, демократом, прогрессистом?
Разве, подобно детям, они хотели чего-то, не считаясь с послед-
ствиями? Если вы хотите, чтобы средний, заурядный человек пре-
вратился в господина, нечего удивляться, что он распоясался, что
он требует развлечений, что он решительно заявляет свою волю,
что он отказывается кому-либо помогать или служить, никого не
хочет слушаться, что он полон забот о себе самом, своих развле-
чениях, своей одежде - ведь все это присуще психологии господи-
на. Теперь мы видим все это в заурядном человеке, в массе.
Мы видим, что жизнь заурядного человека построена по той
самой программе, которая раньше была характерна лишь для гос-
подствующих меньшинств. Сегодня заурядный человек занимает
ту арену, на которой во все эпохи разыгрывалась история чело-
вечества; человек этот для истории - то же, что уровень моря для
географии. Если средний уровень нынешней жизни достиг высо-
ты, которая ранее была доступна только аристократии, это значит,
что уровень жизни поднялся. После долгой подземной подготов-
ки он поднялся внезапно, одним скачком, за одно поколение. Че-
ловеческая жизнь в целом поднялась. Сегодняшний солдат, мож-
но сказать, - почти офицер; наша армия сплошь состоит из офице-
ров. Посмотрите, с какой энергией, решительностью, непринужден-
ностью каждый шагает по жизни, хватает все, что успеет, и доби-
вается своего.
И благо, и зло современности и ближайшего будущего - в
этом повышении исторического уровня.
Однако сделаем оговорку, о которой раньше не подумали: то,
что сегодняшний стандарт жизни соответствует былому стандар-
ту привилегированных меньшинств, - новинка для Европы; для
Америки это привычно, это входит в ее сущность. Возьмем для
примера идею равенства перед законом. Психологическое ощу-
щение <господина своей судьбы>, равного всем остальным, кото-
рое в Европе было знакомо только привилегированным группам,
в Америке уже с XVIII века (т.е., практически говоря, всегда)
было совершенно естественным. И еще одно совпадение, еще
более разительное: когда новая психология заурядного человека
зародилась в Европе, когда уровень жизни стал возрастать, весь
стиль европейской жизни, во всех ее проявлениях, начал меняться,
и появилась фраза: <Европа американизируется>. Те, кто гово-
рил это, не придавали своим словам большого значения, они дума-
ли, что идет несущественное изменение обычаев и манер; и, обма-
нутые внешними признаками, приписывали все изменения влия-
нию Америки на Европу. Этим они, по моему мнению, упрощали и
снижали проблему, которая несравненно глубже, сложнее и чре-
вата неожиданностями.
Вежливость велит мне сказать нашим заокеанским братьям,
что Европа и впрямь американизируется, и это - влияние Амери-
ки на Европу. Но я не могу так сказать. Истина вступает в спор
с вежливостью и побеждает. Европа по <американизировалась>,
не испытывала большого влияния Америки. Быть может, эти про-
цессы начинаются как раз сейчас, но их не было в прошлом, и не
они вызвали нынешнее положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
обсудить значение <света>, но сейчас моя тема несравненно важ-
нее. <Избранное общество> идет в ногу с эпохой. Одна молодая
дама, элегантная и вполне <современная>, сказала мне: <Я не
выношу балов, где приглашенных меньше восьмисот!> В этой
фразе я почувствовал, что <массовый стиль> торжествует во всех
сферах современной жизни и накладывает свою печать даже на
те укромные уголки, которые предназначены лишь для немногих
<избранных>.
Поэтому я одинаково отвергаю как то восприятие нашей эпо-
хи, которое не замечает положительного смысла, скрытого в се-
годняшнем господстве масс, так и то, которое радостно привет-
ствует это господство без всякого страха и трепета. Каждая
судьба драматична и даже трагична в своих глубинах. Кто ни-
когда не ощущал тайного страха, созерцая опасность своей эпохи,
тот так и не нашел доступа к недрам судьбы, он только прикасал-
ся к ее покровам. В нашу эпоху этот страх внесен бурным, все-
сокрушающим переворотом в душах масс, властным, упрямым и
двусмысленным, как всякая судьба. Куда она влечет нас? К ги-
бели? Или, может быть, к благу? Вопросительный знак осеняет
всю нашу эпоху, гигантский по величине, двусмысленный по фор-
ме-не то гильотина или виселица, не то триумфальная арка...
Явление, которое нам предстоит исследовать, имеет две сторо-
ны, два аспекта:
1 ) массы выполняют сейчас те самые общественные функции,
которые раньше были предоставлены исключительно избранным
меньшинствам;
2) и в то же время массы перестали быть послушными этим
самым меньшинствам: они не повинуются им, не следуют за ними,
не уважают их, а, наоборот, отстраняют и вытесняют их.
Рассмотрим первый аспект. Я хочу сказать, что сейчас массам
доступны удовольствия и предметы, созданные отборными груп-
пами (меньшинствами) и ранее предоставленные только этим груп-
пам. Массы усвоили вкусы и привычки, раньше считавшиеся изыс-
канными, ибо они были достоянием немногих. Вот типичный при-
мер: в 820 г. во всем Париже не было и десяти ванных комнат в
частных домах (см. Мемуары графини де-Буань). Теперь массы
спокойно пользуются тем, что было раньше доступно лишь бога-
202
тым, и не только в области материальной, но, что гораздо важнее,
в области правовой и социальной. В XVIII веке некоторые груп-
пы меньшинств открыли, что каждый человек уже в силу рож-
дения обладает основными политическими правами, так называе-
мыми <правами человека и гражданина>, и что, строго говоря,
кроме этих, общих прав, других нет. Все остальные права, осно-
ванные на особых дарованиях, подверглись осуждению, как при-
вилегии. Сперва это было лишь теорией, мнением немногих; за-
тем <немногие> стали применять идею на практике, внушать ее,
настаивать на ней. Однако весь XIX век массы, все больше воо-
душевляясь этим идеалом, не ощущали его как права, не пользо-
вались им и не старались его утвердить; под демократическим
правлением люди по-прежнему жили как при старом режиме.
<Народ>, - как тогда говорилось, - знал, что наделен властью, но
этому не верил. Теперь эта идея превратилась в реальность - не
только в законодательстве, очерчивающем извне общественную
жизнь, но и в сердце каждого человека, любого, пусть даже реак-
ционного, т.е. даже того, кто бранит учреждения, которые закре-
пили за ним его права. Мне кажется, тот, кто не осознал этого
странного нравственного положения, не может понять ничего, что
сейчас происходит в мире. Суверенитет любого индивида, чело-
века как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи
или идеала и укоренился в сознании заурядных людей. Заметьте:
когда то, что было идеалом, становится действительностью, оно
неизбежно теряет ореол. Ореол и магический блеск, манящие
человека, исчезают. Равенство прав - благородная идея демокра-
тии - выродилось на практике в удовлетворение аппетитов и
подсознательных вожделений.
У равноправия был один смысл - вырвать человеческие души
из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство
и независимость. Разве не к тому стремились, чтобы средний че-
ловек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни? И
вот это исполнилось. Почему же сейчас жалуются все те, кто
тридцать лет назад был либералом, демократом, прогрессистом?
Разве, подобно детям, они хотели чего-то, не считаясь с послед-
ствиями? Если вы хотите, чтобы средний, заурядный человек пре-
вратился в господина, нечего удивляться, что он распоясался, что
он требует развлечений, что он решительно заявляет свою волю,
что он отказывается кому-либо помогать или служить, никого не
хочет слушаться, что он полон забот о себе самом, своих развле-
чениях, своей одежде - ведь все это присуще психологии господи-
на. Теперь мы видим все это в заурядном человеке, в массе.
Мы видим, что жизнь заурядного человека построена по той
самой программе, которая раньше была характерна лишь для гос-
подствующих меньшинств. Сегодня заурядный человек занимает
ту арену, на которой во все эпохи разыгрывалась история чело-
вечества; человек этот для истории - то же, что уровень моря для
географии. Если средний уровень нынешней жизни достиг высо-
ты, которая ранее была доступна только аристократии, это значит,
что уровень жизни поднялся. После долгой подземной подготов-
ки он поднялся внезапно, одним скачком, за одно поколение. Че-
ловеческая жизнь в целом поднялась. Сегодняшний солдат, мож-
но сказать, - почти офицер; наша армия сплошь состоит из офице-
ров. Посмотрите, с какой энергией, решительностью, непринужден-
ностью каждый шагает по жизни, хватает все, что успеет, и доби-
вается своего.
И благо, и зло современности и ближайшего будущего - в
этом повышении исторического уровня.
Однако сделаем оговорку, о которой раньше не подумали: то,
что сегодняшний стандарт жизни соответствует былому стандар-
ту привилегированных меньшинств, - новинка для Европы; для
Америки это привычно, это входит в ее сущность. Возьмем для
примера идею равенства перед законом. Психологическое ощу-
щение <господина своей судьбы>, равного всем остальным, кото-
рое в Европе было знакомо только привилегированным группам,
в Америке уже с XVIII века (т.е., практически говоря, всегда)
было совершенно естественным. И еще одно совпадение, еще
более разительное: когда новая психология заурядного человека
зародилась в Европе, когда уровень жизни стал возрастать, весь
стиль европейской жизни, во всех ее проявлениях, начал меняться,
и появилась фраза: <Европа американизируется>. Те, кто гово-
рил это, не придавали своим словам большого значения, они дума-
ли, что идет несущественное изменение обычаев и манер; и, обма-
нутые внешними признаками, приписывали все изменения влия-
нию Америки на Европу. Этим они, по моему мнению, упрощали и
снижали проблему, которая несравненно глубже, сложнее и чре-
вата неожиданностями.
Вежливость велит мне сказать нашим заокеанским братьям,
что Европа и впрямь американизируется, и это - влияние Амери-
ки на Европу. Но я не могу так сказать. Истина вступает в спор
с вежливостью и побеждает. Европа по <американизировалась>,
не испытывала большого влияния Америки. Быть может, эти про-
цессы начинаются как раз сейчас, но их не было в прошлом, и не
они вызвали нынешнее положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188