Я говорю так не потому что я сам европеец, и i
потому, что мне безразличны судьбы мира, если его возглавят н*.
европейцы. Отставка Европы не тревожила бы меня, если 61
налицо была другая группа народов, способная заместить ее и,
роли правителя и вождя планеты. Я даже не требую так много. S
Я удовлетворился бы тем, что никто в мире не правит, если бы1
при этом не улетучились все достоинства и таланты европейско-'
го человека.
Но увы! Это неизбежно. Стоит европейцу привыкнуть к тому,
что он больше не управляет, и через полтора поколения старый,j
континент, а за ним и целый свет погрузятся в нравственное^
отупение, духовное бесплодие, всеобщее варварство. Только со-]
знание своей власти и дисциплина ответственности могут дер-'
жать в должном напряжении духовные силы Запада. Наука, ис-
кусство, техника и все остальное могут процветать толы в бодря-
щей атмосфере, созданной ощущением власти. Как только оно:
угаснет, европеец начнет падать все ниже. Он утратит ту несокру-1
шимую веру в себя, благодаря которой он так смело и упорно '
овладевал велики ми, новыми идеями. Он станет непоправимо
будничным. Неспособный более к творческому взлету, он по-
грязнет во вчерашнем, обыденном, рутинном и превратится в пе-
даитичное, надутое существо, подобно грекам периода упадка или .
эпохи Византии. . ;
Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красоты, ^
постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего достоин-
ства. Творческая жизнь - жизнь напряженная, она возможна лишь
в одном из двух положений: либо человек правит сам, либо он
живет в мире, которым правит тот, за кем это право всеми при- ^
знано.Либо власть, либо послушание. Но послушание не значит ]
<покорно сносить все> - это было бы падением; наоборот, втю-
слушании чтут правителя, следуют за ним, поддерживают его, ра-
достно становятся под его знамя.
Вернемся теперь к исходному пункту нашего очерка: к тому
странному факту, что в последние годы много говорят об упадке
Европы. Удивляет уже то, что упадок этот открыт не иностран-
цами, а самими европейцами. Когда за пределами старого матери-
ка никто еще об этом и не думал, в Англии, Германии и Франции
нашлись люди, которые пришли тревожной мысли: не стоим ли
мы перед закатом Европы? Печать под хватила эту мысль, и
сегодня весь свет говорит об упадке как о неоспоримом факте.
Но спросите этих глашатаев упадка, на каких конкретных, ося-
заемые данных они основывают свой диагноз? Они тотчас раз-
ведут руками, как люди, потерпевшие крушение. Они и сами не
знают, за что им уцепиться. Единственное, что у них имеется, - это
экономические затруднения, стоящие перед всеми европейскими
нациями. Но когда дело доходит до того, чтобы точнее опреде-
лить эти затруднения, оказывается, что ни один из них не угрожа-
ет серьезно производительным силам Европы, старый континент
переживал и гораздо более тяжелые кризисы.
Разве немцы или англичане не могут теперь производить больше
и лучше, чем раньше? Конечно, могут; и очень важно получше
понять, что чувствует по этому поводу англичанин или немец.
Любопытно, что их бесспорная депрессия вызвана вовсе не тем,
что они чувствуют себя слабыми, а тем, что, сознавая себя более
сильными, чем раньше, они натыкаются на какие-то роковые пре-
грады, которые мешают им осуществить то, что вполне в их си-
лах. Эти преграды для развития германского, французского, анг-
лийского хозяйства - политические границы стран. Затруднения
не в экономических проблемах, но в том, что формы обществен-
ной жизни, в которых должна развиваться экономика, не соответ-
ствуют ее размаху. Ощущение упадка и бессилия - которое, не-
сомненно, отравляет нашу жизнь - проистекает именно из этого
несоответствия между огромными возможностями сегодняшней
Европы и той формой политической структуры, в рамках которой
она вынуждена действовать. Жизненньт импульс, энергия, необ-
ходимые для разрешения насущных проблем, так же велики, как
и раньше; но они стеснены узкими перегородками, которые разде-
ляют материк на мелкие государства. В этом вся причина песси-
мизма и депрессии: Европа напоминает огромную, могучую птицу,
которая отчаянно бьется о железные пруты клетки.
Подтверждение этому мы находим и в других областях, весь-
ма далеких от экономики и тем не менее попавших в такое
положение - например, в области интеллектуальной. Сегодня ка
дый <интеллектуал> в Германии, в Англии или во Франции оп^
щает, что границы его государства стесняют его, он задыхается я
них; его национальная принадлежность лишь ограничивает, умо-
ляет его. Немецкий ученый уже понимает, как нелепо то, трц
вынуждает создавать немецкая ученая среда; он видит, что и емц
не хватает той высокой свободы, которой пользуется французе^
кий писатель или английский эссеист. И, наоборот, парижский лий
тератор догадывается, что галльские традиции словесного изысЗ
ка уже исчерпаны, и он охотно заменил бы их - сохранив лиш^
лучшие их черты - некоторыми достоинствами немецкого ученого.^
То же самое происходит и во внутренней политике. Очевд^
странный вопрос - почему политическая жизнь во всех крупных;
государствах Европы стоит так низко - до сих пор но анализиро^
ван, и удовлетворительного ответа на пего нет. Говорят, что де-
мократические учреждения утратили популярность. Вот это-то щ
требует объяснения, ибо эта утрата поистине удивляет. Во всех
государствах бранят парламент и, однако, нигде не пытаются его
упразднить. И нет никакого плана новой формы государственной
го устройства, нет даже утопической идеи, которая хотя бы ft
теории казалась лучше. Значит, не так уж достоверно, что парла-
мент отслужил свой век. Зло не в самих учреждениях (они инстт
рументы общественной жизни), а в целях, для которых ими пользу-:
ются. Нет программ, отвечающих уровню и возможностям совре-j
менного европейского бытия. ^
Перед нами - оптический обман, который нужно раз и навсег-
да исправить, ибо проблема парламентаризма постоянно вызыва-
ет самые нелепые мнения. Есть немало серьезных возражений;
против традиционной парламентской практики; но при ближай-
шем рассмотрении оказывается: ни одно из них не приводит к1
заключению, что парламент надо упразднить; они указывают, чте1
его надо реформировать. Тем самым парламент признается иеобг',
ходимым и жизнеспособным. Сегодняшний автомобиль возник-S
из поправок, какие выдвигались против автомобиля в 1910 г.
Однако всеобщее разочарование в парламенте проистекает не из
этих возражений. Говорят: парламент непригоден! Позвольте спро-
сить: непригоден к чему? Годность - это способность выполнить
задание, достигнуть цели. В данном случае цель - разрешение
общественных проблем в государстве. Поэтому каждый, кто на-
зывает парламент непригодным, должен указать иной способ ре-
шения современных общественных проблем. Так как иного спо-
соба ни у кого нет И даже теоретически вопрос еще не уяснен, мы
не вправе ставить парламентаризм к позорному столбу. Полезней
было бы вспомнить, что за всю историю не было создано ничего
более величественного, более действенного, чем парламентарные
государств XIX века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
потому, что мне безразличны судьбы мира, если его возглавят н*.
европейцы. Отставка Европы не тревожила бы меня, если 61
налицо была другая группа народов, способная заместить ее и,
роли правителя и вождя планеты. Я даже не требую так много. S
Я удовлетворился бы тем, что никто в мире не правит, если бы1
при этом не улетучились все достоинства и таланты европейско-'
го человека.
Но увы! Это неизбежно. Стоит европейцу привыкнуть к тому,
что он больше не управляет, и через полтора поколения старый,j
континент, а за ним и целый свет погрузятся в нравственное^
отупение, духовное бесплодие, всеобщее варварство. Только со-]
знание своей власти и дисциплина ответственности могут дер-'
жать в должном напряжении духовные силы Запада. Наука, ис-
кусство, техника и все остальное могут процветать толы в бодря-
щей атмосфере, созданной ощущением власти. Как только оно:
угаснет, европеец начнет падать все ниже. Он утратит ту несокру-1
шимую веру в себя, благодаря которой он так смело и упорно '
овладевал велики ми, новыми идеями. Он станет непоправимо
будничным. Неспособный более к творческому взлету, он по-
грязнет во вчерашнем, обыденном, рутинном и превратится в пе-
даитичное, надутое существо, подобно грекам периода упадка или .
эпохи Византии. . ;
Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красоты, ^
постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего достоин-
ства. Творческая жизнь - жизнь напряженная, она возможна лишь
в одном из двух положений: либо человек правит сам, либо он
живет в мире, которым правит тот, за кем это право всеми при- ^
знано.Либо власть, либо послушание. Но послушание не значит ]
<покорно сносить все> - это было бы падением; наоборот, втю-
слушании чтут правителя, следуют за ним, поддерживают его, ра-
достно становятся под его знамя.
Вернемся теперь к исходному пункту нашего очерка: к тому
странному факту, что в последние годы много говорят об упадке
Европы. Удивляет уже то, что упадок этот открыт не иностран-
цами, а самими европейцами. Когда за пределами старого матери-
ка никто еще об этом и не думал, в Англии, Германии и Франции
нашлись люди, которые пришли тревожной мысли: не стоим ли
мы перед закатом Европы? Печать под хватила эту мысль, и
сегодня весь свет говорит об упадке как о неоспоримом факте.
Но спросите этих глашатаев упадка, на каких конкретных, ося-
заемые данных они основывают свой диагноз? Они тотчас раз-
ведут руками, как люди, потерпевшие крушение. Они и сами не
знают, за что им уцепиться. Единственное, что у них имеется, - это
экономические затруднения, стоящие перед всеми европейскими
нациями. Но когда дело доходит до того, чтобы точнее опреде-
лить эти затруднения, оказывается, что ни один из них не угрожа-
ет серьезно производительным силам Европы, старый континент
переживал и гораздо более тяжелые кризисы.
Разве немцы или англичане не могут теперь производить больше
и лучше, чем раньше? Конечно, могут; и очень важно получше
понять, что чувствует по этому поводу англичанин или немец.
Любопытно, что их бесспорная депрессия вызвана вовсе не тем,
что они чувствуют себя слабыми, а тем, что, сознавая себя более
сильными, чем раньше, они натыкаются на какие-то роковые пре-
грады, которые мешают им осуществить то, что вполне в их си-
лах. Эти преграды для развития германского, французского, анг-
лийского хозяйства - политические границы стран. Затруднения
не в экономических проблемах, но в том, что формы обществен-
ной жизни, в которых должна развиваться экономика, не соответ-
ствуют ее размаху. Ощущение упадка и бессилия - которое, не-
сомненно, отравляет нашу жизнь - проистекает именно из этого
несоответствия между огромными возможностями сегодняшней
Европы и той формой политической структуры, в рамках которой
она вынуждена действовать. Жизненньт импульс, энергия, необ-
ходимые для разрешения насущных проблем, так же велики, как
и раньше; но они стеснены узкими перегородками, которые разде-
ляют материк на мелкие государства. В этом вся причина песси-
мизма и депрессии: Европа напоминает огромную, могучую птицу,
которая отчаянно бьется о железные пруты клетки.
Подтверждение этому мы находим и в других областях, весь-
ма далеких от экономики и тем не менее попавших в такое
положение - например, в области интеллектуальной. Сегодня ка
дый <интеллектуал> в Германии, в Англии или во Франции оп^
щает, что границы его государства стесняют его, он задыхается я
них; его национальная принадлежность лишь ограничивает, умо-
ляет его. Немецкий ученый уже понимает, как нелепо то, трц
вынуждает создавать немецкая ученая среда; он видит, что и емц
не хватает той высокой свободы, которой пользуется французе^
кий писатель или английский эссеист. И, наоборот, парижский лий
тератор догадывается, что галльские традиции словесного изысЗ
ка уже исчерпаны, и он охотно заменил бы их - сохранив лиш^
лучшие их черты - некоторыми достоинствами немецкого ученого.^
То же самое происходит и во внутренней политике. Очевд^
странный вопрос - почему политическая жизнь во всех крупных;
государствах Европы стоит так низко - до сих пор но анализиро^
ван, и удовлетворительного ответа на пего нет. Говорят, что де-
мократические учреждения утратили популярность. Вот это-то щ
требует объяснения, ибо эта утрата поистине удивляет. Во всех
государствах бранят парламент и, однако, нигде не пытаются его
упразднить. И нет никакого плана новой формы государственной
го устройства, нет даже утопической идеи, которая хотя бы ft
теории казалась лучше. Значит, не так уж достоверно, что парла-
мент отслужил свой век. Зло не в самих учреждениях (они инстт
рументы общественной жизни), а в целях, для которых ими пользу-:
ются. Нет программ, отвечающих уровню и возможностям совре-j
менного европейского бытия. ^
Перед нами - оптический обман, который нужно раз и навсег-
да исправить, ибо проблема парламентаризма постоянно вызыва-
ет самые нелепые мнения. Есть немало серьезных возражений;
против традиционной парламентской практики; но при ближай-
шем рассмотрении оказывается: ни одно из них не приводит к1
заключению, что парламент надо упразднить; они указывают, чте1
его надо реформировать. Тем самым парламент признается иеобг',
ходимым и жизнеспособным. Сегодняшний автомобиль возник-S
из поправок, какие выдвигались против автомобиля в 1910 г.
Однако всеобщее разочарование в парламенте проистекает не из
этих возражений. Говорят: парламент непригоден! Позвольте спро-
сить: непригоден к чему? Годность - это способность выполнить
задание, достигнуть цели. В данном случае цель - разрешение
общественных проблем в государстве. Поэтому каждый, кто на-
зывает парламент непригодным, должен указать иной способ ре-
шения современных общественных проблем. Так как иного спо-
соба ни у кого нет И даже теоретически вопрос еще не уяснен, мы
не вправе ставить парламентаризм к позорному столбу. Полезней
было бы вспомнить, что за всю историю не было создано ничего
более величественного, более действенного, чем парламентарные
государств XIX века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188