Я рассердился и, должно быть, впервые в жизни, как щенок, ощетинился на дядю Дависа. У каждой шутки есть свои границы, и у каждого человека есть такие наболевшие места, к которым лучше не прикасаться. Я отвернулся и молча прижался лбом к оконному стеклу...
— Дурачок, он не верит, этакий глупый гусь! Вот тебе рука —ты наверняка будешь в гимназии!
— Эти школы только для господских детей... — Отец тоже принял слова дяди за глупую шутку.
— Э, нет, иногда туда попадают и мужицкие дети... Я же рассказывал о той даче за Благами. Ну, как-то разговорились мы с Чибур-Золотоухиной. Ей очень понравилась моя работа. Слово за слово: есть у меня племянник, по прозвищу Букашка; он как освободится от работы, тотчас за книги. Но далеко ли пойдешь, если в кармане пусто? Моя уважаемая помещица всполошилась, почему раньше об этом не сказал. Ведь она заместитель председательницы дамского комитета! Я бормочу: мол, не понимаю, что за комитет и что за дамы. Она давай объяснять: в Витебске имеются две мужские гимназии. Государственная—Александровская и частная— Ивана Романовича Неруша. Ну так вот. На гимназию Неруша многие годы изливает свое благоволение «Общество помощи нуждающимся ученикам», которое все называют «дамским комитетом». Так-то. И вот старушка высморкалась в шелковый платочек и говорит: «Милый столяр Давис! Если ваш племянник Роб действительно такой, как вы говорите, то я выхлопочу ему стипендию — не сомневайтесь в этом. Мы ежегодно присуждаем стипендии пятерым-шестерым ученикам». Короче говоря, за учение не нужно будет платить ни копейки.
Некоторое время мы сидели не шевелясь, словно боясь кого-нибудь вспугнуть. Тут мать, ликуя, воскликнула:
— У нашего Дависа золотые руки! Его рубанок и кисть делают чудеса. Понравиться такой барыне — ой-ой-ой!.. Роб, чего ты ждешь: целуй своему дяде руки — это святые руки!
— Да ты, никак, спятила! — Дядя в испуге засунул руки в карманы, увидев, что я привстал.
Несомненно, дядя Давис был хорошим мастером, этого нельзя отрицать. Когда мы остались одни, я с невыразимой благодарностью прижался к его золотым рукам. Но он, грустно улыбнувшись, оттолкнул меня:
— Букашка, хоть ты не будь таким дураком! Разве в городе мало прилежных рук! Но они никому не нужны. Сам не знаю, как долго будут они мне служить и всегда ли смогу заработать ломоть хлеба и какое-нибудь тряпье. Да! Если хочешь знать правду, так слушай: ты должен быть благодарен одной дрянной собачонке, по кличке Боб.
— Дядя!
— Этот пес упал в вонючую яму и чуть не утонул. Я едва успел вытащить его за хвост. Так вот этот Бобик— любимец моей помещицы. Она даже всплакнула: «Что за жизнь без Бобика?» — и спросила, чего я хочу за спасение ее сокровища.
От волнения я тяжело дышал, будто долго пробыл в комнате, наполненной угаром. Значит, я попаду в гимназию благодаря собачке!
Дядя Давис похлопал меня по плечу. Разумеется, никто об этом не знает и не должен знать. Я обязан учиться лучше всех и получать только пятерки и четверки. А главное — по поведению никогда не должно быть меньше пятерки, иначе она не ручается за стипендию; Вера Константиновна повторила это много раз.
А я, мальчик, покровительствуемый собакой, сидел съежившись, и мою грудь давила какая-то тяжесть.
Глава V
Переживания в почтовой конторе. — Кошмарная ночь. — Трижды через Двинский пост.
Настоящее почтовое отделение находилось в местечке, верстах в двадцати от Рогайне. Богушевск же был оживленной железнодорожной станцией верстах в восьми от нас, но там до самой мировой войны не было почтового отделения.
Начальник станции Богушевск Осипов был дока Он устроил так, что можно было получать письма в Богу-шевске в его собственной конторе и драл за это по три копейки с письма. Кто не желал платить, тот шагал в далекое местечко.
Я знал, что в гимназии восемь классов, но какой из них мне по гглечу? Какие бумаги нужны дли поступления? Как надо писать прошение?
К счастью, дядя Давис обещал прислать программы, кое-какие книги и хорошие советы.И вот я иду в Богушевск, зажав в кулаке три копейки— две медные монеты. У меня было два кармана, но я не решался положить в них деньги: а вдруг монеты вывалятся? Первый раз прогулялся впустую. Хотя я назвал начальника станции господином Осиповым, он даже не поднял головы от кучи бумаг и только проворчал: для такого-то ничего нет. По дороге домой я размышлял: а может, этот господин подумал, что у меня нет трех копеек заплатить ему?
Через несколько дней я снова пустился в путь. На этот раз меня подвез Алеша Зайцев, ездивший на станцию по поручению хозяина. Мой дружок с таким нетерпением ждал вестей от дяди Дависа, словно не я, а он сам поступал в гимназию. Уж очень ему хотелось, чтобы Букашка, назло Альфонсу, тоже учился в господской школе.
Здороваясь с угрюмым господином, я как бы нечаянно уронил на пол весь свой капитал. Да, кое-что есть, но... случилась другая беда: пришло целых два письма. Должно быть, прислал письмо какой-нибудь курземский родственник—-вот уж не вовремя! Ведь надо платить шесть копеек.
Начальник, взглянув на мое печальное лицо, сжалился: хорошо, он выдаст, оба. Только с одним условием: за дверями в углу лежит мешок, я должен быстро добежать до бора и набрать сосновых шишек для самовара.
Я обрадовался. Оказывается, и господин Осипов временами бывает добрый. Далеко ли до бора — несколько шагов. Но не успел я дойти и до порога, как меня позвали обратно и велели оставить в залог свою шапчонку, а то ведь можно и улизнуть вместе с мешком.
Это противоречило моим понятиям о чести. Но что же делать, пришлось покориться.Зато какое счастье — дядя прислал программы! Домой я вернулся уже в сумерки, выучив по дороге почти наизусть все правила поступления в гимназию.
Третий класс... Хоть лопни, а нужно попасть в третий класс. По арифметике я мог бы попасть хоть в четвертый, по-географии тоже-. Но языки... Ах, этот-немецкий и французский!
Отец немного переменился. Видя, что перед сыном открывается дорога в школу богачей, он сказал:
— Можешь иногда урвать часок на учение. Уж мы без тебя поработаем.
Оставшиеся несколько недель прошли в сплошной спешке: то на уборке сена или ржи, то за книгами и тетрадями. Наконец пришло извещение от дяди Дависа: 12 августа начнутся экзамены.
Милый бородач! Он не только прислал мне книги, но сходил в канцелярию гимназии и сдал туда мои документы. В последнее письмо он вложил листок, который я хранил потом долгие годы; там были советы, проникнутые глубокой заботой обо мне: я должен раздобыть мыла и умыться, чтобы явиться в гимназию чистым, как белый голубь. И, ради всех святых, не забыть об ушах! Есть такие люди, у которых лоб и нос словно молоком вымыты, а на уши посмотреть стыдно. То же с одеждой: пусть мать позаботится, чтобы все было в порядке — ни одного пятна, ни одной оторвавшейся заплатки или распоротого шва. Волосы лучше остричь наголо. Отец не очень умело обращается с ножницами... Хорошо бы набрать лукошко малины и пойти к Петеру Звайгзнит —он подровняет мои вихры. Я, наверное, никогда не держал в руках носового платка. Ну ничего, пусть мать оторвет лоскут от старой рубашки и подрубит со всех сторон.
И вот однажды под вечер отец проводил меня в Богушевск к поезду. Мать, правда, беспокоилась, говорила, что лучше бы отец поехал со мной до Витебска:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107