— Простите, где живет Шолум? Девочки переглянулись:
— Который это? У нас их двое: Шолум Шутник и Шолум Плакальщик.
Это был сложный вопрос. На самом деле, который
Из них был друг Заланов? Как будто Шолум Шутник. Но разве у слушателей не текли слезы, когда он рассказывал о еврейском погроме?
— На чердаке у них живет приезжая женщина,— нашелся я.
— У обоих живут приезжие женщины.
— Но у этой есть дочь... светловолосая... зовут Ирмой.
— А, Ирма! Полоумная с дочкой Ирмой живет у Шо-лума Шутника. — И девочки объяснили, как пройти к нему.
Полоумная!.. Не особенно приятно, если твою мать прозвали Полоумной. Что она натворила за две недели? Кличка прилипает к человеку, как репей к одежде. Иной до смерти не избавится от нее.
Как только я переступил порог и поздоровался, жена Шолума Эстер воскликнула:
— Дорогой гость! Какой дорогой гость! Сейчас же согрею стаканчик чаю... Брысь, мерзавец! — Быстрым движением хозяйка согнала с кресла самодовольно нежившегося кота.— Садитесь!
— Какое там угощение!—запротестовал я. — Пришел взглянуть на своих.
— Ничего особенного, стаканчик чаю и пара яичек.,. Дорога дальняя, небось захотелось кушать...
— Не беспокойтесь! Скажите лучше, здорова ли мать.
— Почему ей не быть здоровой? Не барыня, чтобы вечно хныкать. Нам, женщинам, в военное время хворать не приходится...
Эстер торопливо поставила на стол тарелку, положила два яйца и соль.
— Где она сейчас? Я прошел по перрону, но ее не заметил.
— О, она строит себе дом!
— До-ом? — протянул я. — Так из-за этого дома ее прозвали Полоумной?
— Ой, нет, молодой человек, из-за дома она была бы умная! — Жена Шолума рассмеялась. — Полоумная она совсем не из-за этого.
— Из-за чего же?
— Не знаю, стоит ли говорить...— замялась Эстер.— Может быть, вам это не понравится... Но, уверяю вас, она и есть полоумная. Умные люди зарабатывают где только могут. Она не умеет зарабатывать.
— Значит, ленива?
— Тоже нет. Она работает, как лошадь. Если приходит эшелон и задерживается здесь подольше — она чинит вещи солдатам, зашивает, стирает. Я не знаю, когда она спит.
- Разве полоумный тот, кто работает много?
— Конечно, нет. Но она не хочет делать ночную колбасу.
— Ночную колбасу?
— Да. И ночные пирожки. О, на них можно хорошо заработать!
— Не понимаю, что за ночная колбаса?
— Чего там не понять... Пассажирам в ночном поезде вы можете продать под видом зайца что угодно. В колбасу запихивают всякое мясо... В Богушевске скоро не останется ни одной кошки. С пирожками точно так же. Если картошку пропустить через мясорубку, обсыпать мукой и испечь, то она выглядит прямо как пирожное.
— Так из-за пирожков мою мать прозвали Полоумной?
— Есть еще и другое.
— Что?
— Женщина, которая кипятит воду на станции, может припрятать на время разные вещички...
— Краденые?
— Кому какое дело? Один обер-кондуктор оставил у нее полный бидон. Ваша мама кричит: «Уберите свою посудину!» Он тоже закричал: «Ты полоумная!» Ну, стой минуты и стали звать ее «Полоумная». Тоже и насчет воды. Ей нужно, чтобы вода бурлила. Не бурлит — значит, мол, не вскипела. А другие смеются: «Что, солдаты — баре?»
— Кто — другие?
— Ну, жандарм, доктор Каценович, лавочник Иосе-лович.
— А-а-а!
— Ох, вы съели только одно яичко!
— Спасибо за завтрак. Нужно отыскать своих.
В Рогайне казалось: кто теперь может строиться? А здесь — посмотри-ка: как грибы поеле дождя разрослись халупки. Издали они выглядели, словно пчелиные ульи или составленные на столе спичечные коробки. Та сбита из досок и горбылей, а у этой заднюю стенку заменяет песчаный склон холма. В дома были превращены снятые с осей вагоны, дровяные чуланчики, сараи из-под сена. А вот будки из фанеры. Точь-в-точь собачьи конурки, но вокруг них и внутри копошатся женщины и дети.
Неподалеку от железной дороги, позади брошенных карьеров, в землю был забит ряд жердей. Две женщины заплетали прутьями промежутки между столбиками. Тут же лежала небольшая груда досок. Некоторые были окрашены, но краска облупилась — видно, доски эти сорваны со стен старых товарных вагонов. Женщины явно задумали построить необычную для жителей Белоруссии глиняную мазанку.
Черноглазая, темноволосая женщина одних лет с матерью, но более живая и порывистая, первая заметила меня. Крепче стянув на пышных волосах желтый платок, она воскликнула:
— Лизе, у этого паренька, ей-богу, твой нос!
— Хлебороб пришел! Ну, здравствуй!
— Здравствуй! Как я вижу, моя мать скоро станет домовладелицей,— ответил я, усаживаясь на груде досок.
— Совладелицей, сынок. Мать объяснила, что Оксана — украинка, беженка из Галиции. Они решили до приезда дачников соорудить себе кров.
— А выдержит ваша постройка до осени? Не обвалится, если ветерок посильнее подует?
— Оксана уверяет, что здесь можно прожить до конца века.
— Лизе, — Оксана посмотрела па меня, — шут его знает, когда придется в землю ложиться... А вот до свадьбы твоего сына и моей Наталки наша мазанка уж определенно простоит!
Сбросив шинель, я засучил рукава рубашки.
— Если я не был при закладке первого камня, так, по крайней мере, сейчас вложу свой пай в постройку этого особняка!
— Нет-нет! — сказала Оксана. — Мы скоро кончаем. Лизе пора сменять свою кипятильщицу. А я пообещала старому холостяку-телеграфисту подрубить простыню.
Мне не сиделось без дела. Посмотрев, как мать заплетает прутья, я хотел попробовать сам. Но женщины не позволили:
— Сейчас девочки явятся. Пойдешь с ними на вокзал.
— Где они? Небось в песке роются...
— Станут они в песке рыться! Деньги зарабатывают! Я недоверчиво посмотрел на мать:
— Сколько Ирме... пятый год. А Наталке? ..
— Седьмой.
— Что же они... побираются'
— Типун вам на язык! — рассердилась Оксана.
Запыхавшись, с крутого песчаного холма сбежали девочки. В корзинках у них были ранние цветы, собранные в лесу.Наскоро поздорозавшись с братом, Ирма воскликнула, не выпуская корзинки из рук:
— Мама, скорее ниток!
Наталка стерла капельки пота с загорелых шек.
— Ой, как мы бежали! Ирма упала прямо в куст можжевельника. Подбородок исцарапала... Хорошо, что глаз не выколола.
— Зачем было так торопиться? — упрекнул я.
— Поезд...
— Куда это вы собрались — в Оршу или в Витебск? Оксана объяснила:
— Они, Роберт Петрович, продают цветы пассажирам Видите, как быстро Ирма вяжет свои цветы в пучочки.
— А-а, теперь понимаю! Разве и я не мог бы...
— У тебя, Роб, никто не купит. Ты слишком большой!— важно пояснила Ирма. — И у детей тоже... покупают у тех, кто поменьше. Если большой, так еще выругают: «Шел бы лучше работать».
— Вот оно как! Удивительно, где вы столько цветов собрали? Я по дороге ни одного не видел.
Ирма о чем-то размышляла:
— Мама, Наталка говорит, что здесь нет таких деревьев, на которых растут орехи. На всех только шишки! Когда поспеют орехи, пусть Роб принесет целый мешок орехов.
— Куда тебе столько — зубы сломаешь.
— Мы с Наталкой их продадим. Тогда у нас будут новые платьица.
Ирма и Наталка без умолку болтали, пересыпая речь латышскими и украинскими словами.
— Смотри, как быстро научились понимать друг друга! — подивился я, а сердце щемило. Какое жалкое детство! С малых лет приходится думать, во что обуться, что надеть.
Оксана улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107